Песня - Людмила Зыкина

Зеркало русской души — народная песня нерасторжимо слилась с русской литературой. Тургеневские певцы из «Записок охотника» — пример того, как важна песня людям для проявления их чувств, желаний, настроений. Сущность свою они выражали посредством пения и совсем не забавы ради, а для удовлетворения самой глубокой душевной потребности.

Любимая песня Пугачева «Не шуми, мати зеленая дубравушка» звучит в «Капитанской дочке» Пушкина как воплощение житейской мудрости и крепости народного духа.

Радищев повествует о душе русского человека: «Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого». Автор настоятельно советовал царю внять народным песням, которые говорили о настроениях людей: «На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа».

Русская народная песня поражает удивительно богатой гаммой переживаний. Тут и печаль, и задор, и веселье — но неизменна эмоциональная наполненность, искренность чувств.

Прекрасно знавший русский фольклор М. Горький писал: «Песня длинна, как большая дорога, она такая же ровная, широкая и мудрая; когда слушаешь ее, то забываешь — день на земле или ночь, мальчишка я или уже старик, забываешь все! Замрут голоса певцов — слышно, как вздыхают кони, тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо двигается с поля осенняя ночь, а сердце растет и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой любви к людям, к земле!»

Мы часто говорим о том, что русская песня завоевывает новых друзей, покоряя сердца слушателей во всем мире. Без искренности, без открытости нельзя распахнуть человеческие сердца, пробудить в них добрые чувства как основу добрых отношений между людьми. Именно такими качествами и обладает русская песня.

Когда заходит речь о ее достоинствах, я невольно задумываюсь: а не впадаем ли мы при этом в самовосхваление, не проповедуем ли идеи исключительности русского национального фольклора? Ведь яркие мелодичные песни представлены в фольклоре и африканском, и латиноамериканском, и других стран и народов! — я убедилась в этом за время своих странствий по свету.

И все же я уверена, что мы далеки от какого-либо высокомерия и чванства. Вся история нашего песенного творчества дает немало доказательств особой его привлекательности и значимости.

Записывать, изучать и обрабатывать русские песни стали с XVIII века. До того они жили только в устном народном творчестве. Автором одного из первых песенных сборников конца XVIII века был музыкант Иван Прач, чех по национальности, проживавший тогда в России. Его свидетельство как иностранца, свободного от российской «пристрастности», приобретает особую ценность.

«Не знаю я, — писал Прач, — какое народное пение могло бы составить столь обильное и разнообразное собрание мелодических содержаний, как российское. Между многих тысяч песен нет двух между собою очень похожих, хотя для простого слуха многие из них на один голос кажутся».

Эти слова принадлежат весьма образованному для своего времени человеку, благодаря музыкальному чутью которого были замечены и записаны такие до сих пор популярные народные песни, как «Выйду ль я на реченьку», «Утушка луговая», «Как пошли наши подружки» и многие другие. Кстати сказать, в этом сборнике песни русских простолюдинов впервые были названы «народными».

По-разному складываются «биографии» песен — об этом, как и о самих песнях, наверное, можно написать отдельные книги.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему в моем репертуаре постоянно не хватает быстрых, как говорят, моторных, песен. Может, труднее их написать, чем медленные. Не знаю. Когда составляю программу концерта, стараюсь расставить темповые песни в окружении протяжных. Видно, контраст остается одним из самых действенных как вокальных, так и литературно-сценических приемов.

Из таких быстрых песен больше всего мне по душе «Под дугой колокольчик». Я разучила ее сначала для дипломного концерта, когда заканчивала музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова.

