Территория памяти - Марсель Гафуров

Надеюсь, читатель может уже представить, какой ужас обуял нас из-за полезной в одних и совершенно неуместной в других условиях привычки.

Николай Петрович вскоре после полудня вернулся в редакцию, проблему с очередным номером газеты утрясли. А если бы он уехал с «шефом» в район?

И таких «мелочей» случалось немало. Из-за этого отношения с Николаем Петровичем у меня сложились напряженные. Хотя мы понемногу притирались друг к другу, в редакции «Советской Башкирии» мне стало все же неуютно, и я решил исполнить давнюю свою мечту — уйти с газетной работы на «вольные хлеба». Но для того, чтобы уйти с номенклатурной должности, нужно было серьезное основание. Посоветовался с Мустаем Каримом и при его поддержке — он возглавлял комиссию по приему в Союз писателей — быстренько вступил в писательское братство. Написал заявление с просьбой отпустить меня из редакции по собственному желанию, поскольку, мол, хочу послужить Отечеству на ниве литературного творчества. Отпустили живым-здоровым. Подсобил мне в этом деле и секретарь обкома КПСС Т. И. Ахунзянов, он же — писатель Т. Тагиров.

Две истории в одной связке

Там, у моря Ядрана

Люди мечтают об отдыхе у моря. Меня это удивляло. Правда, по молодости и сам я несколько раз поддался соблазну поваляться на морском берегу.

Однажды — давным-давно — мне предложили «горящую» путевку на базу отдыха знаменитой китобойной флотилии «Слава», и я со щенячьей радостью помчался к «самому синему в мире» Черному морю. Но возле Одессы, где отдыхали китобои, оно оказалось ужасно грязным. Невелико, знаете ли, удовольствие купаться среди радужных мазутных разводов и всякого мусора. Не понравилось мне Черное море.

Не понравилось поздней и Балтийское. Угодил на побережье Финского залива в дождливое время. Было сыро, серо, неуютно.

Потом случилось пожить некоторое время у моря Ядрана — так сербы и хорваты называют Адриатическое море. Попал я туда в составе молодежной туристской группы. Это было как раз в ту пору, когда отношения между нашей страной и Югославией, омраченные расхождением Сталина и Тито во взглядах, наладились и обе стороны чувствовали себя, как влюбленная пара после глупой ссоры. Югославы среднего возраста, хорошо помнившие войну с «немчинами», узнав, что мы — из России, тут же принимались на смешанном сербско-хорватско-русском наречии высказывать приязнь к нам.

Во время первой же нашей прогулки по Белграду пожилой серб, услышав русскую речь, заговорил с нами и едва не затащил всю группу — тридцать человек — в кафе, чтобы поднять за его счет по чарочке сливовицы во имя дружбы народов. Мы благоразумно отказались от угощения. Нас уже и так слегка пошатывало: встречающая сторона за завтраком предложила пару тостов за советско-югославское братство, и мы познали силу сливовицы — родственницы нашей сорокоградусной злодейки.

Что касается лично меня, я был в полном кайфе, потому что после завтрака вызвался сходить с нашим гидом в банк для получения по дорожному чеку местных денег на всю группу. В Югославии в это время ходили и старые динары, постепенно изымавшиеся из обращения, и новые, подорожавшие в тысячу раз. Мне в банке почему-то выдали старые динары, и я впервые в жизни подержал в руках денежную сумму, выражаемую семизначной цифрой. Гид убедил меня в необходимости отметить успешный исход финансовой операции в соседнем баре еще одной чарочкой сливовицы. Представьте теперь себе дурачка, идущего по людной белградской улице с блаженной улыбкой на лице и несколькими миллионами завернутых в газету динаров под мышкой.

Нас, как внезапно застигнутых штормом моряков, носило по бурным волнам разливанного моря крепких напитков. На следующий день группу повезли в сельскую общину и завели в хранилище вин, в котором стояли высокие чаны емкостью, как нам сообщили, по 40 тысяч литров. Хозяева, может быть, смеха ради закинули в них концы тоненьких резиновых шлангов и предложили нам продегустировать их продукцию, высасывая ее с помощью этих шлангов. Один из наших парней так насосался вин разных сортов, что лег около чана и уснул. Пришлось нашему руководителю вечером побеседовать с членами группы в строгих тонах, дабы не пали мы жертвами югославского гостеприимства.

