Свадьба собаки на сене - Наталия Миронина

К ее удивлению, Вадим к Лукину не ездил.

– Слушай, что это Лукин все один да один? – спросила она как бы невзначай сестру.

– А с кем он должен быть? – удивилась та.

– Ну не знаю. С Вадимом, например. Они же дружили.

– Так и дружат, вчера мы гулять ходили, Вадим тоже. Только попозже, у него какие-то дела были. – Сестра как ни в чем не бывало уткнулась в книгу.

А у Младшенькой защемило сердце: «Он был здесь, возле нашего дома, а я даже не знала!» У нее в груди вдруг что-то вспыхнуло, а в голове закружилось то ли от гнева, то ли от паники. С ней такого еще не было.

– А почему ты мне не сказала?! – почти закричала она сестре.

– А что я должна была сказать?

– Что вы гулять ходили?!

Сестра с удивлением посмотрела на Младшенькую.

– Не знаю, почему не сказала. Наверное, тебя не было дома. Ты чего кричишь?

– Я не кричу, я спрашиваю! Ты иногда как банный лист ко мне цепляешься, а иногда просто обо мне забываешь!

Старшенькая уткнулась в книгу и больше разговор не продолжала. Младшей сестре оставалось только выйти из комнаты и хлопнуть дверью.

На следующий день Младшенькая встала в плохом настроении и целый день мучилась, не зная, как поступить. Очень хотелось позвонить Вадиму. Просто набрать номер телефона, поздороваться и… За время ночных мысленных диалогов она в этих, существующих только в ее голове, отношениях продвинулась так далеко, что теперь можно было целоваться и обниматься. Она рассеянно просидела все уроки и совершенно не хотела идти домой. Там она была на виду, там мама, которая читала по ней как по раскрытой книге, и сразу бы уловила что-то тревожное, и обязательно бы завела разговор, заставила все рассказать. А что она могла бы сказать? Что влюбилась в старшеклассника, что забыла про занятия, что она бегает за ним, а он ведет себя странно – то целый вечер напролет танцует только с ней, только с ней разговаривает, провожает и забывает напрочь, пока она сама не напоминает о себе! Младшенькая вздохнула – домой ей совсем не хотелось, ей хотелось с кем-то поделиться. Кому-то пожаловаться, и чтобы этот кто-то не оборвал ее дурацкой фразой: «Ты лучше об уроках думай!»

Она с тоской посмотрела на одноклассниц, которые беззаботно выбегали из дверей школы и, смеясь, шли домой, погулять или за мороженым в ближайший киоск. Ей же было тоскливо и очень хотелось увидеть Вадима. Младшенькая сделала круг по вестибюлю, остановилась у школьной газеты, прочитала что-то, ничего не понимая, а потом набросила на себя плащ и направилась к телефону-автомату. Вот монетка-«двушка» упала в металлическое нутро телефона-автомата, вот прогудел звонок, вот сердце Младшенькой ушло в пятки, а губы пересохли, вот сердце застучало громко-громко, и, наконец, в трубке раздался уже знакомый голос:

– Я слушаю.

Младшенькая вдруг захотела повесить трубку – так страшно ей стало. Она совершенно не знала, что сказать, и ей так не хотелось выглядеть дурой, которая бегает за мальчиками. Она вдруг неожиданно скороговоркой произнесла:

– Вадим, здравствуйте! Так получилось, что я записалась на курсы английского языка, вы же знаете, что у нас в школе французский, но, к сожалению, у меня нет нужного учебника. Может, у вас есть?

Все это она выпалила на одном дыхании и, остановившись, вдруг решила, что Вадим ее не понял.

– Вадим, вы меня поняли? Мне нужны учебники английского языка! – повторила она и тут же пожалела о сказанном. Все ее обращение выглядело невежливым и при этом неестественным, придуманным. Вместо того чтобы поздороваться и поинтересоваться делами, что-то спросить, она выпалила заготовленную фразу. И все это было очевидно. «Дура! Просто дура! И веду себя как дура!» – подумала Младшенькая. В душе у нее все обмякло от сожаления и стыда. Ей захотелось бросить трубку.

Но том конце провода помолчали, а потом произнесли:

– Конечно, у меня есть учебник английского. И не один. И они мне уже не нужны. Только почему мы на «вы»?

– Случайно получилось, – пролепетала Младшенькая.

Вадим рассмеялся:

– Тогда ладно, а я уж хотел обидеться на тебя. Конечно, я дам тебе учебники. Правильно, что английским решила еще заниматься. Все-таки с ним сталкиваешься чаще. Я завезу тебе. Ты же будешь дома завтра вечером?

– Буду. – Младшенькая пыталась сообразить, как бы встречу назначить в другом месте, но не успела, потому что Вадим попрощался, объяснив:

– Бегу на футбол. У меня сегодня секция. Если бы не тренировка, сегодня бы все передал.

– Что ты, спасибо! Завтра – это просто замечательно!

