Прямые пути - Алексей Дуров

Вдруг разговоры в кабаке стихли, все обернулись к дверям — вошли, побрякивая кривыми мечами, четверо серокафтанников. Трое — с нашивками десятников, один — совсем молодой, должно быть за прислужника.

— Ну что, купчишки, собрали серебришко? — громко спросил вислоусый десятник со шрамами на лбу, левой щеке и справа на подбородке. Двое других десятников были похожи между собой — высокие, плечистые, русоволосые, с бородками клинышком.

Толстый купец-южанин встал, с достоинством подошел к вислоусому, протянул объемистый кошель.

Десятник взял кошель, подбросил — внутри звякнуло — и, ни слова не говоря, отправился к ближайшему пустому столу.

Серокафтанники расселись на лавках, вислоусый развязал кошель, высыпал на стол горку серебряных колец и дисков — даже и золотые чешуйки поблескивали — разделил на три кучки. И десятники принялись считать деньги.

Вот, почему купцы задерживаются — им скинуться надо было, а то служивым лень каждого купца по отдельности тормошить. Ну и другой смысл есть — десятка, что стоит в кордоне, берет дань с тех, кто на дороге проезжает, а две других десятки, что в разъездах, только с тех, кого в лесу поймают, это гораздо меньше выходит. Но разъезды кордону нужны, чтобы купцы его через лес не обходили, стало быть, надо дань на всех делить поровну. И чтобы видно было, сколько серебра заплачено, чтобы не утаил никто.

Серокафтанники закончили считать, один из бородачей объявил:

— Все верно, сходится, — и отпил из принесенной хозяйкой кружки.

Потом десятники перекинули серебро из кучки в кучку, чтобы поровну вышло, убрали добычу в свои кошели и взялись за тушеного с луком барашка.

Остальные облегченно загомонили, в кабаке снова стало шумно.

А Рес прислушивался к разговору серокафтанников. Те говорили негромко, только чтобы друг друга расслышать, но у людей побережья весьма тонкий слух.

Продолжался какой-то разговор:

— Чего его искать-то? — недовольно тянул один бородач. — Ну, прошел кто-то, чего ему быть побережником обязательно? Они другими путями уходят.

— А я сызнова говорю, что не спроста он со стороны болот пехом пришел, — напирал вислоусый. — И меж мужиков заговорили, что побережник отомстить могут, думаешь зазря? Не, сказал им кто-то, пригрозил. Может этот, с дырявым сапогом, первым шел, навроде разведчика, может за ним целый обоз.

— Так и что? Пусть идут, нам же прибыль, — усмехалася второй бородач.

— А вот стрельнут по тебе из кустов, будет тебе убыль заместо прибыли. Это здешнее мужичье думает, что побережники слабаки, а я-то знаю их, видал, как на палках машутся, как стрелы мечут. И десятники первые на прицеле. Да и сухая гроза неспроста оказаться может.

— А чего? — пожал плечами вислоусый. — Ударила всухую молния, лошадь и понесло, мужик выпал, в вожжах запутался, еще и колесо отлетело с рывка-то — это ж телега, а не коляска быстрая. Хотя, еще вызнать надо, что за мертвячку он вез.

— Может, и она со страху померла? — предположил второй бородач.

— Не, — уверенно возразил первый бородач. — Удавили ее. А в том самом месте, где молния ударила, тоже след дырявого сапога был. Может, просто сошел он с дороги поглядеть, что за пятно горелое, тем боле, что за телегой кровавый след остался. А может он и пугнул лошадь огненным порошком каким, а то и колдовством — вдруг не врут про колдовство-то?

— Ладно, — раздраженно согласился вислоусый. — И как его искать-то?

— Первым делом здесь у всех сапоги просмотреть. Потом — селян поспрошать, что за новые люди ходили, может, у кого сапоги были дырявые.

— Думаешь — найдем? — сомневался второй бородач.

— Думаю, поискать надо. Где-то он есть, может и здесь прямо. Вон того черного видал? Руки его? Ладонь широкая, а пальцы длинные — у побережников так.

— Так черный же! — насмехнулся вислоусый. — И глаза черные!

— Так руки же! Или тот горец, видишь, у него нос какой? У горцев крючками, а у этого ровный.

— Может, полукровка? — предположил вислоусый.

— Может. А вот как с полукровками? Брать их, не брать? И чего заплатят за них, полцены, как за половину побережника?

Второй бородач хмыкнул:

— Если полукровок брать, то и четвертькровок тогда. А там и всех, у кого хоть какой предок побережник, а это половина империи. Разве только наши чистоту крови соблюли.

— А так и надо, — твердо сказал первый бородач. — Чистоту крови блюсти надо.

Чистокровные? Серокафтанники по внешности и говору были из народа равнин, их предки часто женились на пленницах. В том числе и на побережницах.

Рес давно уже подал глазами знак Леск, но она никак не могла вырваться от говорливого южанина. Наконец, подошла, шепотом спросила:

— Ты слышал? Я слышала. Нужно уходить.

Нужно, а как, чтобы не заподозрили? Уплачено за ночлег, если требовать деньги назад, это внимание привлечет, если не требовать, так уйти, тоже подозрение вызовет. Могут и погоню устроить.

Рес изобразил возмущение, заговорил громко, чтобы услышали за соседними столами, но не дальше:

— Чего, сейчас прямо идти? Да хоть бы выспаться сперва! Ночь не подождет он?

Леск приняла игру:

— Чем быстрее, тем лучше.

— О-ох. Давай, хоть полночи поспим, а то с усталости проторгуемся!

Потом наморщил лоб, посмотрел на торговца лошадьми:

— Давай, прямо сейчас по рукам ударим, я при факелах твоих лошадей погляжу. А то видишь, нам рано ехать завтра.

— Не к добру на ночь по рукам бить, — покачал головой торговец.

— Почему? — спросила Леск.

— Примета плохая.

Леск очень удивилась:

— Примета? Так что, и в кабаке ночью расплатиться нельзя?

— Да, что за примета? — добавил Рес. — Не слышал я про такое, а не раз уже лошадей под вечер покупал, да и продавал.

— Это у меня своя примета!

Это он сам захотел лишних денег с покупателей стянуть.

— А если у кого будет примета с утра ничего не покупать? — усмехнулся Рес. И оглянулся — будто бы других лошадников высматривал.

Так что попросили у хозяйки лампу, пошли в конюшню. Торговец начал, было, расхваливать какую-то лошадь, но Рес оборвал, взялся выбирать сам. Хорошие были кони, разницы особой не видно. Выбрал наугад, не объясняя, почему. Торговец не отговаривал, но и не одобрил выбор.

Потом долго торговались, Рес жаловался, что не выспится, торговец — что вообще спать не сможет, если продаст лошадей себе в убыток. Все же ударили по рукам. Торговец остался невозмутимым, непонятно, много ли Рес ему переплатил. По крайней мере, лошади продавались с седлами и уздечками, а мог торговец и отдельную плату попросить — иные даже за подковы, что уже к лошадиным копытам прибиты, отдельно просят.