Перстень Калиостро - Наталья Александрова

– А это кто? – изумилась Надежда, но я пожала плечами.

– Понятия не имею. Мне кажется, что эту фотографию я никогда раньше не видела. Она настолько непохожа на все остальные, что я бы ее обязательно запомнила. Когда баба Варя показывала мне этот альбом, этого снимка не было.

– Начать с того, что она цветная, – вставила Надежда, – а все остальные сделаны в такие времена, когда цветной фотографии не было и в помине. Судя по костюмам, – Надежда смотрела на фотографию с все большим интересом, – в этом альбоме нет ничего, относящегося не только к девяностым, но и к восьмидесятым годам. Пожалуй, даже к семидесятым. Самое позднее, что я здесь вижу, если не ошибаюсь, конечно, – это конец шестидесятых. Очевидно, баба Варя с тех пор перестала фотографироваться: ей стало грустно смотреть на свое стареющее лицо. А эта фотография выбивается из всех остальных. Тем более вы говорите, что никогда не видели ее прежде. А когда вы вообще в последний раз рассматривали этот альбом?

– Давно, больше пяти лет назад, когда баба Варя была еще жива. Мы смотрели альбом вместе с ней, и она рассказывала мне о каждом снимке. Потом она умерла, а позже, когда мы переезжали, я попросила у свекрови альбом на память. Она отдала мне его спокойно, потому что никакой ценности для их семьи он не представлял: родных там никого, кроме самой бабы Вари…

– Какая странная фотография, – задумчиво проговорила Надежда, – поглядим-ка мы на нее получше.

Она осторожно вынула фотографию из косых прорезей альбома и поднесла поближе к свету. Действительно, все здесь было странно. Женщина на фото была снята в высоком окне почти в полный рост, потому что подоконник был очень низкий, и она открывала рот, как будто хотела крикнуть – и не могла… Или кричала, а ее никто не слышал. И за ее плечом я разглядела еще одно плечо и руку – мужскую, были видны рукав пиджака и белая манжета рубашки. И эта рука вызывала еще большее беспокойство, чем лицо женщины.

Я указала Надежда на мужской рукав, она кивнула, как видно, мысли наши шли в одинаковом направлении.

– Слушай, – она от волнения стала обращаться ко мне на «ты», – этот мужчина у нее за спиной, ведь это же убийца! Она стоит в очень неустойчивой позе, он толкает ее в плечо, и секундой позже она вылетает в окно – видишь, ей уже не за что схватиться руками, а наклон тела такой, что на ногах не устоять. Эта фотография самого настоящего убийства.

Я похолодела. Мало мне бесконечных неприятностей, мало трупа в собственной квартире, так вот еще – в старом безопасном уютном семейном альбоме нахожу тайну чужой смерти! Чушь какая.

– Почему вы думаете, что это именно настоящее убийство, а не кадр из фильма, допустим? – агрессивно спросила я Надежду.

– А как этот кадр попал в альбом? – не менее агрессивно возразила она мне. – Вполне современная фотография, совершенно не потрепанная, новая, в общем.

– Я не могу объяснить, как этот кадр попал в альбом, а вы можете объяснить, как сюда попала фотография убийства? И, вы меня простите, Надежда Николаевна, какое мне до этого дело? Я никогда не видела женщину на снимке, да и время прошло с тех пор, как снимок сделан, потому что альбом все это время лежал у меня в квартире на антресолях, все пять лет, что мы тут живем. Как положила я его туда, так и не доставала. Только в прошлом месяце по просьбе Тамары Васильевны принесла ей показать.

– Но ваш муж мог…

– Я вас умоляю! – отмахнулась я от такого глупого предположения Надежды. – Чтобы муж полез на антресоли? Это исключено!

– Тогда сделаем допущение, что снимок уже был в альбоме, когда вы привезли его на эту квартиру, – оживилась Надежда. – Стало быть, прошло пять лет. А теперь слушай внимательно и не перебивай. Ты говорила, что кто-то обшарил твою квартиру, рылся, в основном, в книгах, бумагах и старых журналах. И что ничего не пропало, то есть он не нашел то, что искал. А искал тот человек настолько целенаправленно, что хладнокровно убил второго человека – того, кто помешал его поискам. Из этого делаем вывод, что вещи, которую он искал, в доме не было, но она должна была там быть. То есть не было ее временно. А чего у тебя не было временно? Вот этого альбома. Может, его-то и искали так упорно?

– На фига ему старый альбом? – Я так устала, что забыла о приличиях.

– В данном случае, мне кажется, что дело именно в той самой фотографии, явно неуместной в этом альбоме.

Тут я заметила, что глаза у Надежды Николаевны слишком ярко блестят и голос приобрел молодую звонкость.

– Если узнать, кому нужна эта фотография, то можно узнать, кто ее искал и кто убил того рыжего в твоей квартире, – почти мечтательно произнесла она.

