Девять драконов - Джастин Скотт

Кровавая бойня 1989 года в Пекине потрясла всех и превратила экономические страхи в политический ужас, и «утечка мозгов» приобрела обвальный характер. Какое-то время всем казалось, что Гонконг просто-напросто будет выжат как губка, исчезнет с лица Земли. То, что раньше было современным, интернациональным городом, останется лишь заурядным, грязным, бестолковым китайским городишком. Именно из-за этого кризиса шесть лет назад Викки уговорила отца открыть манхэттенский «Голден».

Но гонконгские, на тридцать процентов выше, чем где-либо, прибыли в сочетании с низкими налогами продолжали по-прежнему поступать в карманы иностранных инвесторов, и сообщество бизнесменов Гонконга приступило к строительству аэропорта и международного «Экспо-центра», чтобы вернуть себе привычное самоуважение и уверенность. Казалось, этот проект сработал, хотя Китай продолжал метаться между реформами и репрессиями и эмиграция по-прежнему опустошала рынок высококвалифицированной рабочей силой.

— Старина Ту Вэй Вонг обзавелся множеством друзей в Китае, — объяснял Хьюго. — Конечно, ему-то легче других будет после переворота. Этот пройдоха пролезет в любую щель. Но почему ты-то волнуешься? Это не твоя драка. Ты ведь дала себе передышку.

— Управлять отелем отца в Нью-Йорке — это не передышка. Я так же устала, как и ты. Но если дела в Гонконге становятся настолько скверными, почему он пренебрегает инвестициями за его пределами?

— Не спрашивай меня. Спроси босса.

— Прежде чем я спрошу босса, почему бы тебе не попробовать угадать самому?

— А как насчет страха банкротства? — усмехнулся Хьюго. — Ведь не каждый день чья-нибудь дочка теряет целый манхэттенский отель.

— Я его еще не потеряла, — оборвала она резко. — У отца есть наличные деньги, чтобы поручиться за меня.

Хьюго вздохнул:

— Мы ввязались во множество новых дел, а отдача мизерная. Я не удивлюсь, если отец покончит с нашими потерями в Нью-Йорке и отзовет меня домой в Гонконг.

Викки попыталась протестовать, но Хьюго мягко прекратил это:

— Конечно, я мог бы воспользоваться твоей помощью здесь. Я занят по горло — стараюсь достроить новые отели, кручусь, как могу, чтобы сохранить нашу собственность. А нужно еще следить за тем, чтобы бизнес с грузовыми самолетами — наша новая блестящая затея — не рухнул под своей собственной тяжестью. Мы только что купили еще один, «Ан-250», потрясающий самолет, по сравнению с ним «Боинг» выглядит, как телега булочника. От Питера, конечно, нет никакого толку, а отец немного не в себе, носясь без конца в Шанхай.

— Что он делает в Шанхае, Хьюго? Что вообще происходит? Он что-то задумал? Я не могу понять, что.

Хьюго колебался. Индустриальный Шанхай, один из самых больших городов в мире, находился в восьмистах милях от Гонконга, на побережье Восточно-Китайского моря. Пятьдесят лет назад, когда коммунистические «освободители» Китая сочли Шанхай большим братом Гонконга, они перебросили в Коронную колонию самых лучших, предприимчивых владельцев фабрик, банкиров и судовладельцев. Они там осели и стали процветать.

— Отец говорит, что пытается наладить чартерный рейс — Гонконг — Шанхай для «Золотого дракона», но я не знаю: надо ли нам тратить столько времени и денег на авиалинию, на которую красные в любой момент могут наложить лапу.

Викки стало не по себе. Она подумала: ее не было слишком долго. Столько всего произошло, о чем она даже и не слышала.

— А что, если китайцы развалят все в Гонконге?

— Тайпан решительно настроен остаться, — ответил Хьюго уклончиво, и по его невыразительному тону Викки поняла, что брат пытался и не смог убедить отца. Временами она завидовала его способности к компромиссам и спокойному восприятию событий. — Он совсем на этом помешался. Ничего и слышать не хочет.

— Это не ново, — сказала она примирительно. — Его идея ужиться с китайцами по своей утопичности сильно смахивает на его факсы: Сделать! И немедленно! А то, что сделать иногда просто невозможно, его, похоже, не волнует.

Брат уныло рассмеялся:

— В любом случае не удивляйся, если отец найдет для тебя местечко здесь, в Гонконге.

— Это ни к чему хорошему не приведет. Уже проверено, что мы не можем работать на одном континенте и уж тем более в одном городе.

Хьюго поставил свою банку пива:

— Ну что, поплыли?

Они сели в сампан[13] с невысокими бортами, которым управляла старая китаянка, — ее лицо было полускрыто в тени овального полотняного навеса. Сампан двинулся в гущу лодок и свернул в узкий проход, оставшийся между вереницей джонок, увешанных постельным бельем и разной другой сушившейся постирушкой.

