Губитель максаров - Николай Чадович

Окш понимал, что соглядатай – мелкая сошка в чьей-то большой игре – уже выложил все, что знал. Теперь надо решить, как поступить с ним. Об убийстве, само собой, и речи быть не могло. Уговорить? Подкупить? Не получится. Такой мать родную продаст и перепродаст. Немного подправить его память? Внушить, что ничего подозрительного здесь не обнаружено? А если вдруг найдется кто-то, кто умеет проникать в человеческое сознание еще глубже, чем Окш? Ведь как ни вытравливай надпись на бумаге, ее, при определенной сноровке, всегда можно восстановить. Остается только одно – выжечь его память целиком, дотла, как сжигают компрометирующие документы.

Задумавшись, Окш немного ослабил хватку, и соглядатай, резко крутанувшись на месте, вырвался из его рук.

Дальнейшее произошло мгновенно и почти помимо воли самого Окша. Заряд бешеной ярости, невидимый и неощутимый со стороны, настиг беглеца уже через пару шагов. По своей эффективности он не уступал разрывной пуле, но только на этот раз пострадало не человеческое тело, а человеческое сознание.

Соглядатай упал. Он был жив, но уже не мог ни ходить, ни говорить, ни воспринимать окружающую действительность. Он разом забыл все, что успел усвоить на протяжении целой жизни, начиная с первого дня. Его память превратилась в горсточку праха.

Так Окш стал убийцей, потому что лишить человека личности почти то же самое, что уничтожить его физически.

Вернувшись в пекарню, Окш вывалил перед ошарашенным хозяином целую кучу золота – и своего собственного, и позаимствованного у соглядатая.

– Болтовней вы сегодня уже много заработали, так постарайтесь заработать еще и молчанием, – сказал он тоном, не терпящим возражения. – Я ухожу от вас и больше сюда не вернусь. Можете объявить, что я обокрал ваш дом, надругался над вашей дочкой и после этого скрылся в неизвестном направлении. Того человека, который приходил сегодня, вы не видели и, само собой, никаких разговоров с ним не вели. Запомнили?

– Запомнил, – кивнул пекарь, которому уже было не до пирожков и пончиков.

– Лучше всего будет, если вы срочно распродадите имущество и уедете куда-нибудь подальше, – добавил он, натягивая сапоги хозяина. – Не для меня лучше, а для вас…

– Вот ведь беда какая, – запричитал пекарь, сгребая золото со стола. – Недаром я сегодня дурной сон видел… Будто бы я себе новую обувку приобретаю…

– Это уж точно, – согласился Окш. – В руку сон оказался.

Полдня ушло на то, чтобы уничтожить все следы проводившейся в подвале работы. Кое-что он сжег в печи, кое-что закопал, кое-что утопил в протекавшей неподалеку речке. Никакой жалости при этом Окш не испытывал. Не повезло сегодня – повезет завтра. Не получилось на этом месте – получится в другом. Не надо только отчаиваться.

Хозяйская дочка, деятельно помогавшая ему, не переставала рыдать.

– Я тебя еще увижу? – спросила она, когда слезы наконец иссякли.

– Вряд ли, – честно ответил он. – Но, без сомнения, ты про меня еще услышишь.

Так он и ушел под покровом Синей ночи, без единой монетки в кармане, в чужих сапогах и чужом плаще – неприкаянная головушка, вечный бродяга, перекати-поле, гонимое не ветром, а чьей-то злой волей…

Окш даже не представлял себе, в какую сторону ему лучше направиться. Он не хотел покидать Страну жестянщиков, хотя и понимал, что здесь ему покоя не будет. Те, кто с достойной лучшего применения настойчивостью преследовал его, раскинули повсюду столько ловчих сетей, что рано или поздно он должен угодить в одну из них.

Да и куда ты денешься с такой приметной внешностью, а вдобавок еще и с изувеченной рукой, локоть которой всегда неуклюже отставлен в сторону – никаким плащом не прикроешь. Его приметы, наверное, уже известны всем старостам, всем караванщикам, всем трактирщикам, всем, кто без дела слоняется по торным дорогам и лесным тропкам, кто ради пары лишних монет способен на любую низость.

И вновь не парой монет здесь пахнет. Можно себе представить, какая премия обещана за его голову, если даже у нищих соглядатаев сейчас кошели лопаются от золота.

Без сна и отдыха Окш шел через дремучие леса и болотистые плавни, через торфяные поля и некошеные луга, упорно увеличивая дистанцию, отделявшую его от рудничного поселка, по которому скорее всего уже рыскали ищейки этого самого проклятого Хавра.

