Орфей в аду - Борис Поплавский

Газела о бедности*

Навыворот свои надену брюкиИ станет в пустоте <нрзб.>[16] светлейИ как ребенка шляпу хвать я в рукиИ будет мне как будто веселейСойду сойду на тротуар потертыйСкажи! Скажу. Ты мне бездельник люб,Потом единым пассажиром спертыйРешу что дольше не смущаться не могуВойду к Тебе облаянный швейцаромИ вдруг и вдруг, случится нечто вдругИ как пред полицейским комиссаромПеред Тобой, я виновато засмеюсьНо не ответишь ничего мне стерва!И станет лучше мне, лучшей еще.Я попрощаюсь обстоятельно во-первыхИ шасть уйду. Шасть это хорошо.

«Как снобы в розовых носках…»*

Как снобы в розовых носках,Как дева в липовых доскахДоволен я своей судьбоюУбийцей[17] и собоюНа башне флаги весело вилисьИ дети хорошо себя велиТо был четверг страстной он был веселыйС горы к нам тек необъяснимый знойПод тяжестью моих воспоминанийЛомался я как полосатый стул

1925

Сольфеджио*

На толстый ад, на небольшие ведраШасть капает не мало, мало фи;Склонился кий, еще как будто твердый,И пейсы спят, как соло воробьи.

Удить ли скверну, расточать ли рыбу,Все пруд под корень карий подсечен,Болит как бы или, вернее, ибоОбодран брык: работой увлечен.

Субботой усечен и обесспермен,С пирамидоном ворочусь к себе.Чалдона мать! хоть незаконен термин,Спасайся, Мойра! У! дуду сгребе.

О дурий дроч, о неумолчный кортик!Сонливое исчадие зачах,Чтоб снова, шасть, как из коробки чертик,В ногах у ног иль на других ногах.Париж. Начало декабря 1924

Мойрэ*

Не малая твоя величинаНе утешает. Ан в душе тревога!О престарелая и дурная женщина!Отстань! Отлипни, Мойра! Ради Бога.

Безукоризненно качается кормаПрохожей женщины. Ее ль ты стоишь? (Стоишь).Подпрыгивая часто, как барман,Трясу коктейль из слез. Ты пьешь и сволочь поишь.

(То об зверях домашних говорю).Но будет! Будет нэкое свиданье!Порю детей. Пальто любви порю.Ты ж порешь чепуху мне в назиданье.

Смирение: морение души.Души ее! но ан склизка Ты, Мойра.И ань собрав последние гроши:Верчу Фанданго, плачу: Ойра! Ойра!

<1925–1927>

«На олеографическом закате…»*

На олеографическом закатеТанцует незнакомый[18] человекКак женщина на розовом плакатеКак мой двадцатый год двадцатый век

В нейтральный[19] час когда все страшно странноКогда поет виолончель земли[20]Но так таинственно[21] и так пространноХодатайствуют голоса вдали

Безотговорочно навстречу ты идешьИ таешь вежливо на расстояньи шагаКак лиственный летающий галдежИ иль на пне холеная бумага

Жужжат часы, их стрелки жалят глазЛишь кости на тарелке циферблатаНо разрезает зеркало алмазВоспоминания спешит расплата

За жидкие за мягкие мгновеньяОни твердеют режут яркий ледИ все развязнее и откровеннейВсе чувственней и может быть назло.

Танцуют на раскрашенном закатеНа рукаве и прямо пред лицомКак женщина на розовом плакатеИль гильотина перед подлецом.

<1925–1927>

«Любовь манит к себе влечет…»*

Любовь манит к себе влечетИ всасывает, как насосТак дождь и тятя так сечетПроворно ловит на лассо.

Пляшу кобылка под петлейПод дождиком бегу солдатКак рыба от трубы под ледБулавкой в пола щель, гайда!

Дышу, избавился: вдруг хлоп!Бьют по плечу меня, плачусь.Так лопался над свечкой клоп;Коль руку жали палачу.

Сидит судебный пристав в креслеБьет карандашем о карандаш,Так сына бил отец по чресламДай двух небитых бог! отдашь?