Я закусила губу, чтобы не сказать вслух, что за каким чертом, собственно, ей-то, Надежде, это все надо, и не слишком ли много допущений? Ведь сама фотография ничего не доказывает – просто квадратик бумаги… Но эта женщина явно умела читать чужие мысли. Во всяком случае, со мной это у нее получалось.

– Мария, не смотри так недоверчиво, – сердито сказала она, – я тебе в матери гожусь. У тебя на лице написано, что я старая идиотка, начиталась детективов и на этой почве у меня слегка поехала крыша. Проще говоря, я все это высосала из пальца.

Я покраснела, но она предпочла этого не заметить.

– Тогда переходим к фактам. Бесспорный факт один – труп в твоей квартире. Поскольку ты его не убивала, это сделал кто-то другой. Если мы узнаем, почему, то узнаем, и кто.

– Вы говорите – мы?

– Ну да, ты что, не хочешь, чтобы тебе помогали? Ну как знаешь, – обиделась Надежда.

Я опомнилась и поняла, что веду себя по-свински. Не так много у меня осталось друзей, чтобы отмахиваться от помощи.

– Право, не знаю, – промямлила я, – все это так сложно и неожиданно. Вы уверены, что это не пустая трата времени?

– Там посмотрим, – с энтузиазмом ответила Надежда. – Приступаем к делу. Первое, что мне хотелось бы уточнить, – это когда фотография могла попасть в альбом. – Надежда еще раз внимательно осмотрела снимок. – Фото сделано на фирменной «кодаковской» бумаге – здесь на обратной стороне можно прочитать название. Фирменные пункты печати «Кодак» почти на каждом углу, так что бумага нам ничего не даст.

– Когда баба Варя показывала мне альбом, этой фотографии там точно не было. После ее смерти я выпросила альбом на память, но не сразу, а потом, когда мы переезжали. При переезде, сами понимаете, все вещи были в полном беспорядке, и, как мне помнится, альбом лежал какое-то время в коридоре в старой квартире на телефонном столике. Я забрала его позже, уже после переезда. Так что в это время кто угодно мог положить ее в альбом, потому что тогда еще народ в ту квартиру на Марата ходил. Другой вопрос – зачем он стал бы класть в наш альбом свою фотографию?

– Зачем? – переспросила Надежда. – Чтобы ее спрятать. Конечно, лучше прятать современную цветную фотографию среди ей подобных, иначе она слишком бросается в глаза. Но возможно, у того, кто ее спрятал, не было выбора, он очень торопился, возможно, ему угрожала опасность. Но это уже из области чистых предположений. Значит, пять лет назад в альбом могла попасть подозрительная фотография, и с тех пор, как ты утверждаешь, альбом никто не открывал.

– Совершенно верно.

Надежда еще раз внимательно рассмотрела фотографию.

– А ну глянь-ка, тут на подоконнике какой-то цветок. Теть Тома, где у тебя лупа? – крикнула она в комнату.

Тамара Васильевна безропотно явилась на кухню, выдвинула ящик кухонного стола и нашла среди груды бесполезных мелочей, накапливающихся в каждом доме, большую лупу в металлической оправе. Надежда вооружилась лупой и через несколько минут напряженного разглядывания произнесла:

– Вижу, что кактус, а какой именно – не могу понять. Но все равно. Позвоню Сене Гурковскому, он большой специалист по кактусам, все про них знает.

– И зачем вам знать про кактус? – невежливо поинтересовалась я, потому что все Надеждины манипуляции вызывали у меня недоверие.

– Затем, что раз уж мы приняли как гипотезу, что все, что изображено на фотографии, – правда, – терпеливо начала Надежда, – то хорошо бы узнать для начала, кто такая эта женщина. Умерла ли она или спаслась. Окно на снимке самое обычное. Без особых примет, моту сказать только, что оно находится в доме, построенном лет сто назад. А кактус – все же какая-то индивидуальная черта…

Не откладывая дело в долгий ящик, Надежда тут же набрала номер телефона своего знакомого специалиста по кактусам. Но тут нас постигло разочарование: Надежда не общалась с Гурковским около года, и оказалось, что судьба его сделала за это время крутой поворот: все семейство уехало на постоянное жительство в США.

– Ничего страшного, – не унывала Надежда, – придется обращаться в городской клуб, уж там наверняка помогут.

Лешка наелся у Тамары сладкого под завязку и вечером есть не просил, поэтому я с облегчением закрыла дверь на кухню. Голова немного прошла, настроение было, как всегда в последнее время, совершенно безразличным. Меня ничто не трогало – ни хорошее, ни плохое. Нельзя сказать, что бы я жалела себя – этого тоже не было, просто меня абсолютно ничего не волновало. По утрам мне не хотелось вставать, не хотелось умываться, есть, пить – словом, не хотелось жить. Если бы не Лешка… Я твердо знала одно: если меня не станет, с таким папочкой ребенок пропадет. Я не могу оставить ребенка на произвол судьбы, раз уж родила его.