Солнечный огонь - Стивенс Френсис

Шум ливня наконец смолк. На центральную площадку заглянуло солнце. Но не раздавалось никаких звуков, свидетельствующих о жизни в пирамиде, как будто наша пятерка была прикована к пустому зданию посреди незаселенной земли.

Необычность их положения, сопровождаемая воспоминаниями о собственной глупости, повергла всех в уныние. К тому же в камерах, несмотря на палящее снаружи солнце, царил холод. Из открытых шахт сзади тянуло промозглой сыростью. Под двери успело проникнуть приличное количество дождевой воды.

Шкуры хранили тепло, но, с точки зрения привыкших к комфорту цивилизации узников, его было недостаточно. Босые ноги ерзали по ледяному полу. То и дело кто-нибудь чихал. В последний раз компания перекусывала фруктами вчера в середине дня. Сдобренное наркотиками спиртное напоминало о себе мучительной жаждой. Узникам не принесли ни еды, ни воды.

Миновал полдень, о чем говорили короткие тени и ослепляющее сияние солнца. Но к ним так никто и не пришел.

Лучше всего площадка просматривалась из камеры Теллифера. Солнце достигло зенита, и поугасший было задор эстета явил себя вновь. Сверкающая глыба Тата Кварахи — «Солнечного огня» — завораживала и в ночное время, но в лучах дневного светила название, данное кристаллу индейцем Петро, обрело новый смысл. Теллифер исчерпал свой лексикон, пытаясь воздать должное его радужному великолепию. В конце концов эстет впал в состояние немого восторга, а товарищи предпочли не приводить его в чувство. Их более практичные умы потеряли интерес к камню. Не важно, бриллиант ли это, черная от сажи яма виделась более насущной проблемой.

Теперь солнечные лучи падали почти вертикально. Центральная площадка превратилась в ошеломляющую круговерть разноцветных отражений. В окошки в дверях камер, будто из раскаленного горнила, волнами врывалась жара вперемешку со струйками белого пара. Вдруг что-то тихо засвистело.

Затем звук сделался громче. Огромные клубы испарений от мокрой площадки поднимались вверх, приглушая яркое сияние «Солнечного огня». В яме под ним, пузырясь, кипела вода, как в чудовищном котле.

При всей своей кажущейся непрактичности, Теллифер первым раскусил простую динамику происходящего.

— Это меня пугает, — сказал он. — Я и вчера ночью испугался, когда впервые осознал, как по-варварски искалечена сия дивная красота. Камень чуть ли не пополам распилили, ведь его восьмигранная сторона изначально была, вероятно, вдвое больше. Но нижнюю часть обрубили без жалости, а поверхность отшлифовали и отполировали. Огранка едва-едва поднимается выше боков. Верх — простой кабошон, отполированный, но не ограненный. Негодяи! — Голос Теллифера задрожал от сдерживаемых чувств. — Бездушные вандалы! Кем бы ни были эти изверги, они отпилили часть самого чудесного алмаза на земле, лишь бы приспособить его для утилитарных целей! «Солнечный огонь» — это огромная линза, зажигательное стекло. Сейчас в яме выкипит собравшаяся после дождя вода. Все просохнет, чаша раскалится докрасна… добела… кто знает, как сильно палит это проклятое солнце? Все это означает… означает…

— Смерть тем, кто угодил в яму, — спокойно объявил Отуэй. — Если там оказался несчастный, то в разгар любого дня можно совершать жертвоприношение, лишь бы небо было безоблачным. Эй, парень, — голос ученого вдруг утерял всю бодрость духа, — ты меня неправильно понял! Пока человек дышит, шанс на спасение есть. Соберись!

— Ты просто ничего не понимаешь! Отстань! — В камере Теллифера тяжело зазвенели цепи, будто кто-то в отчаянии опустился на пол. — Не понимаешь! — Послышались всхлипывания. — Шансов нет! Или один на миллион, а то и меньше. И тревожит меня вовсе не перспектива умереть в яме, а… Впрочем, говорю тебе, забудь! Не хочу об этом. Это слишком постыдно… слишком ужасно! Отстань!

Все дальнейшие расспросы были встречены ледяным молчанием из центральной камеры, и наконец от Теллифера «отстали». Истерический припадок одного из путешественников ничуть не улучшил настроения остальных. Однако всем начало внезапно казаться, что если бы Теллифер действительно предвидел еще более позорную и жуткую участь, чем свариться заживо под огромной линзой, он бы рассказал об этом, хотя бы подготовив товарищей к предстоящему.