Свинью для перевозки счастьяИ лошадь для больших смотровЯ скотоложец рвусь на частиЧасть кажду жарю над костром

Съедаю голову и рукуЯзык тушеный, мягкий мозгНо без руки любви порукаСлеза без глаза, что для слез.

Без членов всасывает эросМои останки, я погибКак всасывал тайфун галеруИ тракт солдата сапоги.

1925

«Музыканты — значит музе канты…»*

Музыканты — значит музе канты.Адьютань — знай тетушка прощай.Мавританцы — мавры танцы чай.Револьвер же клевер вер компран тю.

Сукин сын, равно кому попало.Мужепес попало всем равно.Пиздадуи к жопе прилипалы.Все равно, без ве же; все гавно.

Сильно пахнет свежее гавноКоль поверх обоссано оно.Заведем же пердежи не малы,Кутежи дрожи рояль из жоп.Мы пердели ты в тоске внималаБзднем же на прощанье хорошо.

Незаметно насерем в калошуНепонятно в ложу соберемНа перило головы положимНежно незаметно насерем

Сукин сын читало не беремсяОбучать срать ету злую лошадь.

Комментарии и примечания

Настоящее издание неизвестных стихов и поэм Б.Ю. Поплавского (1903–1935) продолжает своеобразную гилейскую серию, начатую его сборником «Покушение с негодными средствами» (1995, материалы из архива И.М. Зданевича, Франция) и продленную «Дадафонией» (1999, материалы из архива Б.Н. Татищева, переданные в Государственный литературный музей в Москве). Опубликованные в этой книге тексты (за исключением специально оговоренных случаев) происходят из парижского архива, принадлежавшего Степану Николаевичу Татищеву, старшему сыну друга и посмертного издателя Поплавского Н.Д. Татищева. С архивом летом 2007 г. одного из составителей сборника любезно познакомила М.В. Розанова, у которой тогда на временном хранении находились многочисленные коробки с прозой и стихами поэта. Из обнаруженных среди этих бумаг неизданных стихов Поплавского в сборник вошли не все: каждый составитель сделал собственную подборку на свой вкус и соображение, а затем они были объединены путем простого сложения и наложения.

Название для книги — «Орфей а аду» — у нас возникло не только по той причине, что эти слова самого поэта (см. стихотворение «Дождь» в сб.: Поплавский Б. Флаги. Париж: Числа, 1931; также см. название стихотворения, включенного в нашу книгу) показались по смыслу и настроению очень подходящими для того, чтобы озаглавить публикуемую выборку, но и по другим соображениям. В свое время книга с таким заглавием, но с неизвестным для нас составом, планировалась Поплавским к изданию, о чем могут свидетельствовать сохранившиеся в том же архиве два сходных рукописных титульных листа невышедшего сборника (на обоих внизу помечено: Париж, 1927). Она обозначена там как «третья книга стихов», т. е. как следующая за «Дирижаблем неизвестного направления» (в архиве имеется рукописный титульный лист этой книги, где она обозначена как вторая, с пометой: Париж, 1925–1926). Остались похожие рукописные титулы и других задуманных поэтом книг: «Флаги» (четвертая книга, Париж, 1928–1929), «Снежный день» (пятая книга, Париж, 1930) и «Автоматические стихи» (на двух сохранившихся рукописных титульных листах порядковый номер книги не назван, но есть разные даты: Париж, 1931 и Париж, 1930–1933). Сборник с названием «Орфей в аду» планировался к изданию и после смерти Поплавского: он заявлен как подготовленный к печати в выпущенной Н. Татищевым книге «Снежный час» (Париж, 1936), но так и не вышел. Справедливости ради надо добавить, что в архиве имеется поздний список Поплавского «Проектируемые мною книги», где указано шесть названий (что-то вроде шести томов собрания сочинений), но наше — отсутствует. Проектировавшийся поэтом и не вышедший при его жизни «Дирижабль неизвестного направления» (в 1965 г. под таким названием Н. Татищев издал сборник, составленный им самим в основном из ранее неизвестных стихов поэта) здесь также указан под вторым номером, а за ним, третьим номером — сборник «Флаги».