Вражда - Александр Белаш

- Вексель, - Гереон протянул руку.

- Что-с? - пролепетал Бабель.

- Вексель, который он подписал. После полудня ты телеграфировал посреднику, что Гертье взял деньги в кредит по фиктивной доверенности. Ты ленив и не успел отправить нам бумаги почтой - значит, они при тебе. Это весьма кстати. Давай их сюда.

- Господа… - боязливо вручая улики, Бабель съежился с видом Иуды, протянувшего расписку за тридцать сребреников. - Когда он узнает, что я… с ним… для вас…

- Вот уж не думал, что у тебя есть совесть, - презрительно процедил Гереон, словно увидев нечто гадкое. - Любым способом уговори Гертье покинуть дом. Если преуспеешь, сто талеров золотом - твои. Иди и помни: ты должен устроить так, чтоб он ушел. Делай, что велено, да поживей!

Бабель торопливо поклонился хозяевам с заискивающей улыбочкой и шмыгнул в подъезд.

- Единственный человек, - бормотал Кефас, вскинув голову и наблюдая за окнами третьего этажа, - единственный в городе, кто в состоянии ее укрыть, - и она в его. доме!.. Гереон, что нам делать?! Его надо устранить во что бы то ни стало!

- Только заставить уйти. Больше никак, - отрезал Гереон.

- А где уголь? - спросил Гертье, увидев Бабеля пришедшим без ведра.

- Идем, - поманил Бабель, маяча в дверях. - Надо поговорить, это важно.

- Какие секреты? - Гертье с досадой дернул плечами. - Говори здесь.

Но Бабель с таинственными ужимками звал его за собой, подмигивал и причмокивал. Поняв, что он не угомонится, пока не выскажет наедине своих дурацких тайн, недовольный Гертье двинулся к нему.

- Кавалер! - окликнула Рагнхильд. - Что случилось?

- Я вынужден ненадолго покинуть вас, сьорэнн, - за-

держался Гертье на выходе, сделав извиняющийся жест. - Ни о чем не тревожьтесь, я сейчас вернусь.

- Но…

Дверь захлопнулась, и Рагнхильд осталась в одиночестве. Она почти перестала дышать, пытаясь расслышать голоса за дверной филенкой, но Бабель намеренно говорил шепотом, вынуждая делать то же и Гертье.

Приятели оказались тет-а-тет на промерзшей лестничной площадке между маршами уходящих вниз и вверх ступеней. Света здесь было мало, но Гертье неплохо видел в темноте и заметил, что Бабель выглядит слишком бледно и понуро; любому другому Бабель представился бы безликим, сдавленно дышащим силуэтом, чей колышущийся объем смутно проступает из темноты при жестикуляции.

- Ну, и зачем ты выволок меня?

- Сейчас же собирайся и уходи из дома черным ходом.

- Почему это?!

- Тише! Не так громко… Послушай, Гертье, ты много сделал для меня, мы славно проводили время, и я не хочу остаться в твоей памяти гнусной свиньей.

- Хм! Ты выдумал странный способ прощаться. Из-за чего ты решил срочно абонировать теплое местечко в моих воспоминаниях? И затем - кто дожидался тебя там, внизу?

- Тс-с-с!.. именно о них я веду речь. Ты можешь влепить мне пощечину, Гертье… или две, как захочешь. Я заслужил. Они наняли меня, чтоб я повсюду с тобой шлялся, водил по злачным местам…

Гертье перестал замечать холод. Он впился глазами в раскисшую физиономию приятеля и старался не пропустить нислова из его покаянных речей. Внешний холод для Гертье исчез - зато душа оледенела, и по ней двигались стальные резцы, выцарапывая глубокие, незаживающие раны-борозды. Неожиданно он до болезненной ясности понял, что означает фраза «сердце истекает кровью».

- Ударь, - плаксиво канючил Бабель, и в его просьбе не было ни грана криводушия. - Мне легче будет, ударь. Да, я подлец. Это профессия, я уже насквозь ею пророс, мне поздно переучиваться. Знаешь, когда катишься вниз, схватишься за любое предложение… Ведь я не кто попало - я окончил Хартес, практику свою имел, у меня был диплом, патент нотариуса… Что мне было - отказаться от всего, переехать с вещами на Висельный берег? Оттуда на лучшие улицы не возвращаются. А в колонии надо ехать смолоду, без семьи. Вот и взялся. Платили гроши. От тебя я больше получал…

- Кто они? - железным голосом спросил Гертье.

- Не знаю, - Бабель вконец осип или боялся говорить о нанимателях. - Я их всего три раза видел; нынче - четвертый. Беги от них, Гертье, беги не глядя. Они хуже чертей. Убьют походя, как одуванчик тросточкой сшибут.

- Что им надо от меня?

- Чтоб ты по уши залез в долги, - открылся Бабель. - Теперь пришли чего-то требовать. Беги, пока не поздно. Оденься - и улепетывай что есть духу.

- Они внизу?

- Да. Не вздумай к ним сойти! Я говорю - черным ходом, а потом быстренько на вокзал! И первым поездом - домой, в Ругию. Граф-отец поймет, он простит, я уверен!

- Убирайся, - коротко бросил Гертье, навсегда отсекая от себя все связанное с Бабелем.

- Не выходи к ним, Гертье! - бочком обходя бывшего друга, молил Бабель. - Христом-богом заклинаю! Они не помилуют. Только бежать, только бежать… Уйдем вместе, а? Зайди, скажи ей что-нибудь, чтоб не волновалась, одевайся - и на Гуфарат. Пусть ее ждет, зачем она тебе! с ней ничего не сделается. А ты - ту-ту-у!.. - изобразил он паровозный гудок. - Только, пожалуйста, вынеси мою трость…

Гертье сгреб Бабеля за грудки так, что тот запищал. У студента, с малых лет верхом охотившегося в лесах, была железная хватка.

- Проваливай, и побыстрее, гадина. Иначе на Висельном берегу тебя будут звать Нос-В-Лепешку.

Дважды просить Бабеля не потребовалось - он понесся по лестнице со скоростью, опровергающей все толки о том, что-де пузаны - народ неповоротливый. Внизу его подстерегал консьерж, которому уже надоело караулить раскрытый угольный ларь:

- Месьер Бабель, да что я, из-за вас тут должен до утра на холоду стоять? Набирайте-ка свое ведро и денежку гоните. Разбудили меня, вытащили из кровати, а сами…

Проскочив мимо, Бабель вскинул щеколду задней двери, вылетел из дома на манер артиллерийской бомбы, покидающей дуло пушки, и припустился по набережной.

- Он не преуспел, - констатировал Кефас. - Войдем? Консьерж диву дался - парадная дверь открылась сама

по себе, без ключа и скрипа. Вошедшие господа - те, что домогались встречи с кавалером или его убежавшим приятелем, - вели себя в подъезде как домовладельцы, даже не заметили консьержа, и это его рассердило.

- Позвольте, господа, позвольте! Здесь вам не галантерейный магазин, чтоб без спроса заходить; тут частный дом, а не публичный! Ежели вас не принимают, так разрешите вас наружу проводить! Не время для визитов - полночь темная!..

После этого язык консьержа окостенел во рту, словно кляп, и старому привратнику показалось, что его подняло и бросило во внезапно раскрывшуюся дверь каморки, зашвырнув прямиком в кровать, где его плотно обняли одеяла. Затем он провалился в непроглядный, черный сон беспамятства.

Гереон с легкой гримасой помял пальцами что-то невидимое и отбросил, будто скомкал ненужную бумажку.