В том, что пекарь выдаст его с головой, Окш не сомневался. Даже не за деньги выдаст, а просто так, от страха. Да и доченька молчать не станет. Кто он ей теперь? С глаз долой – из сердца вон. Но не выжигать же память каждому трусу и каждой сластолюбивой дурочке.

Нельзя сказать, чтобы Окш не испытывал потребности в пище – под ложечкой сосало все сильнее. Однако вскоре он привык к голоду, сжился с ним, как до этого уже сжился с усталостью, с укусами комаров, с болью в ногах, стертых чужими сапогами.

Местность постепенно повышалась, болота исчезли, да и леса стали уже не такими густыми. Все чаще встречались суходолы и каменистые осыпи. За время, проведенное в пути, Окш не заметил ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии в этих краях человека. Каково же было его удивление, когда, пересекая всхолмленную, заросшую колючим кустарником и бурьяном равнину, он уловил запах дыма, смешанный с ароматом чего-то съестного.

В этой глуши Окшу бояться было некого, и он сразу повернул в ту сторону, где предположительно находился костер. Несколько раз он терял верное направление (видимо, неустойчивый ветер мотал столбом дыма, как кобыла хвостом), но каждый раз вновь отыскивал его.

Ни голосов людей, ни тем более их мыслей он пока не слышал. Скорее всего они отсыпались после плотного обеда, а сновидение – вещь нежная, его вот так сразу и не уловишь.

Костер отыскался в лесу – даже не на полянке, а прямо в корнях огромного, неизвестной породы дерева. Огонь уже почти догорел, но жара в углях оставалось немало, хоть целого кролика поджаривай. Дым стлался по стволу дерева вверх и там рассеивался в густой листве. Впрочем, все эти подробности Окш рассмотрел уже после того, как убедился, что ни людей, ни мрызлов, ни каких-либо других живых существ возле костра не наблюдается. Тот, кто развел его, оставил на память о себе лишь кучку тщательно обглоданных хрупких костей (не то птичьих, не то лягушачьих) да узкие неглубокие следы обуви.

Еле сдержав возглас разочарования, Окш присел возле костра. Ладно, пусть в брюхе голодно, так хоть ноги в тепле. Сапоги уже давно пора просушить, да и плащ так набряк влагой, что стал весить раза в два больше, чем прежде.

Однако что-то мешало Окшу вплотную заняться бытовыми проблемами. Неясное предчувствие угнетало его, хотя опасность как таковая отсутствовала и он мог поклясться, что лес вокруг пуст (белки, птицы и разные мелкие букашки в счет, конечно, не шли).

И все же что-то здесь было не так. Уже достаточно наученный горьким опытом изгоя, Окш встал и внимательно осмотрел следы. Если они принадлежали человеку, а не лесному духу, то человек этот был невысоким и хрупким, как ребенок. Вот тебе и еще одна загадка!

Говоря языком охотников, следы были «теплыми». Существо, оставившее их, не могло уйти далеко. Для собственного спокойствия не мешало бы удостовериться, какие намерения имеет этот малыш и что он вообще делает в такой глухомани.

Сказано – сделано. Суховатый мох плохо сохранял отпечатки легких ног, но ведь человека, идущего через лес, можно выследить и по многим другим приметам – хотя бы по надломленным веткам папоротника, по разорванной паутине или в крайнем случае по едва уловимому запаху дыма, глубоко въевшемуся в его одежду.

Очень скоро Окш понял, что взялся не за свое дело, вернее, связался с чем-то таким, с чем связываться не стоило бы. След, недолго поплутав среди гигантских деревьев, исчез. Можно было подумать, что существо, преследуемое Окшем, растворилось в воздухе или взмыло в небеса.

Вполне вероятно, это и в самом деле был сказочный лесной дух, которому здесь должны потворствовать каждая травинка и каждый сучок, но имелось и другое, куда более прозаическое объяснение – проворный малыш, почуяв за собой погоню, просто вскарабкался на дерево.

Но ненадежные лесные кроны – это вам не матушка-земля. По ним и белка далеко не уйдет. Значит, этот ловкач прячется где-то поблизости. И тем не менее Окш не ощущал его присутствия.

Стоять здесь столбом и дальше становилось опасным. Что же делать? Как ни в чем не бывало повернуться и отправиться восвояси? И тут же схлопотать в спину метательный нож или стрелу… Вступить в переговоры? А ведь это мысль!

– Кто бы ты ни был, человек или лесной дух, я не собираюсь причинять тебе вреда, – сказал Окш как можно более проникновенно. – Прости, если я ненароком потревожил твой покой. Если не хочешь показываться мне, так и не показывайся. Это твое дело. Я забрел в эти места случайно и постараюсь как можно быстрее покинуть их. Ты только, пожалуйста, не мешай мне.