Дыхание судьбы - Тереза Ревэй

Произнося эту лживую тираду, она опустила голову. Когда она вновь подняла глаза, то наткнулась на пристальный взгляд деда. Она давно не видела, чтобы он был таким ясным. Волна счастья заполнила ее. Все вдруг стало возможным. Надежда не привередлива, ей достаточно самого малого.

— Как ты себя чувствуешь? Может, хочешь попить? — предложила она, широко улыбнувшись.

— Я умираю, Ливия.

Дрожь пробежала по спине девушки, ее улыбка погасла.

— Как ты можешь так говорить, дедушка?

— Возможно, не прямо сейчас, но очень скоро. Я всегда был с тобой откровенен и сейчас не хочу лгать.

Его голос был хриплым, но говорил он без затруднений. В нем вновь проявился волевой характер, благодаря которому он когда-то одним махом развеял нерешительность докторов и друзей семьи, не понимающих, как вести с себя с растерянным ребенком. Тогда он проявил мужество и дал ей возможность самой пережить свою боль, не пытаясь заглушить ее или смягчить. В отличие от других, он избавил ее от принятых в таких случаях фальшивых фраз, которые лишь искажали реальность. «Боль не терпит ухищрений. Она просто есть, и все», — произнес он однажды, завершая работу над бокалом с аметистовым ободком. Капли пота блестели на его лбу. Она уцепилась за эту истину, как за единственно реальную вещь в этом сошедшем с ума мире.

Одеяло, заботливо укрывавшее тело старика, прикрывало и левую парализованную руку. Пронзенная его прямолинейным взглядом, Ливия заерзала на стуле.

— Я много думал. Не знаю, правильно ли я поступаю, перекладывая на твои плечи эту ношу, но я уверен, что ты оправдаешь мое доверие.

Он принял важный вид. Сердце Ливии сжалось: неужели дедушка бредит?

— Я не доверяю Флавио.

Она с облегчением вздохнула: нет, дедуля не утратил своей проницательности.

— Это ужасно, когда деду приходится говорить такие вещи о единственном внуке, но я должен быть честен до конца. Когда смотришь смерти в лицо, начинаешь относиться ко всему намного проще. У Флавио нет души мастера-стеклодува. Это не упрек, а простая констатация факта. Он предпочитает пунктуальность законов и с подозрением относится к фантазии. Даже не знаю, от кого он унаследовал эту блажь. Никто в моей семье никогда не стремился изучать право, но, возможно, со стороны вашей матери…

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы восстановить силы.

— Нет, дай мне договорить, малышка, — произнес он, увидев, что она хочет что-то сказать. — Я очень быстро устаю, но в последние дни я немного окреп и решил, что пришло время выбрать из вас того, кому я передам красную тетрадь.

— Красную тетрадь? — переспросила она недоуменно.

— Встань, освободи ящики моего комода и сдвинь его в сторону.

— Сейчас?

— Нет, через полгода! — ответил он сердито.

Ливия не заставила просить себя дважды, но ощутила неловкость, открывая ящики небольшого лакированного комода из светлого дерева. Ее дед молча наблюдал, как она раскладывала одежду на двух креслах. От рубашек исходил легкий аромат свежести и лимона. Незаметным движением она погладила пальцами буквы «А» и «G», вышитые на уголках белых носовых платков. Наконец комод был отодвинут.

— Хорошо, — произнес он. — Теперь поищи в плинтусе отверстие толщиной в палец.

Она провела рукой по плинтусу.

— Здесь ничего нет.

— Есть, смотри внимательнее!

Ливия продолжала ощупывать дерево кончиками пальцев до тех пор, пока действительно не обнаружила небольшую выемку.

— Нашла.

— Теперь одновременно надави и толкни вверх.

Она повиновалась, и тут же слева от нее приподнялась половица.

— В тайнике ты найдешь тетрадь. Принеси мне ее.

Ей вдруг представилось, как мышь кусает ее за палец, она вздрогнула и замешкалась. Ливию пугала не только возможная встреча с пауком или грызуном, но сама мысль о том, что, узнав об этой тайне, она навсегда лишится еще присущей ей беззаботности.

Пальцы нащупали какой-то предмет, завернутый в материю. Она осторожно извлекла его и развернула пыльную ткань. Там действительно была небольшая книжица размером с блокнот, в красном кожаном переплете, потертом и испещренном темными пятнами, появившимися от старости или сырости. Несколько секунд она продолжала сидеть на корточках, с опущенной головой, держа тетрадь в руках. Буйные кудри упали ей на лицо. «Не хочу», — произнесла она про себя.

— Дай мне ее, Ливия.

Она нехотя встала, вернулась к дедушке и вложила тетрадь в его здоровую руку. Он положил ее на грудь покровительственным жестом, и его щеки слегка порозовели.

— Тебе, конечно же, известны семейные архивы.

Ливия подумала о большой картотеке и картонных папках, где хранились тетради и альбомы семьи Гранди начиная с XV века. Сколько часов она провела, листая их, восхищаясь рисунками кубков, фужеров, бокалов, изучая технические советы, химические смеси, составы красителей, тонкости имитации драгоценных камней!

— Там не хватает основной главы нашей истории, — продолжил он, и Ливия почувствовала, как забилось ее сердце. — В этой тетради содержится секрет изготовления стекла чиароскуро[16].

Она не верила своим ушам. Разве это возможно? Чиароскуро, эта таинственная легенда, все же существовало в реальности. В процессе долгих поисков один из ее предков изобрел материал, обладавший удивительными преломляющими свойствами: он улавливал доминирующий цвет и продолжал отражать его даже в темноте. Чарующая изысканность этого стекла вызвала бурный восторг у ценителей. Поскольку стеклодувам всегда приписывались способности алхимиков, пошли слухи об использовании крови дракона, слезы Феникса… Изобретение также покорило французского и австрийского послов, которые соперничали между собой, желая купить двенадцать фужеров из чиароскуро. Правда, больше изделий из этого стекла не было изготовлено, так как его создатель не смог восстановить чудодейственную формулу, полученную совершенно случайно. «По крайней мере, он так утверждал», — подумала Ливия. Продажа двенадцати фужеров двору «Короля-Солнце»[17] принесла семье Гранди богатство, которого хватило на целых полвека.

— Бог мой, но я думала, что состав получился случайно и никто так и не смог его воспроизвести! — выдохнула она ошеломленно.

— Секрет передавался от отца к сыну вот уже семь поколений. Он должен быть раскрыт лишь в самом крайнем случае, если когда-нибудь воображения и творческого подхода членов семьи Гранди будет недостаточно для продолжения дела их жизни. В течение почти двухсот лет семье удавалось преодолевать трудности, не прибегая к этому крайнему средству, сохраняя его для потомков.