Шепот тьмы - Келли Эндрю

время сердцебиения. Либо ты чувствуешь его, либо нет. Если ты пройдешь через дверь между реальностями, не понимая ее точной формы, ее режущих краев, то в лучшем случае ты никогда не найдешь дорогу обратно. В худшем – вернешься в гипсе.

В комнате воцарилась тишина. За окном клочья облаков низко нависли над солнцем. Из-за этого в комнате было много теней, как будто бдительная темнота могла подняться и обрести реальную форму. Как будто у нее могут вырасти зубы.

Сердце Делейн забилось быстрее.

Вздохнув, Уайтхолл принялся за чистку своих очков.

– Время, – сказал он, протирая очки карманным платком, – течет подобно реке. Время от времени сдвиги во временной шкале приводят к тому, что эта река раздваивается. Единый поток событий разделяется на ряд более мелких ответвлений – фрагментов бесчисленных реальностей. Такая мелочь, как камешек, может расколоть реку на две части. Так и самая, казалось бы, незначительная переменная может изменить всю траекторию человеческой истории…

Его голос был заглушен шорохом одежды, мимолетными обрывками шепота. На несколько секунд слова Уайтхолла стали непонятны. По всей комнате зашевелились тени, вытягивая свои конечности, словно подбодренные внезапным отлучением Делейн от мира. Они тянулись к ней темными, холодными пальцами. Раздался смех, и несколько студентов в аудитории закивали в ответ на неразборчивую шутку.

Запоздало улыбнувшись, Делейн бросила взгляд на Колтона и увидела, что он смотрит на нее. Она, сама того не желая, отметила, что его глаза должны были быть теплыми – карими, которые на свету превращались в жидкое золото. Вместо этого его взгляд был жестким и холодным. От его пристального взгляда у нее по спине пробежали мурашки. Ей хотелось, чтобы он смотрел куда-нибудь еще.

– Здесь, – сказал Уайтхолл, его голос стал более четким, когда в аудитории наступила тишина, – каждый из вас вступает в игру. Вы сделаете карьеру, изучая эти метафизические камешки, исследуя пульсацию, которую они создают во времени и пространстве. В Годбоуле вы проведете следующие четыре года, учась лавировать между мирами. Это не простое дело. Я советую вам по возможности обращаться за помощью к мистеру Прайсу, какие бы глупые угрозы он ни раздавал по поводу того, что вы отнимаете у него рабочее время.

Это было встречено учтивым смехом, тихим и немного неуверенным.

Уайтхолл сменил очки и сверился с часами.

– Совет директоров сказал мне, что это должна быть часовая ознакомительная беседа, но меня это не интересует. Мои требования были отправлены вам на электронную почту в день вашего поступления. – Он посмотрел на них с равнодушной улыбкой. – Если вы еще не сделали этого, обязательно прочитайте учебный план. Мы начинаем завтра.

Наступила тишина. Никто не двигался. Никто, кроме теней, дрожащих в своих углах.

– Он хочет сказать «уходите», – сказал Колтон, и в комнате начался переполох.

4

Когда Делейн была еще маленькой и предавалась дневным сновидениям, она заглянула в полуночную тьму своего заднего двора и увидела мальчика, который смотрел на нее в ответ. Его нос и рот были окантованы лунным светом, а на щеках, наоборот, застыла тень.

– Привет, – сказала она, и в быстро угасающей памяти ее голос прозвучал неправильно, глупо. Она знала, что должна бояться, – она всегда избегала темноты, но что-то в холодной бездне взгляда мальчика заставило ее застыть на месте. Он выглядел, подумала Делейн, таким же испуганным, как и она сама. Немного величественный, немного голодный, со вздернутым подбородком, исхудалым лицом, слишком длинными и тонкими руками.

Но когда ветер прошелестел по деревьям, он исчез. Там, где был его рот, остался лишь тонкий изгиб ветки. От его немигающего взгляда остались лишь пустые впадины вязов.

Некоторое время после этого темнота казалась не противником, а скорее союзником. Другом, с которым можно поиграть в одиночестве в тишине. Ее потянуло за тенью, как муху на блестящую паутину. Ее тянуло на самую верхнюю ступеньку подвала, где темнота просачивалась вверх по лестнице, как черная краска. Тянуло в лес в сумерках, где лунный свет играл между деревьями. Ее тянуло к зеркальному отражению в окне, где ночь прижимала к стеклу свое голодное лицо.

– Я вижу, что ты наблюдаешь за мной, – шептала она и чувствовала тошнотворный трепет. – Тебе тоже одиноко?

В эти дни она знала, что лучше не следовать за темнотой, куда бы она ни вела. Она знала, что у нее есть острые зубы, у Делейн остались шрамы, чтобы доказать это. Она была слишком внимательной к себе, чтобы верить в то, чего не могла увидеть и потрогать.

Это, как ничто другое, заставляет чувствовать опасность в Годбоуле.

Семинар Уайтхолла тем утром оставил ее равнодушной. Слабость в коленях, то, что она испытывала, когда смотрела на тени. В учебной программе не было ничего осязаемого. Было небо, слишком зыбкое, чтобы его потрогать. Были другие миры, слишком далекие, чтобы их увидеть. Это было похоже на манящую темноту, голодную и пристальную, которая только и ждет, когда Делейн подойдет достаточно близко, чтобы ее укусить.

Она знала о репутации Годбоула. Она знала, что ученые Университета Хау публиковали свои исследования в приватизированных анналах, знала, что они специализировались на изучении альтернативных исторических событий – потопление «Санта-Марии», третья мировая война, государственная медицинская помощь без открытия пенициллина.

Она знала, но не верила по-настоящему. Это было похоже на сказку – что в небе есть места, где воздух становится настолько густым, что по нему можно пройти. Более того, ей все больше и больше казалось, что это ошибка, что что-то в результатах ее анализов указывало на то, что она будет способна справиться с этим.

Маленькая стеклянная Делейн, которая никогда не покидала свою полку.

Она не любила ездить на метро, боясь не расслышать объявления на станциях. Она изо всех сил старалась не заказывать еду в буфете, боясь рассердить работников. Девушка, которая не могла одна проехать в метро или самостоятельно заказать холодную нарезку, была не из тех, кто шагает через прореху в небе.

И все же она была здесь.

Она больше не чувствовала себя такой способной.

Лежа на маленькой кровати в своем общежитии, она смотрела на пылающую стену от ночных светильников и думала, спит ли Колтон Прайс по-прежнему с включенным светом.

Почему-то она сомневалась в этом.

Перевернувшись на бок, она посмотрела через всю комнату туда, где на полу сидела ее соседка по комнате, скрестив ноги и свесив руки, положив ладони на колени. Океанский синий хиджаб Адьи Давуд струился по ее плечам лазурным платком, концы которого были заправлены в кремовый свитер. Теплый бежевый цвет ее