Младшенькая повесила трубку, вытерла мокрые ладони и поднесла их к лицу – они пахли металлом. «Уф, завтра он приедет к нам. Сегодня не может. Но он обрадовался мне – он засмеялся, когда узнал меня! Ура!» Она, счастливая, отправилась домой – надо было продумать, как одеться дома и что сказать маме, когда ей принесут стопку учебников.

После ужина Младшенькая походила вокруг матери и неожиданно воскликнула:

– У нас столько мусора на полу. Давай я подмету.

Мама внимательно посмотрела на пол, ничего особенного не увидела, но согласилась:

– Конечно, хуже не будет.

Младшенькая тщательно подмела, заодно повесила кухонное полотенце, которое вышила сама, потом протерла подоконник и выставила на него большую герань.

– Зачем ты это сделала? – удивилась мать.

– Так красивее. Мне вообще захотелось похозяйничать. Сейчас пойду убирать в гостиной.

– Погоди, что значит – убирать?! Папа отдыхает! Ты же знаешь, он вчера вечером плохо себя чувствовал.

Петр Никанорович действительно болел и большую часть времени проводил у себя в кабинете. В доме никогда не шумели, не устраивали вечером громких разговоров и по телевизору смотрели только программу «Время».

– Мама, знаю. Я тихо пол протру. Пыль вытру.

– Сегодня убирали. И пыль вытирали. И скатерть на столе свежая. – Мать заметила, как Младшенькая влезла в шкаф за салфетками и скатертями.

– А если мне хочется такую? – Она достала яркую, расшитую красными нитями, болгарскую скатерть.

– Понимаешь, она красива, но не подходит на этот стол. Что ты вдруг такую деятельность развела?

Младшенькая и на этот раз ушла от ответа. Она поняла, что радикально изменить вид гостиной, в которой она собралась принимать завтрашнего гостя, не дадут. Она поняла, что мама не разрешит вытащить из бара красивые бутылки и расставить в художественном беспорядке на сервировочном столике. Она также не разрешит разложить журналы на английском языке на диване – вроде их только-только читали да забыли убрать. Мама уже однажды назвала это интерьерной пошлостью и дешевкой. Но хотя бы большой блестящий поднос с сифоном и высокими бокалами можно поставить?! Пока Младшенькая как можно деликатней формулировала вопрос про сифон, мама произнесла:

– Завтра будете хозяйничать одни. Мы с папой едем к Овчинниковым. У них юбилей. Они в ресторан приглашают. Не знаю, как папа это выдержит, но, с другой стороны, ему надо развеяться. С людьми поговорить. И Овчинниковы обидятся, если мы не приедем. Шоферу я сказала, чтобы он заехал к пяти.

У Младшенькой аж дух захватило: «Это же надо! Как все совпало! Никого не будет, когда придет Вадим! Они останутся одни, они смогут поговорить! Они… Они даже могут поцеловаться!»

– Мам, не волнуйся. Все нормально будет. А папе и вправду надо куда-нибудь сходить. Нельзя же все время в своем кабинете сидеть.

– Он не сидит, он работает. Но все равно… – Маруся вздохнула. Здоровье мужа ухудшалось, и она всеми силами старалась его поддержать.

Ровно в пять родители уехали. Собирались так долго и так ворчали, что казалось, поездка не состоится.

– Муся, не хочу я никуда идти. Что я буду там людям настроение портить своим видом! – бурчал отец, а мать его уговаривала, доставала из шкафа костюмы и галстуки. Младшенькая все это время сидела в комнате над учебником. Она очень боялась, что все сорвется – что родители останутся дома и будет ужасная сцена, когда неожиданно придет Вадим с учебниками. Да еще обмолвится о курсах, на которые она якобы записалась. И надо будет потом объяснять все матери. Отца она не боялась, отец даже если и был недоволен, то не задавал неприятных вопросов.

Наконец в доме стало тихо. Родители уехали, оставив в своей спальне беспорядок – это было так необычно, что Младшенькая, походив по квартире, вернулась и все развесила по шкафам. Тяжелые, пахнущие одеколоном и чем-то лабораторным костюмы отца и материнские платья аккуратно разложила в пакеты – мать была аккуратисткой и упаковывала каждую вещь отдельно. Складывая тонкое платье, Младшенькая приблизила его к лицу и вдохнула запах детства. Сколько она помнила, от матери пахло именно так – пудрой, нежной, розовой, которая была рассыпана в большом стеклянном сосуде.

Дом был пустым и тихим, и Младшенькой отчего-то стало грустно. «Странно, почему людей любишь больше, когда их нет рядом. Когда они далеко. Наверное, потому, что боишься, что они больше никогда не появятся». Она едва не расплакалась, припомнив, что отец выходит к столу редко, обедает и ужинает у себя и всеми силами старается, чтобы они, дочери, не заметили, как он болен. Мать же никогда ничего не скрывала от них, и, как только врачи поставили диагноз, она предупредила: