Славянская спарта - Евгений Марков

Каттаро, славянскій Которъ, хорошо виденъ только тогда, когда вплотную подъѣдешь въ нему. Тамъ, гдѣ горы праваго берега Бокки совсѣмъ готовы сойтись съ утесистыми стѣнами Черной-Горы, — узкая тѣснина, вся заросшая садами, раздѣляетъ ихъ своею глубокою сѣдиною. У начала этого ущелья, на низкомъ берегу, почти вровень съ водою, толпится группа домовъ и церквей, осѣненныхъ сзади отвѣсною голою скалою. Это и есть Которъ, главный административный и торговый центръ Бокки Которской, когда-то столица свободной республики бокезовъ…

Которъ разглядишь хорошо, когда вплотную подъѣдешь въ нему. На набережной хорошенькій садикъ, горящій цвѣтами олеандровъ и золотыми яблоками недозрѣлыхъ еще лимоновъ, бульвары, кофейня, лавочки; нѣсколько кораблей причалили прямо въ пристани; въ Которскомъ заливѣ даже у самыхъ береговъ море такъ глубоко, что большіе пароходы могутъ приставать къ нимъ безъ всякой опасности; это дѣлаетъ Которсвій заливъ идеальнымъ рейдомъ и для военнаго, и для торговаго флота. Но, подъѣхавъ въ Котору, вы уже не въ силахъ смотрѣть ни на набережную его, ни на его пристань. Вы всецѣло поглощены и поражены чисто-фантастическою декораціею, которая развертывается теперь передъ вашими глазами. Надъ этою узкою полоскою земли чуть не вровень съ моремъ, надъ тѣсно скученными старинными домами и колокольнями города, лѣпящагося по подножію горы, поднимается, словно какой-нибудь волшебный замокъ титановъ, капризно источенная стихіями, сѣрая отвѣсная скала огромной высоты, вся ощетинившаяся камнями, обрывами, утесами, увѣнчанная сверху, на пикѣ своемъ, настоящимъ неприступнымъ валкомъ, на которомъ горделиво развѣвается австрійскій флагъ. Зубчатыя стѣны и башни безконечною тесьмою сбѣгаютъ съ вершины этой скалы-крѣпости, отъ бойницъ этого владычествующаго надъ всѣмъ замка, по обрывистымъ краямъ скалы, извиваясь то вправо, то влѣво, внизъ въ подошвѣ горы, къ самой набережной моря, видныя отсюда снизу едва не въ темя свое — до такой степени отвѣсно спускаются онѣ, становясь пятами верхнихъ чуть не на головы нижнихъ, образуя мѣстами могучіе бастіоны, скрѣпляющіе связь этой спалзывающей внизъ каменной ограды. Это — старинная венеціанская крѣпость св. Джіованни. Глядя на ея безчисленные зубцы, всѣ открытые вашему взору, вы представляете себѣ издали, будто какая-то безконечная лѣстница громадныхъ каменныхъ ступеней спускается съ высоты скалы въ волнамъ моря… Здѣсь нижняя зубчатая стѣна, вся заросшая плющомъ и равными ползучими растеніями, подпертая массивными круглыми башнями, отдѣляетъ набережную и пристань отъ города. Другая, параллельная ей, сдавливаетъ городъ нѣсколько выше съ противоположной стороны, разобщая его совершенно съ внутренностью отвѣсной скалы-крѣпости. Но и черезъ эту пустынную внутренность зачѣмъ-то проведены такіе же отвѣсно спускающіеся зигзаги стѣнъ и башенъ, а на половинѣ подъема скалы виденъ среди этихъ стѣнъ старой крѣпостной соборъ, въ уныломъ одиночествѣ торчащій среди голыхъ камней и обрывовъ, скорѣе прилѣпленный къ скалѣ, чѣмъ стоящій на ней… Городъ внизу зажатъ между охватывающими его стѣнами, и дома набиты въ немъ какъ сельди въ боченкѣ…

Этотъ ни съ чѣмъ несравнимый оригинальный видъ Каттаро врѣзывается неизгладимо въ память; но только кисть талантливаго живописца способна передать сколько-нибудь наглядно и вѣрно его поразительную романтическую красоту, которою я досыта наслаждался потомъ со всевозможныхъ сторонъ и въ самые разнообразные часы дня.

Вотъ мы, наконецъ, и вылѣзли изъ своего парохода, съ палубы котораго мы долго не рѣшались двинуться, словно заколдованные представшею вдругъ передъ нами чудною картиною. Любезный австріецъ Вагнеръ, какъ законный хозяинъ этихъ мѣстъ, оказывалъ намъ самую радушную помощь. Молодчина-черногорецъ, явившійся въ роли носильщика, легко вскинулъ на спину пятипудовый сундукъ и за полтора гульдена доставилъ чуть не бѣгомъ на своихъ на двоихъ въ недалеко лежавшую гостинницу весь нашъ порядочно сложный багажъ. Гостинница достаточно приличная, достаточно чистая; намъ дали за три гульдена просторный номеръ съ двумя постелями. Кельнеръ оказался тоже черногорецъ, говорящій не только по-сербски и итальянски, какъ говорятъ здѣсь всѣ бокезы, но еще и по-французски, и даже чуточку по-русски.

Къ удивленію нашему, въ Кйттаро оказалась таможня, и нашъ багажъ потребовали-было къ осмотру, но я увѣрилъ австрійскаго стража, что потерялъ ключи отъ своихъ сундуковъ, и тѣмъ избавилъ себя отъ досадной и совсѣмъ ненужной обязанности въ который уже разъ перерывать свой совершенно невинный багажъ.

Подкрѣпивши себя чѣмъ слѣдовало, мы пошли бродить по набережной. Хотя только конецъ іюня, лавки завалены всякими спѣлыми фруктами, арбузами, абрикосами, грушами, мѣстными апельсинами — со шкуркою страннаго цвѣта, на половину желтаго, на половину кроваво-краснаго. Въ саду, въ кофейняхъ, на базарѣ, на пристани — вездѣ солдаты, офицеры; военная форма совсѣмъ заслоняетъ собою мирную штатскую. Половина города — казармы, военные склады, госпитали. Ясно, что Каттаро — прежде всего и больше всего крѣпость, — порубежный оплотъ Австріи противъ удалыхъ сыновъ Черной-Горы, что съ такимъ суровымъ видомъ нависла надъ этимъ лазурнымъ заливомъ и надъ этими благодатными деревеньками.

На плацу производилось солдатское ученье, и нѣмецкая команда, послушно двигавшая ряды рослыхъ славянскихъ воиновъ, громко раздавалась по набережной. Мы изъ любопытства зашли въ казарму зарскаго, или задрскаго, полка, расположенную сейчасъ же за садомъ. Все тамъ очень просто, но и очень чисто, какъ никогда не бываетъ въ нашихъ русскихъ казармахъ. У всякаго солдата желѣзная кровать грубаго издѣлія, тюфякъ, одѣяло; вездѣ вентиляція, вездѣ хорошій воздухъ и соблюденіе всякихъ санитарныхъ условій.

Мы прошли въ городъ съ дальняго конца по цѣпному подъемному мосту, перекинутому черезъ крѣпостной ровъ, или, скорѣе, каналъ, наполненный водою изъ моря. Четыре тяжелѣйшихъ ядра, висящія на цѣпяхъ и блокахъ, служатъ противовѣсомъ при подъемѣ моста. У всѣхъ воротъ города строгій военный караулъ, потому что и городъ заключенъ въ стѣнахъ крѣпости. Но въ настоящую крѣпость никого не пускаютъ. Часовой у моста оказался сербъ, и я завелъ съ нимъ разговоръ, на половину по-русски, на половину по-сербски, что, однако, было для него достаточно понятно. Вѣроятно, австрійцы не требуютъ отъ своихъ часовыхъ обѣта молчанія, какъ это водится въ другихъ войскахъ.

Я спросилъ его, между прочимъ, какъ же лазаютъ на верхъ по этой отвѣсной скалѣ, когда отсюда на ней ни одной тропинки. Солдатъ увѣрялъ меня, что ходы въ верхнюю крѣпость идутъ въ стѣнѣ и даже подъ землею, такъ что осаждающій крѣпость непріятель совсѣмъ не видитъ передвиженій гарнизона въ крѣпости. Но зачѣмъ эта сама по себѣ неприступная скала, окруженная страшными пропастями, обнесена еще такими длинными, высокими и дорого стоющими каменными стѣнами, — воинъ-сербъ объяснить мнѣ не могъ.

