Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Спитамен сунул руку в карман и коснулся сферы.

Ему страшно хотелось кека. Пальцы уже начали мелко дрожать, и он знал, что скоро эта дрожь перейдёт на все тело. Кожа начнёт неметь, а суставы нальются свинцом и будут гореть, словно в них загнали раскалённые гвозди.

Затем станет ещё хуже — зрение и слух начнут выкидывать странные вещи вроде темных образов, мелькающих где-то на периферии зрения и голосов, которые будут нашёптывать страшные и преступные вещи. Все это он переживал, и не раз. Кроме того, он видел, что случалось с людьми, которые так и не получали желанной порции наркотика. До сих пор иногда во снах ему являлись их перекошенные, безумные лица.

Наверняка на деньги, вырученные от продажи сферы, он мог бы купить порцию белой смолы (а, может, и не одну). Однако в тот момент, когда его дрожащие пальцы коснулись предмета в кармане… Спитамен вдруг передумал его продавать.

— Ну-ка, покажи, что у тебя в кармане, — сказал лавочник, приподнимаясь над столом. Его лысая голова, на которой отразился неизвестно как затерявшийся в полумраке лавки блик света, была похожа на изрезанную кратерами поверхность луны, — Покажи.

Спитамен не мог сказать, что вызвало перемену в настроении продавца, однако дело принимало скверный оборот.

— Воришка, — сказал лавочник, — Иди-ка сюда, покажи, что у тебя в карманах.

Спитамен отступил на шаг. Ему захотелось бежать. Он развернулся и направился к двери. В этот момент торговец ринулся к нему из-за стола. Двигался он на удивление быстро, куда проворнее всех, кого знал Спитамен.

Когда лавочник метнулся от прилавка к двери, опережая Спитамена, тому показалось, что он переместился прямо в воздухе, словно ярмарочный артист, у которого из-за спины тянется пара канатов.

Спитамен едва избежал столкновения. Уклонившись, он развернулся и бросился в обратном направлении — к счастью, эта часть лавки была не сильно загружена.

Впереди он увидел дверь.

Не особо разбираясь с тем, что могло оказаться с той стороны, Спитамен нырнул в дверной проем.

Он увидел уходящие вниз ступени, часть из которых тонула во мраке. Пришлось спускаться. Инстинктивным желанием было зажмурить глаза и заткнуть нос, как он сделал недавно, окунаясь в зловонную воду канала.

Спитамен не мог сказать, что вывело лавочника из себя. Ещё никогда он не видел его настолько разъярённым… Никого не видел. Возможно, сам того не зная, он сделал что-то, чего не должен был. Половина из тех, кого в итоге вылавливали из канала, оказывались не в то время и не в том месте. Возможно, лавочник принял его за кого-то другого? Кто знает, кого он увидел сквозь тёмные стекла своих очков?

Торговец позади хрипел и сыпал проклятиями. А вместо топота, который должен был разноситься на всю лавку, слышалось лишь тоненькое цоканье… Как будто некая обладательница длинных ногтей постукивала ими по дереву, а затем изо всех сил принялась ими же скрести.

Спитамен преодолел десяток ступеней, когда его накрыла тень. Оглянувшись, он увидел вверху лестницы лавочника.

Был различим лишь его силуэт, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: что-то не так с его ногами.

Совсем не так.

Спитамен увидел две пары полусогнутых конечностей, на которых помещалось человеческое туловище. На концах этих лап находилось по длинному когтю, каждый из которых был величиной в предплечье взрослого человека. Именно их перестук он слышал минуту назад.

Модификант?

Но как такое могло быть?

Сращивание человеческого тела с частями тел животных было запрещено. За соблюдением закона следили клирики, а нарушителей жестоко карали. Попадались правда, единицы, в основном из преступного мира, кто готов был рискнуть и все же обращался к хирургам-модификаторам. Операции были простыми, а изменения — почти незаметными, так что определить композитное существо с первого взгляда удавалось не всем.

Внезапно все стало на свои места. А вдруг тёмные очки на половину лица — это не прихоть, а необходимость? Вдруг под ними уже не человеческие глаза, а пара паучьих глаз? Или даже — не пара?

