Девушка с пробегом (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

— Ну-у-у, — Давид лукаво возвращает мне улыбку, как зеркало. — Ты же все уже поняла, Надя, зачем спрашиваешь?

Боже, никогда в жизни не видела настолько бесстыжей физиономии.

— И не стыдно брать маму в сообщники?

Звонок был слишком подозрителен, если сопоставлять появление моего Аполлона с ним. Будто проверяли, дома ли я нахожусь, пока кое-кто собирался ко мне выезжать. Ну, или уже подъезжал к моим Мытищам, если брать во внимание наши утренние пробки.

И ведь, смотри, как прикидывался под ветошь.

“Знаешь Огудалову?” — “Ну, так, чуть-чуть”. Чуть-чуть он маму знает, ага-ага, вчера, поди, первый раз в жизни увидел.

Эй, дайте мне кто-нибудь пособие “Как не убить своего любовника за все хорошее. Для Чайников”. Мне очень нужно. А еще мне нужно бы назвать Давида козлом, но у меня язык не поворачивается.

Огудалов смотрит на меня с любопытством. Типа: “Стыдно? Мне? Серьезно, да?”

Это ж насколько у Тамары Львовны с невесткой не клеится, если она сыну помогает сходить налево.

Моя мама наблюдает за этим спектаклем с безмолвным интересом. Она любит спектакли, не зря работает контролером в театре. Кажется, в уме она уже все поняла и даже определила, кто станет убийцей в еще не совершившемся преступлении. Впрочем, да, это буду как всегда я, без всяких сомнений.

А эта нахальная рожа даже ухом не ведет. Встал, потянулся к прилепленным к магнитному держателю ножам, взял один и вернулся к столу, к торту. Кофе ему просто так не пьется, видите ли. Нет, насколько мальчик хорош собой, настолько и наглость у него зашкаливает. Я и сама, честно говоря, слегка в шоке от такой наглости, наблюдаю, как он нарезает торт.

На моей кухне! Вот и шел бы к жене, на свою кухню хозяйничать!

А он меж тем снова шагает к раковине, сполоснуть тарелку из-под омлета и вилку и вернуться за стол снова, с четким намереньем причаститься к торту.

— Ты мне, может, всю посуду заодно помоешь? — с нежностью голодной пираньи интересуюсь я.

Давид же косится на раковину с тарелками задумчиво. Да-да, там, конечно, не гора, но некая “холмистость” имеется.

— А ты мне улыбнешься? — ой-ой, какой прищур, какая мимика.

Блин, как унять в себе озабоченную портретистку?

— Ну, если ты все перемоешь — так и быть, улыбнусь. — А потом выгоню и, может быть, даже дам пинка своему совершенству на дорожку.

Но раз уж он меня попользовал по своим нуждам, чтобы “сбросить напряжение”, не грех и его попользовать по моим. Ну, хотя бы попытаться, что ли!

Вообще вот что за мужик. Я ведь не рассчитывала, что он всерьез встанет со стула, только прихватив вилкой второй кусочек торта со своей тарелки и отправив его в рот. Я вообще думала, что он соскочит, а в идеале засобирается домой или на работу. Ну, он же работает! Он же мальчик с личной фирмой, бизнесмен, крутой дизайнер интерьеров, все дела. Наверняка у него куча дел. Вот и катился бы уже по своим делам. А он не катится, вот вы представляете?

— Придется совершить подвиг, — вздыхает этот неописуемый герой и закатывает рукава своей белой рубашечки. А потом испытующе уставляется на посудомойку. Типа: “А на кой черт вся эта волокита, если есть же кому сбагрить неприятный труд”. Ах, если бы все было так легко!

— Она не работает, — спешу “обрадовать” своего нежданного раба я.

— А как именно не работает? — задумчиво уточняет Давид.

— Не сливает пену, — я пожимаю плечами.

— А мастера вызвать?

— Тот мастер, что к нам приезжал, настойчиво советовал купить новую посудомойку. Она, мол, старая, к ней деталей нет.

Мой (хотя нет, не мой, а жены своей) Аполлон фыркает и закатывает глаза.

— У тебя инструменты есть?

— Ты мне хочешь бардак на кухне устроить, малыш?

— Хочу пари, — Давид оборачивается ко мне, сияя широкой улыбкой, — если к вечеру твоя посудомойка заработает, ты со мной пообедаешь, богиня.

