Стрим - Иван Валерьевич Шипнигов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
есть у меня конечно один варик. ну такой, чисто запасной. с димой познакомились тоже в тиндере. он вроде не задрот, не урод. плотненький не много, но под определенным углом это ему даже идет. хата, машина своя есть. но я бы с ним мутить не стала все равно. не хочу я его, унылый он какой то. тоже думала во френд зоне при держать на всякий случай. но раз леша устроил мне такую подставу со своей жирной телкой, то и я пущу в ход свою артилерию. надо намекнуть что я непрочь встретится. он меня сразу позовет, завтра встретимся и я его приведу сюда. пусть леша видит, что он не один лыком шит.
да кстати, у нас какие то стремные соседи появились, я их боюсь.
12
Не знаю, зачем ходит ко мне этот Алексей. Точнее, знаю, но не понимаю, на что он рассчитывает. На квартиру после моей смерти, серьезно? Моя квартира мне самому еще долго будет нужна.
А так пусть ходит, конечно. Все-таки польза от дурака. Мне его почему-то жалко. Иногда у меня в его присутствии случается странный логический вывих, и начинает казаться, что это он – одинокий и брошенный, и нуждается в моем обществе, а не наоборот.
С тех пор, как умерла Надя, я живу один. Мы с ней всю жизнь собирались завести детей, да так и не завели. Да и что это за формулировка: завести детей. Многие ведь именно заводят их, как собачек. И потом собачатся с ними, когда дети вырастают и занимаются своими делами, а старики мешают и раздражают. Мы вот не завели. Надя умерла, и теперь ко мне ходит Алексей.
Я – нетипичный пенсионер и не слежу за соседями. Да и эта парочка сверху вряд ли привлечет внимание даже сторожевых бабушек у подъезда. Они серые, как будто полые, что ли. Говоря их же языком, какие-то никакие. Алексей теперь здоровается со мной. Девушка же, – кажется, ее зовут Наташа, – так и не снизошла. Она с пустым и надменным взглядом проходит мимо, когда я курю на площадке, и идет к себе наверх. А я, старый дурак, хоть и давно завязал с этими глупостями, все равно не вполне хладнокровно смотрю ей вслед, на ее крупный, резко очерченный круп.
«Мышиный жеребчик» это, кажется, называется – когда старик, как бы поизящнее сказать, волочится за молоденькими. Где-то у Гоголя было.
Лишь недавно Алексей мне сказал, что они с Наташей не живут вместе в нормальном смысле. Их сожительство называется «руммейт» – Алексей научил меня новому слову. Вот тут я типичный пенсионер, не понимаю я нынешнее поколение: жить в одном доме с бабой, видеть ее белье, разные женские штуки – она ведь наверняка превратила ванную в будуар – и не иметь возможности к ней прикоснуться… Насколько я помню себя в возрасте Алексея, для этого нужны стальные нервы или же либидо кастрата. Хотя мне легко брюзжать, я квартиру никогда не снимал. А как живется им, бездомным?
Алексей прямо не сказал, что хочет ухаживать за мной, чтобы после моей смерти ему досталась моя квартира. Может, он позже осознает, что нужен договор, юрист, поручители; пока же он, кажется, попросту уверен, что сам факт его внимания ко мне дает ему какие-то наследственные права – черта, которая поражает меня в Алексее: чудесная уверенность, что ему что-то должны просто так!
Сначала он носил мне дорогие продукты из «Азбуки вкуса»: яблоки в парафине; клубнику со вкусом мороженого из «Макдональдса»; семгу, алую и блестящую, как Наташина помада; маленькие кусочки твердого, элитарного, портяночного сыра. Мне сначала было неловко – я представлял, как это все дорого, и отказывался брать. Но Алексей в своей наивности так искренне говорил, что ему это ничего не стоило, что я в какой-то момент даже поверил. Как-то спросил словно невзначай: Алексей, а как бы мне самому такую карту раздобыть, как у вас? Он и проговорился: мне подарили. Покраснел, я сделал вид, что не заметил, больше к этой теме не возвращались. Семга действительно вкусная. Да и все остальное я ем с удовольствием.
Но Лешина волшебная карточка быстро кончилась, и он решил перевести меня на обычный человеческий рацион. Теперь он таскает мне продукты из «Пятерочки»: окопную картошку, братские могилки шпротных коробок, целлюлитные мандаринки. Ну, я же не свинья в мандаринах, беру с благодарностью. Недавно Леша предложил помыть пол, я из любопытства согласился. Он зачем-то подвернул джинсы, долго шлюпал шваброй, кряхтел, налил везде грязной воды и, видимо, остался очень доволен собой. После его ухода пришлось мыть заново, вытирать насухо.
Несмотря на некоторое раздражение, которое вызывает во мне Алексей, я все жду, когда он захочет поговорить со мной просто так – без обсуждений, что мне купить и когда он придет. Но говорить он может только о покупках и ценах. Алексей вообще ужасно утомительно болтает – в основном о магазинах, о том, как он купил какую-то ерунду на пять рублей дешевле там-то, чем покупают в другом месте все остальные дураки. Молодой парень, а послушать – бабка с сумкой-тележкой. Смешно и жалко его слушать.
А ведь когда мы только познакомились, я, вспоминая себя в молодости, наивно думал, что он не хочет со мной разговаривать по-человечески, потому что напуган перспективой выслушивать слезливые старческие жалобы, рассматривать древние пожелтевшие фотографии, где давно умершие люди с напряженными, застывшими лицами вглядываются в мир живых и сегодняшних, как бы прикидывая: удастся ли выпрыгнуть из кадра и снова зажить, пройтись по паркету, мокрому от мытья, распахнуть окно, поставить кастрюлю на плиту, включить радио, в котором звучит непременная утренняя зарядка, а потом приветы строителям новых районов Москвы – Раменки! Черемушки!
