Их было семеро… - Андрей Таманцев

Он внимательно изучил удостоверение и вернул мне, понимающе протянув:

— А-а, спецназ! То-то мы гадали: кто это там такую заварушку устроил?.. — Он кивнул в сторону моста. — Этот был ваш?

Я подтвердил:

— Наш.

— Воздух! — истошно завопил один из солдатиков.

Мы поспешно юркнули за бруствер.

С запада сначала донеслось характерное полуфырканье-полубульканье вертолетных винтов, затем на фоне заходящего солнца прорисовались три черные хищные тени. Это и были «акулы». Я удивился: неужели всего полчаса прошло?

Взглянул на свои «командирские»: точно, всего тридцать две минуты. А казалось — полдня! И вторая мысль мелькнула: три «акулы», три «Су-25». Чтобы задействовать их, генерал-майором быть мало, какую бы должность этот Жеребцов ни занимал.

Здесь командовал кто-то калибром покрупнее. Намного крупнее. И мне это, честно сказать, не очень понравилось.

«Акулы» прошли над ущельем и мостом туда, потом обратно, зависли, рассматривая то, что внизу: обломки пролета и догорающий «ровер», потом покрутились над чеченским блокпостом. Кто-то из джигитов не выдержал, пальнул по ним ракетой. «Акулы» снизились и высыпали на блокпост десятка полтора фугасок, явно припасенных для нас. Потом прошили предмостье из крупнокалиберных пулеметов и, довольно похрюкивая двигателями и лопастями, ушли на запад. Им было что доложить: мост взорван, «лендровер» свалился вниз и сгорел, задание выполнено.

Только вот кому они это будут докладывать? Это меня сейчас интересовало больше всего.

Я сообщил майору МВД, что имею сверхважную оперативную информацию, которую нужно срочно доставить в штаб. В какой, я уточнять не стал. Он помялся, покряхтел, но свой «УАЗ» все-таки дал, только слезно просил вернуть без задержки. Я клятвенно пообещал.

— Куда? — спросил шофер, когда мы набились, как селедки в бочку, под брезентовый тент «уазика».

Я помедлил с ответом. По правилам я должен был бы явиться и доложить обо всем своему непосредственному командиру, полковнику Дьякову. Он был мужик что надо, я вполне ему доверял. Но сможет ли он что-нибудь сделать? Не поставлю ли я его в сложное и даже опасное положение, нагрузив этой информацией, источающей смерть, как клубок ядовитых гадюк? Нельзя этого делать, понял я и скомандовал водителю:

— В штаб армии!

Через час с небольшим он высадил нас на окраине Грозного и поспешил обратно, чтобы успеть добраться до своего блокпоста засветло. Внешнюю охрану мы прошли довольно легко. Сработало: спецназ, опергруппа особого назначения. А вот на входе в здание школы, где размещался командный пункт командарма и его штаб, получился полный затык. Капитан, дежуривший у входа с четырьмя солдатами, и слышать ничего не хотел: есть у тебя непосредственный начальник — к нему и иди. Я уж и так, и эдак — ни в какую. Единственное, чего я добился: он позвонил адъютанту командующего, доложил о моей просьбе и, повесив трубку, приказал мне:

— Кру-гом! И на выход. Или я сейчас вызову комендантскую роту и будешь ночевать на «губе»!

Ничего не поделаешь, пришлось привести более веские аргументы. Мы очень деликатно обезоружили капитана и его команду, связали, заткнули кляпами рты и оттащили в дежурку. Пока мы шли по широкому школьному коридору, отыскивая приемную командарма, штабные майоры и подполковники, попадавшиеся нам на пути, очень подозрительно нас рассматривали, но остановить и спросить, какого хрена нам тут нужно, никто из них не решился. Почему-то. Зато довольно молодой адъютант в звании подполковника даже в лице изменился, увидев нас на пороге приемной.

— Вы па-чему… — недоговорив, он схватил телефонную трубку. Я вырвал шнур из розетки и мирно сказал:

— Товарищ подполковник, доложите командующему, что капитан спецназа Пастухов просит принять его по делу государственной важности. — И, видя, что он не шевелится, так же мирно добавил:

— Иначе, товарищ подполковник, я вышибу вам мозги. И вставить их на место будет довольно трудно. Идите и докладывайте. И оставьте в покое кобуру, вы не успеете даже достать свою пукалку.

Он дико посмотрел на меня и метнулся к двери в смежную комнату. Когда дверь за ним закрылась, Док поинтересовался:

— Сережа, а ты уверен, что выбрал верный тон для разговора с адъютантом командующего?

