Шепот тьмы - Келли Эндрю

Он получил ответ, как только занял свое место.

– Сегодня я пришла вовремя, – проговорила она слишком тихо для зала с ковровым покрытием. Как будто не была уверена, насколько громко ей нужно говорить, чтобы быть услышанной. Как будто она беспокоилась, что ее голос займет слишком много места. Она сидела, скрестив ноги, один черный ботинок раскачивался в воздухе, как маятник.

– Ты рано, – поправил он, отрываясь от ноутбука. – Это пустая трата твоего утра. Что не принесет тебе никаких баллов. В Уайтхолле не выдают призы за то, что ты первая вошла в дверь.

Она метнула взгляд в его сторону. Просматривая электронную почту, он изо всех сил старался не встречаться с ней взглядом. «Возможно, – подумал он, – если ему удастся выглядеть убедительно поглощенным своим делом, она потеряет интерес». Вместо этого ее взгляд задержался. Он закрыл один браузер и открыл другой, бесцельно пролистывая входящие сообщения. Сила ее пристального взгляда пронзила его насквозь.

– Могу я спросить тебя кое о чем? – вдруг сказала она.

– Это связано с курсовой работой? – он удалил поддельный инвойс из папки спама.

– Нет. – Ее качающийся ботинок застыл на месте. – Не совсем.

– Тогда нельзя – сказал он, хотя был сильно заинтригован. – Мне нужно закончить несколько дел до начала занятий, а твои непрекращающиеся разговоры сильно отвлекают.

Он услышал, как она тихо пробормотала:

– Я бы не назвала это непрекращающимися разговорами.

– Что? – посмотрел он на свой ноутбук.

– Что?

– Ты что-то сказала?

– Нет, – солгала она, хмуро глядя на него.

– Хорошо. – Он позволил холодной улыбке проскользнуть по его лицу. – Пусть так будет и дальше.

В конце недели он засел в студенческом центре, его книги лежали на ламинате пустого конференц-стола. В залитом солнцем холле Лейн смеялась со своими подругами. Голова откинута назад. Глаза блестят. Реакция на что-то, сказанное рыжей, была запоздалой.

Он знал, что находится именно там, где не должен быть. Проверяет себя. Проверяет свои границы. Он ничего не мог поделать. Ощущение ее присутствия вызывало у него жжение. Колтон разрывался между желанием препарировать эту сверхъестественную боль в своих костях и желанием вырвать ее из себя. Каждый раз, когда она смотрела в его сторону, он думал о том, чтобы вырваться из этой реальности в другую. Содрать ее присутствие, как кожу.

Дома отчет о вскрытии лежал непрочитанным на кухонном столе. Звонки от Апостола оставались без ответа. Он знал, что так ему будет лучше. Он не мог позволить себе отвлекаться. Не сейчас, когда Перетти и Гузман мертвы. Не с Костопулосом, который в панике звонил ему ночью.

– Я не хочу уходить. Ты слышишь меня? Я больше не хочу этого делать.

Он знал, что рискует, и все же влечение к Лейн было сильным, пробирающим до костей. Он словно был мотыльком в темноте, а она – светом. Колтон знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать: он будет продолжать лететь к ней, пока все вокруг не сгорит.

На стол упала книга, и он поднял глаза, чтобы увидеть Эрика Хейса, который садился на свое место.

– Больно? – спросил Хейс. – Быть таким глупым?

– Я просто работаю над статьей, – возразил Колтон.

– Ты учишься в Хау уже четыре года и ни разу не соизволил сделать домашнее задание в присутствии младших курсов. Даже когда ты сам был одним из них. – Хейс сбросил рюкзак и с грохотом опустился на сиденье рядом с ним. – Я не хочу, чтобы мне приходилось нянчиться с тобой, парень. Не заставляй меня этим заниматься.

Колтон снял очки и опустил круглую проволочную оправу на открытые страницы учебника. У него еще не болела голова, но за глазами появилось давление, которое говорило о том, что позже у него будет адская мигрень.

– Я не делаю ничего плохого.

– Может быть, пока нет, – сказал Хейс, – но у тебя есть этот взгляд.

– Взгляд, – категорично повторил Колтон.

– По-настоящему безрассудный взгляд. – Хейс открыл крышку своего стакана и сделал глоток. – Мне нужна твоя голова. Двое из наших парней выбыли из игры в Чикаго. Третий пропал без вести. Если Костопулос провалится, кто следующий? Я? Ты?

– Это буду не я, – сказал Колтон, потому что это была правда. Колтон знал это. Хейс знал это.

– Да, – Хейс выдохнул беззлобный смешок. – Ну, я чертовски уверен, что не хочу умирать. Сегодня утром я нашел в сети слитую фотографию Гузмана. У него из ушей буквально вытекало дерьмо.

– Мозговое вещество, – поправил Колтон.

Опираясь локтем на стол, Хейс ткнул пальцем ему в лицо.

– Тот факт, что ты можешь произнести эти два слова вместе, не вздрогнув, просто отвратителен. Ты ведь знаешь об этом, верно?

– Мы знали, во что ввязывались, когда поступали. – Колтон сжал переносицу.

– Правда? – Хейс оглянулся через плечо, туда, где Лейн и ее друзья начали собирать свои вещи. Книги запихивали в сумки. Руки засунули в пальто. Кто-то засмеялся, звук был высоким и чистым. Оглянувшись на Колтона, он сказал: – я не думаю, что ты это знал.

– И что это значит?

– Это значит, что прошла всего одна неделя учебы, а ты уже бегаешь за ней, как грустный пес. Эта штука сильнее тебя, Прайс. Так что сделай мне одолжение и начни выполнять приказы, пока ты не испортил все для остальных.

Предупреждение прозвучало в пустоту. И в любом случае это не имело значения.

Мать называла его твердолобым еще когда он был маленьким и противоречивым, когда он выбирал синий грузовик, если кто-то предлагал ему красный. Она не боялась смотреть ему в глаза. Колтон настаивал на том, чтобы забраться на самые верхние ветви старого клена в парке, если Лиам говорил ему, что он слишком маленький.

Как решительно он стремился приблизиться к Лейн, когда ему говорили держаться от нее подальше.

6

Профессор философии Делейн была неулыбчивой женщиной с копной рыжих волос и аурой, похожей на птичью. Ее лицо казалось бесконечно строгим, с плотно сжатыми губами, из-за чего Делейн не могла понять, была ли ее преподавательница явно разочарована в ней, или это просто ее обычное выражение лица.

– Изучение фундаментальных истин требует сократовского подхода, – провозгласила профессор Бофорт, глядя на Делейн через широкое крыло своего носа. – Поэтому я ожидаю, что все мои студенты внесут свой вклад в дискуссию в классе.

– Я понимаю, – поспешила сказать Делейн. Кабинет, в котором они сидели, был ярко освещен и нелепо украшен цветами, полки заставлены бледными греческими бюстами. Две недели семестра,