Медленно тянулось время, напоминая о себе лишь удлиняющимися тенями и уже не столь ослепительным сиянием. Неожиданно сгустились сумерки. Недалеко, на восьми розовых колоннах, радужное великолепие «Солнечного огня» неспешно сменилось призрачным ночным свечением.

В камерах четверо из пленников достигли той степени физического и эмоционального страдания, когда, будучи человеком подобного им склада, начинаешь безудержно болтать и шутить. Шутки были не особенно веселы, что уж тут поделать, да и голоса шутников отличались болезненной надрывностью и хрипотцой. Правда, любая из попыток посмеяться вызывала искренний и благодарный отклик. Лишь Теллифер продолжал молчать.

Прошел час после заката. В пирамиде по-прежнему, как и с самого их пробуждения, царила тишина. Спутникам уже начала мерещиться смерть от холода и одиночества, способная потягаться с весьма вероятной участью сгореть в жертвенном огне, когда наконец долгое ожидание завершилось и к ним пришли.

Глава 9

НЕЖЕЛАННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ

В тесных застенках на холодных и мокрых камнях было одинаково неудобно сидеть, лежать или стоять.

Тяжелые бронзовые кандалы сдирали кожу с лодыжек в любом положении, а ноющие кости то и дело заставляли ерзать. Так вышло, что в момент появления их тюремщика стоял в полный рост один только Сигзби.

Никто не слышал, как к камерам подошли. Четверо товарищей, бряцая цепями, вскочили и бросились к оконцам лишь тогда, когда юноша хрипло вскрикнул.

В единственном восклицании несчастного прозвучал упрек обманувшему доверие человеку, негодующее удивление при виде бесстыдно заявившегося к ним предателя и едва ли не подростковая радость бросить тому в глаза яростное «Вы!», сразу подсказавшее остальным, что Сигзби вновь лицезрит их вчерашнюю «блаженную деву».

Треугольные окошечки были слишком малы и не позволяли узникам высунуть голову наружу. Как бы ни хотелось посмотреть на девушку собственными глазами, им пришлось довольствоваться отчетом Сигзби. Из камер понесся ураган раздраженных вопросов. Сигзби попытался всех перекричать.

— Эй, друзья, перестаньте! Вы ее пугаете. Ну вот, я же говорил. Она опять расплакалась. Сейчас уйдет. Нет, все в порядке. Она что-то передает мне в окошко. Храбрая девчушка! А теперь слушайте. Что бы вы там ни думали, она не виновата в произошедшем с нами.

— Да ладно! — простонал самый грубый из кричащих голосов. — Он опять попался! Сиг, проснись. Она наливала нам сонные капельки собственными ручками. Мое сердце ее слезы больше не тронут. Она одна?

— Да, одна. Слушай, Уэринг. Она направляется к тебе. Начнешь ей досаждать, я… я тебя предупредил.

— Что ты сделаешь? Башкой стенку пробьешь? А вот и Сьюзан!

Нарочитая резкость голоса сменилась звериным рыком, какой могла бы издать пантера, некогда носившая шкуру Уэринга. В его зоне видимости показалась согнувшаяся под тяжестью плетеной корзины прекрасная предательница.

Тут действительно было из-за чего злиться. А нежелание Сигзби осуждать девушку выглядело простой слабостью. Однако, руководствуясь то ли боязнью рассердить или напугать источник материальных благ, то ли по каким иным соображениям, репортер оставил свой праведный гнев при себе. Было слышно, как он бормочет что-то про «проклятое манго», а потом чуть мягче: «Ага, бананы — лучше, чем ничего!» — и наконец: «Слава Богу, воду принесла». После этого стройная разносчица еды волоком потащила корзину к следующей камере.

Узники могли видеть девушку только тогда, когда она вплотную подходила к их двери. Вскоре она справилась со своей миссией и, бросив корзину, отошла подальше, чтобы на ее смотрели все разом.

Жрица остановилась в конце дорожки, ведущей к камере Теллифера. Друзья увидели, как ее силуэт на секунду застыл в бледном сиянии «Солнечного огня»: голова опущена, плечи поникли. Как и ранее, она не произнесла ни слова, одним своим видом показывая, как глубоко и горько сожалеет. Потом она побрела прочь.