Все это пронеслось в голове Спитамена за считанные мгновения, пока он смотрел на фигуру вверху лестницы.

А затем одним движением, в котором проворство насекомого сочеталось с силой человека… Лавочник захлопнул дверь.

КАМЕНЬ, БРОШЕННЫЙ РУКОЙ МЕРТВЕЦА

Для Ноктавиданта день начался с длинного пути по тёмному и сырому коридору, где каждый звук был подобен блуждающей по кругу дурной мысли. Света нескольких ламп едва хватало, чтобы различить серый камень стен и кроваво-красную ленту письмён, сохранившуюся с той поры, когда они что-то значили. Теперь письмена потускнели, лента прерывалась в некоторых местах, словно некий учитель в порыве гнева смахнул с классной доски писанину нерадивого ученика. Под ногами поскрипывала красная пыль.

Пол ощутимо шёл под уклон. Впервые оказавшись в этом коридоре много лет назад, Ноктавидант случайно нащупал в кармане невесть как завалявшуюся там фруктовую косточку, которую шутки ради положил перед собой. Поначалу медленно, а потом все быстрее, косточка скатилась вниз. Когда он нашёл её, она лежала у двери, которую покрывали все те же незнакомые письмена. Изваянная из багрового камня, эта дверь казалась вырезанной из глыбы застывшей крови. Он вспомнил, как с удивлением обнаружил, что выдыхает пар, в точности как один из тех курильщиков с пустыми глазами, которых можно было встретить на городских улицах после наступления темноты.

Когда он вошёл внутрь, оракул сидел, по-птичьи сложив кожистые крылья вдоль туловища: безволосая голова наклонена, подбородок касается груди. С такого расстояния он казался спящим, однако его сон вряд ли можно было назвать спокойным. Время от времени по телу оракула пробегала волна судорог, отчего десятки прозрачных трубок, расходящихся веером из-за его спины подобно второй паре крыльев, приходили в движение и начинали вибрировать подобно струнам гигантского музыкального инструмента. Большинство из них исчезали высоко вверху: они напоминали глумливые пуповины, с помощью которых в теле оракула поддерживалась жизнь. Буквально на глазах по одной из них вниз устремился поток бесцветной жидкости. Казалось, за спиной провидца раскрылся многоцветный веер: Ноктавидант наблюдал, как внутри трубок бегут ожерелья серебристых пузырьков.

Из одежды на оракуле была лишь набедренная повязка, протянутая между ног и завязанная на пояснице узлом. Раньше клирик не раз обращал внимания на то, что должно было под ней находиться, однако под тканью не угадывалось ни малейшей выпуклости. Значило ли это, что оракул мог быть женщиной?

— Ты звал, — сказал он, удивляясь тому, насколько чуждо звучит человеческий голос в этом странном месте. Слова отражались от стен крипты причудливым многоголосым эхом, — Зачем?

Тело оракула в очередной раз содрогнулось. Звякнули цепи; на его лодыжках они заканчивались металлическими браслетами, разнять которые можно было только с помощью инструментов. Кожа под ними загрубела и стала темной словно пергамент, с которого соскоблили старый текст, а новый так и не написали. Ноктавидант был уверен, что оковы не снимали много лет, с того дня, когда израненного, но все ещё дышащего летуна нашли в неглубоком овраге позади городских ворот.

До этого крылатых видели нечасто. Считалось, они живут в городах высоко за облаками, и почти никогда не спускаются на землю. Однако в тот день случилось необычайное: полсотни или больше крылатых рухнули на землю в разных местах. Казалось, там, наверху, разразилась кровопролитная битва. А, может, им негде стало хоронить своих мертвецов, и они решили просто вышвырнуть их? В любом случае после падения тела выглядели так, будто их кромсали ножами. Как выяснилось позже, у многих за спиной были связаны крылья, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.

Ноктавидант повторил вопрос. Оракул поднял голову, его веки затрепетали. Потрескавшиеся губы разомкнулись — как если бы расступился слой песка — и оракул улыбнулся.