Тут уже мой черед смотреть на него испытующе. Дизайнер, который умеет чинить посудомойки? Звучит забавненько. В моем понимании сын Огудаловой рос этаким золотым мальчиком, мажором, и вообще не знает, с какой стороны нужно браться за отвертку.

Нет, это по-прежнему смешно, оборжешься. И в общем и целом, наверное, я переживу бардак на кухне, и посудомойке уже хуже не будет. Но я с удовольствием гляну, как этот мальчик, который так отчаянно пытается рисоваться, лоханется.

Нет, я слабо понимаю, в чем может быть причина поломки, но если он надеется, что тут починить получится одним только пинком по корпусу или просто поковырявшись внутри машины отверткой. Но может, если он опозорится — он быстрее свалит?

— Инструменты на балконе, в синем ящичке с ручкой, — невозмутимо информирую я, оттяпывая кусочек от того куска торта, что Давид уже положил на свою тарелку. — Сама я не понесу, мне тяжести противопоказано поднимать. Мам, отведешь юношу на балкон?

— Ну, кто-то же должен, — откликается мама, хотя тоже прячет улыбку. Меня она не отговаривает, мы вообще с ней такая своеобразная интеллигенция. Ей явно тоже интересно, что же выйдет из этого дурацкого пари.

— Найдешь мне какую-нибудь футболку на смену? Это тебе не противопоказано? — Нет, все-таки какой очаровательный засранец, а! И лыбится еще так широко, аж обидно, что сие сокровище все-таки придется возвращать жене. Даже немного неловко становится от тех мыслей.

Футболку я нахожу. Слоновьих футболок у меня целая пачка, разных цветов и принтов. Я их покупаю в магазинах для полных сразу штук по шесть за раз. Зато как круто в них спать…

Давид в темно-синей просторной футболке вдруг становится таким домашним, таким своим, что хочется надуться. Вот везет же некоторым, а. Сколько он в браке? Три года? Пашенька за три года набрал двенадцать килограммов и даже это не мешало ему наставлять мне рога. А этот… Поджарый, юный, красивый. Паразит, блин.

Машину Давид действительно расчленяет. Можно стрим снимать по тому, как разбираются посудомойки, причем я начинаю ощущать, что все-таки зря подозревала, что он лоханется, разбирает машину он довольно уверенно.

Нет, обычные вопросы я могу решить сама. Если надо подвинтить дверцу у шкафа, к примеру. Но в вопросах, когда в руки надо взять что-то тяжелее отвертки, я обычно пасую и просто вызываю мастера. “Мужа на час”, как они лестно о себе отзываются.

— А вы таблетками пользовались? — уточняет Давид, заглядывая внутрь посудомойки.

— Нет, только гелем, — этот ответ нашего Самоделкина устраивает, он кивает и снова замолкает.

Мы с мамой пьем кофе и переговариваемся на вполне нейтральные темы — например, почему она сегодня вернулась раньше.

И все-таки работающий мужчина — это прекрасно. Вот как хотите. Даже если ты до конца не веришь, что работает мужик по делу — но ты же посмотри, как он старается!

Честно говоря, хотела бы сказать, что подотвыкла от такой мужской черты характера, как стремление что-то починить, но я и не привыкала никогда. Паша в принципе что-то мог, но делал это редко, вечно откладывал на потом. И мастера не давал вызвать, типа "дома я мужик, нефиг тут другим шастать". А Саша… Ну, Саша это Саша. Он был птица высокого полета, дрель была для него варварским инструментом.

Впрочем, я расслабляюсь совершенно зря. Если Давид тут хирург, вскрывший мою несчастную посудомойку, то я медсестра, только я не скальпели подаю, а промываю под краном какие-то детальки. А потом подаю чистые сухие губки и полотенце, чтобы мой герой протер камеру изнутри.

Когда через сорок минут Давид с деловым видом вытаскивает свою голову из пасти посудомойки и смотрит на меня, я понимаю, что уже даже успела соскучиться по его дивным глазам.

— Принимай, — ухмыляется он, а сам идет в ванную мыть руки.

Принимаю я осторожно, если честно. Честно говоря, мне не верится, что все так просто взяло и разрешилось. Сколько она у нас стояла? Месяц? И мастер сказал, что там что-то важное сломалось.

И тем не менее… Посудомойка призывно мигает мне глазиком дисплея. И на цикл я её загружаю без особого рвения, все никак не могу поверить, что да, оно работает — а оно работает. Шумит. Ладно, подождем конца цикла и посмотрим, что там со сливом пены.