После недельной поездки по стране нас высадили на берегу моря Ядрана в безлюдном молодежном лагере близ небольшого курортного городка и сказали:

— Вот бунгало, где вы можете разместиться по своему усмотрению, вот лодки, если вам захочется поплавать по морю, вон столовая, где вас будут кормить, живите, как вам заблагорассудится, отдыхайте…

Когда разместились, вся группа, издавая восторженные крики, кинулась купаться. Стоял октябрь, курортный сезон завершался, поэтому лагерь и пустовал. Но было еще тепло, как у нас, скажем, в конце августа. Море, удивительно чистое и прозрачное, — можно было сверху пересчитать донные камешки даже на десятиметровой глубине, — приняло нас в ласковое обьятие, и ребята наши, и девчата, перевернувшись на спины, постанывали от удовольствия. То и дело слышалось:

— Господи, хорошо-то как!

Мы попали в рай. Впечатление усиливалось тем, что в некотором отдалении от нашего берега был расположен островок, облюбованный нудистами. По нему граждане обоих полов расхаживали в костюмах Адама и Евы. Эта невероятная для воспитанников комсомола картина дня два вызывала у нас жгучий интерес, мы даже стали опасливо подплывать к этому островку на лодках, чтобы поглазеть на диких людей с близкого расстояния. Они не обращали на нас никакого внимания, и, в конце концов, смотреть на них нам наскучило. Да и вообще долго жить в раю, оказалось, скучновато, нам чего-то стало нехватать. Чего — осознали несколько позже. После того, как побывали в гостях у Марко.

Кто-то обнаружил в столовой эстафетную тетрадь, в которой предыдущие группы наших молодых соотечественников оставили записи о своем здешнем житье-бытье. И чуть ли не во всех записях упоминался некий Марко. «Не имей сто рублей — подружись с Марко!» — перефразировал кто-то известную русскую пословицу.

Кто такой этот Марко? Выяснилось, что так зовут виноградаря, хозяйствующего по-соседству, — крестьянина-единоличника по нашим тогдашним понятиям, а сказать по-нынешнему — фермера. Его усадьба была расположена на холме, возвышавшемся примерно в километре от лагеря. Туда вела тропинка, протоптанная, надо полагать, туристами.

А почему бы не сходить к Марко и нам? Интересно же посмотреть, как живет югославский крестьянин, тем более что он, судя по записям в эстафетной тетради, встречает туристов очень радушно. Собрались мы, восемь парней, и пошли…

На плоской вершине холма рядом с домом и хозяйственными строениями, крытыми красной (как и почва в тех местах), черепицей, высокий, сухощавый мужчина средних лет обрабатывал междурядья виноградника. Вспахивал землю, представьте себе, деревянной сохой — прежде мне доводилось видеть это древнее земледельческое орудие лишь в музейной экспозиции. Пахарь, увидев нас, приветливо помахал рукой, быстренько распряг лошадь, умылся у висевшего на столбике умывальника и, подойдя к нам, поздоровался по-русски. Так мы познакомились с Марко. Он, оказалось, неплохо владеет русским языком и осведомлен о том, что в молодежном лагере остановилась на отдых очередная группа туристов из Советского Союза. Марко гостеприимным жестом пригласил всех нас за сколоченный перед домом длинный дощатый стол и весело крикнул:

— Даница, вина!

Спустя несколько минут из дома вышла очень похожая на него чернобровая девушка лет шестнадцати с глиняным кувшином и керамическими кружками на подносе. Поставила поднос на стол, окинула нас дружелюбным взглядом, встала в сторонке. Мы замерли в восторге: девушка была чудо как хороша. Уж и не знаю, с чем сравнить ее прелестное лицо — разве что с сиявшим внизу лучезарным морем. Даница не произнесла ни слова, но одно лишь ее присутствие вызывало ощущение нежданного праздника, и мы с удовольствием потянулись к разлитому хозяином по кружкам вину.

— Оно молодое, еще не очень крепкое, можно пить, не опасаясь последствий, — сказал Марко, широко улыбнувшись. — Ну, за нашу встречу!

После первой же кружки завязался непринужденный разговор. Вскоре мы уже знали, что землю здесь Марко получил бесплатно за заслуги в войне с фашистами, что виноградник у него сравнительно небольшой — дал этой осенью три тысячи литров вина, есть в округе хозяева, которые запасли и пять, и восемь тысяч литров, но ему достаточно и того, что имеет. А почему он пашет землю сохой? Нет средств, чтобы купить небольшой трактор с плугом? «Сохой — выгодней», — ответил Марко. Можно бы купить трактор вскладчину с соседями, но тогда придется расширить междурядья в винограднике, лозы и, значит, урожая станет меньше.