Какъ ни живописенъ городъ Которъ, а жить въ немъ избави Богъ! Тѣснота въ немъ такая, что дышать нечѣмъ. Площади его — перешагнуть можно, улицы — чистыя трещины между каменныхъ стѣнъ. Часто вмѣсто улицъ какіе-то крытые корридоры подъ сводами домовъ, какія-то каменныя лѣсенки не то на чердакъ, не то на колокольню. Вездѣ тьма и сырость, въ кофейняхъ, харчевняхъ, лавчонкахъ, жилыхъ домахъ, переулкахъ, но какъ вездѣ во владѣніяхъ Австріи — образцовая чистота, всякій закоулочекъ превосходно вымощенъ и выметенъ. Жители, конечно, пріучились давно и въ этой тѣснотѣ, и въ этой темнотѣ, и въ этому сидѣнью взаперти подъ вѣчнымъ карауломъ солдатъ, но мнѣ было бы тошно среди этой духоты и затхлости, одинаково давящей и духъ, и тѣло, въ этихъ узкихъ Kegelbahn'ахъ, въ этихъ мрачныхъ конурахъ безъ солнечнаго луча, безъ зелени дерева, безъ вольной струи воздуха. Лошади, колеса — тутъ не увидите нигдѣ, потому что экипажу тутъ повернуться негдѣ. Къ унынію темноты и тѣсноты прибавляется еще уныніе тишины. Городъ такъ тихъ, словно вымеръ. Въ глубокихъ и тѣсныхъ каменныхъ корридорахъ звуки шаговъ рѣдкихъ прохожихъ его глохнутъ какъ въ могилѣ. Лѣтомъ въ Которѣ нестерпимо жарко и отъ скученности каменныхъ строеній, мѣшающихъ всякому движенію воздуха, и отъ тѣсной близости крѣпостной скалы, поднимающейся стѣною надъ городомъ, которая накаляется солнцемъ, какъ кухонная плита, и цѣлый день льетъ сверху на городъ свой сухой каленый жаръ. А зимою, какъ говорили мнѣ жители, здѣсь непрерывные дожди и грязь.

Которъ, кажется, застылъ въ томъ своемъ видѣ, въ какомъ онъ процвѣталъ еще въ средніе вѣка. Дома его почти всѣ старинные. То-и-дѣло видишь венеціанскія окна, венеціанскіе балкончики, венеціанскіе гербы. Узенькіе мезонины съ каменными балюстрадами балкончиковъ замѣняютъ въ этихъ старыхъ, потемнѣвшихъ отъ времени, домахъ — вторые этажи ихъ. Нерѣдко встрѣчаешь на нихъ интересныя скульптурныя украшенія, а кое-гдѣ даже цѣлыя статуи давнихъ временъ. Магазиновъ настоящихъ нѣтъ, большихъ торговыхъ складовъ тоже — только небольшія лавчонки, которыя ясно говорятъ о паденіи былой цвѣтущей торговли Котора. На одной изъ тѣсныхъ площадокъ старый католическій соборъ подъ стать окружающимъ его старымъ домамъ, изъ потемнѣвшихъ отъ времени тесанныхъ камней, съ огромною входною аркою, изобильно украшенною скульптурою, съ огромною рѣзною розеткою надъ аркою, какъ во всѣхъ готическихъ храмахъ; должно быть, тоже отъ старости, онъ, какъ старикъ на костыли, опирается на поддерживающіе его со всѣхъ сторонъ каменные контрфорсы, безцеремонно упершіеся концами въ стѣны сосѣднихъ домовъ. Въ церкви, въ сторонѣ отъ входа, древній каменный саркофагъ, и надпись на немъ гласитъ, что онъ воздвигнутъ благодарными которцами нѣкіимъ супругамъ, доблестнымъ гражданамъ города, исправившимъ и возобновившимъ храмъ въ 1340 году; при чемъ прибавлено, что первоначальный храмъ былъ построенъ еще много раньше. Въ городѣ есть и другія старинныя церкви, и вообще много стараго, почти все старое, словно онъ пролежалъ цѣлыя столѣтія гдѣ-нибудь подъ землею и потомъ его откопали. Есть нѣсколько и греческихъ церквей. Мы побесѣдовали потомъ за столомъ съ вашимъ словоохотливымъ австрійскимъ спутникомъ, Herr'омъ Вагнеромъ, о причинахъ бросавшагося намъ въ глаза застоя въ общественной и торговой жизни Котбра, — въ свое время бойкаго центра мореходства и коммерціи. Но вѣнскій патріотъ, вмѣсто объясненія, сталъ распространяться, въ очень цвѣтущихъ нѣмецкихъ фразахъ, о жертвахъ, которыя великодушная Австрія принесла на пользу этого славянскаго края, о неисчислимыхъ убыткахъ оккупаціи Босніи и Герцеговины, о цивилизаціи, богатствѣ, порядкѣ, счастіи, которые посыпались на эти жалкія невѣжественныя страны изъ рога изобилія нѣмецко-австрійской культуры, такъ что теперь даже люди перестали здѣсь быть похожими на прежнихъ людей, и въ концѣ концовъ въ весьма мажорномъ тонѣ далъ понять своимъ русскимъ собесѣдникамъ, что эти когда-то славянскія страны теперь окружены китайскою стѣною своего рода отъ всякихъ вредоносныхъ иноземныхъ вліяній, что по границамъ ихъ воздвигнуты самыя неприступныя крѣпости, и австрійская власть охраняется въ нихъ самыми непобѣдимыми войсками, съ чѣмъ мы отъ души поздравили и его, Herr'а Вагнера, и его великую австрійскую монархію.