Я отмахнулся:

— Без разницы! Мы по уши в дерьме. Чуть больше или чуть меньше… Обе створки двери кабинета распахнулись, на пороге появился кряжистый мужик с иссеченным крупными морщинами нестарым лицом, в камуфляже, с погонами генерал-лейтенанта. Из-за его плеча настороженно выглядывал адъютант.

Мы вытянулись по стойке «смирно».

Он с интересом оглядел нас, спросил адъютанта:

— Эти, что ли?

— Так точно, они.

— Капитан спецназа Пастухов, — представился я.

— А что, капитан Пастухов, ты и вправду грозился вышибить мозги моему адъютанту?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— И вышиб бы?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— А не врешь?

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант!

— Что ж, дело у тебя, похоже, действительно государственной важности. Ну, заходите.

Он посторонился, пропуская нас в кабинет. В прошлом это была, наверное, учительская или кабинет директора школы. И мебель здесь осталась старая, школьная. Только на стенах висели не географические карты и анатомические атласы, а подробные планы и схемы театра военных действий. Адъютант задернул их черной шторой.

— Докладывай, — приказал командующий, усаживаясь на хлипкий учительский стул.

Я кивнул на адъютанта:

— Пусть он уйдет.

— Не доверяешь?

— Нет.

— Очень интересно. Выйди, — приказал он адъютанту.

Когда за ним закрылись двери, Док по моему знаку выложил из сумки на стол фотографии, пленки и видеокамеру.

Командующий стал внимательно рассматривать снимки, один за другим. А я старался по выражению его лица понять, в курсе он или нет. Если в курсе — нам всем кранты. От снимка к снимку он хмурился все больше и больше. Отложив последнюю фотографию, он спросил:

— Что это?

Не ответив, я перемотал в видеокамере пленку на самое начало и включил воспроизведение. Командарм так и впился глазами в экран монитора.

Запись длилась минут двадцать. Когда пленка кончилась, я выключил камеру.

— Докладывай, капитан. Со всеми подробностями.

«Не знал», — понял я, и у меня чуть отлегло от сердца.

Командарм слушал, не перебивая. Только когда я упомянул генерал-майора Жеребцова, он жестом остановил меня и приказал адъютанту немедленно разыскать Жеребцова и доставить к нему.

— Продолжай, капитан!

Второй раз он прервал меня, когда я привел слова Дока о том, что ему рассказал его знакомый из лаборатории по опознанию трупов.

— Соедините меня с начальником спецлаборатории номер 124! — бросил он в трубку. Дождавшись ответа, спросил:

— К вам поступали трупы с удаленной роговицей глаз, с вырезанными железами, обескровленные?.. С какого времени?.. Как часто?..

Это были наши солдаты?.. Спасибо, все.

Как раз в ту минуту, когда я закончил доклад, в кабинет всунулся адъютант:

— Жеребцов прибыл.

— Давай его сюда!

В кабинет бодро вошел Жеребцов. Левое ухо его закрывал внушительных размеров марлевый тампон, прилепленный лейкопластырем.

— Товарищ генерал-лейтенант, генерал-майор Жеребцов по вашему приказанию… Тут он увидел нас, и челюсть у него так и отвисла.

— …прибыл, — еле выдавил он из себя.

— Вольно. Что у тебя с ухом?

— В меня стрелял капитан Пастухов.

— В самом деле? — повернулся ко мне командующий.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Зачем?

— Чтобы убить, — ответил вместо меня Жеребцов.

— Почему же не убил?

— Не попал, товарищ генерал-лейтенант!

— Странные дела. Что это у нас за спецназ такой? Со скольких метров он в тебя стрелял?

— Примерно с шести.

— С шести?! — Он повернулся ко мне. — Сколько ты на стрельбах выбиваешь?

— Сто из ста.

— Из какого оружия?

— Из любого.

— С какого расстояния?

— С любого.

— Из какого положения?

— Из любого.

— И с шести метров в него не попал?

— Почему не попал, — сказал я, — как раз попал.

— Ладно… А теперь иди сюда, Жеребцов, — приказал командующий и разложил на столе снимки. — Знаешь, что это такое?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Твоя работа?

— Я выполнял приказ, товарищ генерал-лейтенант.

— Чей?

— Я не могу говорить об этом при посторонних.

— Почему я ничего обо всем этом не знал?

— Я не могу говорить об этом при посторонних, — повторил Жеребцов.

— Выйди и жди!

Жеребцов, пятясь, вышел. Командующий встал из-за стола и заходил вдоль своего кабинета. От стены до стены было метров семь, за это время он успевал произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу: такого черного мата я никогда в жизни не слышал. Даже не подозревал, что такой существует. Правда, в армии я всего шесть лет, а он — лет на двадцать, а то и на тридцать больше. Или у них в Академии Генштаба такой спецкурс читают?