Известность этому училищу принесли не только его выпускники, многие из которых стали лауреатами всесоюзных и международных конкурсов, но и первое у нас в стране (с 1960 года) отделение по подготовке певцов — исполнителей в народном плане. Своим возникновением это отделение обязано большому энтузиасту народного пения, бессменному директору училища на протяжении многих лет Елене Константиновне Гедевановой. Она немало сделала для меня, для расширения моего музыкального кругозора, а самое главное — пробудила во мне стремление к учебе, к знаниям, без которых немыслимо дальнейшее совершенствование, любая серьезная работа в искусстве. Уйдя на пенсию, Елена Константиновна не оставила любимого занятия. Студенты, начинающие исполнители и уже сформировавшиеся певцы тянутся к этому щедрому на доброту человеку за советом для жизни и творчества. В таком внимании со стороны своих питомцев Елена Константиновна черпает новые силы. И как приятно ей, отправляясь на очередной спектакль или концерт, сознавать, что ее труды не пропали даром, что ипполитовская поросль дает богатые всходы…

Итак, на выпускном концерте я спела «Под дугой колокольчик», а потом проехала с этой песней по всей Америке — от побережья до побережья.

Многолетняя практика работы на эстраде показывает, что в самом рядовом концерте «удалым» песням обеспечен хороший прием зала — и когда публика знает русский язык, и когда поешь для иноязычной аудитории. В этом, наверное, скрыта какая-то психологическая тайна. Один американский журнал писал о песне «Под дугой колокольчик», что она «дает стопроцентное представление о раздольной русской природе и широком национальном характере».

Какая прекрасная зарисовка русского быта! Пою ее, а самой представляется среди унылых полей дорога, по которой с гиком пролетают почтовые упряжки с колокольчиками под дугой. Так и вспоминается гоголевское: «И какой же русский не любит быстрой езды?..» Теперь этого не увидишь — разве что на празднике Русской зимы на ВДНХ.

Эта реально осязаемая, зримая картина русской жизни заставляет вспомнить прекрасные слова Лермонтова: «На мысли, дышащие силой, как жемчуг нижутся слова». Мастерское, профессиональное исполнение песни предполагает теснейший синтез мысли, слова и звука. Вот эта-то троица и обеспечивает необыкновенный успех песни, вызывая неизменно восторженный прием ее публикой. Поверхностный анализ текста, ошибочный акцент на легкой любовной интриге в ней приводят некоторых современных «новаторов» — отдельных солистов и целые ансамбли — к явному искажению в толковании этого фольклорного шедевра.

Любопытно, что другую стремительную песню — «Посею лебеду», я слышала раньше в хоровом исполнении. Решила нарушить сложившуюся традицию. До сих пор ищу в этой песне новые краски, стараюсь варьировать эмоциональную «нагрузку» отдельных куплетов.

Неисповедимы пути песен. Одни, как «Посею лебеду», стали сольными, пройдя через хоровое звучание, другие, такие как «Под дугой колокольчик», — наоборот! — из сольных стали хоровыми.

Случается, что берешь и заведомо «несольную» песню, требующую мощной хоровой поддержки. Так было с песней А. Новикова «Ленина помнит земля». Чтобы вытянуть ее, приходится до конца выкладываться.

Из старинных народных больше всего мне пришлось «повозиться» с «Тонкой рябиной» на стихи Сурикова, записанной в 30-х годах О. Ковалевой от ивановских ткачих. Просмотрела фонотеку на радио — и подивилась: уж больно «запетая». Своей популярностью «Тонкая рябина» обязана Государственному академическому хору под управлением А. В. Свешникова. Потом ее подхватили многие хоры и солисты. Может, думала, не стоит и браться. И все же не переставала ломать голову — как подступиться к этой грустной песенной истории, за которой стоят живые человеческие судьбы?

Как бы мне, рябине,К дубу перебраться,Я б тогда не сталаГнуться и качаться.

Ведь не такая уж печальная эта песня, несмотря на безысходность последних строк. Есть в ней и светлое, теплое ощущение счастья.

Я почувствовала в этой песне нераскрытый эмоциональный резерв. Рябина, склонившая голову «до самого тына», — это нежный и хрупкий женский образ, привлекающий и покоряющий своей удивительной трепетностью. Значит, нужны какие-то новые краски.

Изменилась оркестровка. Инструментальные проигрыши превратились в вокализ; в одном из куплетов зазвучал нижний голос — «втора». Так, смягчив широким распевом трехдольный вальсовый ритм, мне удалось найти новую трактовку «Тонкой рябины». Конечно, очень помогло переложение «Тонкой рябины» для оркестра композитора Н. Будашкина.