Однолюб - Елена Богатырева

Она много раз потом вспоминала этот день, перебирая все детали. Ей до смерти хотелось вспомнить, что же такое сказал ей тогда профессор, но она не могла вспомнить ни единого слова. Вспомнила только, как вышла с ним вместе из комнаты. Вспомнила улыбающуюся маму, протягивающую ей чемодан, куда уже было аккуратно сложено все самое необходимое. Вспомнила, как они с профессором спорили в самолете насчет теоремы… Первые дни в школе закрытого типа тоже прекрасно помнила. Лекции, библиотека, совсем немного сна, и все сначала. Дни были похожими один на другой, но работа была захватывающей, учеба – страшно интересной, а свободное время она с новыми подругами и друзьями проводила в жарких спорах о математике и психологии человека.

Когда Люся впервые вспомнила о Чернове, с ее «да» на крыльце прошло три месяца. Это воспоминание нахлынуло совершенно неожиданно, во время лекции по теории вероятности, и застало врасплох. Что она наделала? А главное – почему? Она ведь не собиралась… Как будто она потеряла память, а теперь вдруг все вспомнила. Люся посмотрела по сторонам. Вокруг сидели ее новые знакомые. Лица целеустремленные, все, не отрываясь, смотрят на доску. Расскажи она кому-нибудь из них о своих переживаниях, только махнут рукой и предложат решить интересную задачку.

Вечером она попросила у куратора разрешения позвонить по телефону. Он сразу же согласился: «Я вас соединю. Мама, наверно, соскучилась». – «Я хочу позвонить вовсе не маме», – осторожно сказала Люся, и взгляд куратора сразу же переменился. «Садитесь, – сказал он. – Нам есть о чем поговорить».

Так впервые она узнала о существовании организации. Ей повезло, сказал куратор, она попала в самую сердцевину жизни. Сердце организации состоит из математических формул. А у нее талант, огромный и особый. К тому же ее психика сильнее и устойчивее, чем у многих. Зомбирование действует на нее не так безотказно. Собственно, с ней и так вот-вот собирались поговорить начистоту. Тесты показали, что у нее есть большие организаторские способности и многие другие качества, которые вместе с математическим талантом ставят ее выше других «воспитанников». Ей хотят предложить интересную работу в организации и, конечно же, учебу. Как она смотрит на то, чтобы отправиться в Тибет?

Это уже было что-то из области фантастики. Люся помнила, как ей все это объясняли, но совсем не помнила, как дала согласие. А согласие, вероятно, она дала, потому что вскоре вокруг нее на многие сотни километров торчали лишь заснеженные горные вершины.

После Тибета была Южная Америка, после Америки – Принстон. Правда, занималась она там вовсе не математикой, а училась науке влияния на человеческое сознание, управления поведением, сканирования души. Много лет спустя, когда Люся стала Людмилой Павловной Воскресенской, она не раз вербовала членов организации, пользуясь этим умением.

Но куда бы она ни ехала, где бы ни находилась, какими бы тяжелыми ни были тренировки, она никогда не забывала тот вечер, когда сказала ему «да». Люся не могла написать ему, не хватало слов. Не могла объяснить, чем теперь занимается и какая силища руководит ею. Рассказывать было нельзя. Ее карьера в организации стремительно шла в гору. У нее оказалось так много талантов, что хотелось попробовать заниматься и тем, и другим, и третьим. Через семь лет она вернулась в Ленинград, чтобы занять место заместителя руководителя организации по вербовке кадров.

Дом ее ничуть не изменился. Казалось, без нее квартира уснула, родители встречают ее после долгого сна, и оттого их лица кажутся немного постаревшими и несвежими. Все по-прежнему. Только обои на стенах выцвели, деревья во дворе стали выше, дети, которых она запомнила строившими куличи в песочнице, теперь сидели на лавочке у подъезда и бренчали на гитаре. «Эй, – хотелось крикнуть им Людмиле, – это наше место!» Но не крикнула, а лишь сдвинула брови, проходя мимо, а в ответ получила вызывающие взгляды, в которых отчетливо читалось: «Ну чего тебе, тетка? Иди своей дорогой!»

Мама не упоминала о Викторе ни в одном письме. Ни разу за семь лет. Будто его и не существовало. Но по ее беспокойно заметавшемуся взгляду Люда поняла – он здесь, никуда не уехал, живет в той же квартире, на том же тринадцатом этаже. Она научилась читать чужие мысли, теперь ее невозможно было обмануть. Мама с надеждой спрашивала, нет ли у Люси кого-нибудь, и притворно сердито – не собирается ли сделать ее бабушкой? Нет, отвечала Люся, не собираюсь. И мамин взгляд снова уходил в пространство, подальше от Людмилы, от ее настойчивых глаз. Она ни о чем не спросила маму. Зачем, если человек смертельно боится этого? Тем более родной человек, которому ты не хочешь причинить беспокойства. Она пошла к подруге. К высокой тонкой блондинке, что жила двумя этажами выше.

Конец ознакомительного фрагмента.