Негромкое монотонное тарахтение маленького моторчика вызвало у Викки неожиданные чувства. Шум, суета, запахи жарившейся еды, бормотание на кантонском диалекте, доносившееся из телевизоров на джонках, и темные холмы позади сверкающих небоскребов — это Гонконг, юг Китая, и как бы она ни старалась это отрицать — ее дом.

Яхта «Вихрь» стояла в самом конце цепочки яхт поменьше — стаксельная шхуна с длинным темно-голубым корпусом, белым сверкающим кокпитом[14] и двумя толстыми мачтами. Она была отрадой отца Викки, лучшей наградой в жизни, проведенной в работе и плаваниях вдоль южного побережья Китая, и, кстати, последней яхтой, построенной на судоверфи «Макинтош-Фаркар», прежде чем из-за потери контрактов с британским правительством на строительство патрульных катеров он был вынужден продать верфь компании из КНР.

Викки рассматривала людей на борту: ее мать, которая уже переоделась в шорты и стояла в кокпите, держа банку пива; матросы Ай Цзи и Хуан, в черной, похожей на пижаму одежде и шаркающих шлепанцах; младший брат Питер, взбиравшийся на борт с другого сампана вместе с хорошенькой китаянкой, которая, должно быть, была его подружка Мэри Ли. Но совсем другое приковало ее взгляд. Это была широкоплечая фигура отца.

Дункан Макинтош заметил Викки. Широкая улыбка появилась на его лице.

— Добро пожаловать на борт, ваше высочество, — пророкотал он. — Почти уже было отплыли без тебя.

Викки перекинула свою дорожную сумку через ряд спасательных кругов и поясов и полезла вслед за ней. Отец схватил ее руку и втащил на палубу из тикового дерева. Потом он удивил Викки энергичным, необычно любвеобильным поцелуем. Он казался каким-то другим, подумала она, — лет на десять моложе и немного на взводе.

— Заводи моторы! Поплывем с ветерком!

— Лучше делай это побыстрее, папочка. Все в яхт-клубе говорят, что Ту Вэй Вонг собирается захламить бухту.

— Он запускает эту побасенку для того, чтобы контролировать цены в Козвэй Бэе. Ай Цзи, снимайся с якоря! Шевелись! Шевелись!

Моторы «Вихря», тихо рокотавшие, содрогнулись и заработали в полную силу. Ай Цзи снял шхуну с носового якоря, а Хуан поднял кормовой якорь. Оба они двигались спокойно и уверенно среди гостей, собравшихся на палубе. Винты вспенивали воду — яхта отплыла.

Деревянные, с высокой кормой джонки нависли над узким проливом, который казался такой же щелью, как и улочки китайских кварталов города. Рой маленьких лодок сновал по воде, и тысячи якорных цепей были воткнуты в воду под такими углами, что стали настоящей угрозой для неопытных и нерасторопных моряков.

— Возьмите штурвал, ваше высочество.

Застигнутая на половине зевка, Викки подчинилась отцу.

Ай Цзи уступил ей большое хромированное колесо с двусмысленной улыбкой. Викки сбавила скорость. «Вихрь» был длиной в шестьдесят семь футов, и Ай Цзи вел его на несколько узлов быстрее, чем рискнула бы Викки, — у нее нарушились суточные биоритмы в связи с перелетом через несколько часовых поясов, да и ее отец, похоже, ждал, что она врежется во что-нибудь.

Наперерез «Вихрю» из бокового канала выскочила одна из клубных лодок-сампанов, таща на буксире яхту.

— Проклятье!

Викки взглянула на отца и вдруг поняла, что он, наверное, уже давно заметил медленно движущиеся мачты в боковом канале, но ничего ей не сказал.

Викки нашла кнопку, и раздался возмущенный гудок.

Старая женщина на сампане его полностью игнорировала.

— Мне взять штурвал? — спросил отец.

Викки пустила оба мотора на реверс.

Громкий смех Хьюго, который уже переоделся в майку с надписью «Носись по лагуне на стаксельной шхуне» и тащил шкоты кливера[15] на кокпит, привлек внимание всех находившихся на палубе.

— Почему ты не скажешь ему, чтобы он перестал подшучивать? — спросила Викки мать, сидевшая по-турецки на корме. — Ты яхтсмен, а не лоцман. Это дело Ай Цзи.

Викки улыбнулась неопределенной улыбкой. Помощь с кормы она оценила бы больше, если бы мать не выпила уже третью банку пива. В сущности, мать была права. В молодости Салли Фаркар, будучи капитаном женского экипажа, победила в престижных гонках яхт «Чайна си рейс», и у нее было типичное презрение яхтсмена к проводке шхуны по гавани. Но мать не понимала сути состязаний Викки с отцом: победа была важнее, чем правила игры. А еще лучше поменять игру.