Византийские портреты - Шарль Диль

Насколько верна в действительности эта история? И на это очень трудно дать точный ответ. Самые древние из дошедших до нас повествований об этом происшествии относятся к VI веку, современники же ничего нам о нем не поведали, а может, и ничего не знали. Сущность рассказа, по-видимому, верна действительности. Не потому, конечно, что Евдокия была виновата в чем-либо другом, кроме как только в неосторожности; много позднее, лежа на смертном одре, перед тем как предстать перед Богом, она клялась, что в деле с Павлином была совершенно невинна. Но случай, возбудивший такую бешеную ревность Феодосия, не замедлил повлечь за собою немилость монархини. Очень искусно враги ее воспользовались им против нее, чтобы вновь подчинить своему влиянию императора. Евдокия увидела, как вслед за Павлином впал в немилость другой ее друг, префект Кир. Тогда, чувствуя, что кредит ее пал, почти совсем поссорившись с мужем, устраненная от дел, видя, что ее подозревают при собственном дворе, измученная при этом распространяемою на ее счет клеветою, справедливо возмущенная, наконец, отвратительным убийством Павлина, она попросила у Феодосия позволения удалиться в Иерусалим. Император охотно дал свое согласие, возможно даже, что он побудил ее принять такое решение. К женщине, некогда столь любимой, он теперь ничего больше не чувствовал, кроме ненависти, подозрительности, злобы. И он расстался легко и навсегда с той, которую раньше так боготворил.

Приблизительно в 442 году возвратилась Евдокия в Святой город; тут прожила она восемнадцать долгих лет до самой своей смерти. Такой печальный, грустный конец существования, по-видимому, странным образом повлиял на изменение характера царицы. Покидая Константинополь, она надеялась у гроба Господня найти мир и забвение, но ненависть врагов преследовала ее вплоть до места ее далекого изгнания, подозрения мужа нарушали ее покой. В 444 году два близких ей человека, священник Север и диакон Иоанн, которых она взяла с собой из Византии и которые имели на нее большое влияние, были оговорены перед императором, арестованы по его приказу и казнены. Оскорбленная императрица в свою очередь кровью отомстила за кровь: Сатурнин, правитель {39} Иерусалима, пал под ударами подкупленных ею убийц. После этого ее страстная душа стала искать иной пищи, чтоб утолить свою потребность действовать и жить. Она бросилась в дела благочестия, окружила себя аскетами и монахами, увлеклась одной из самых мистических форм христианской догматики. Маленькая язычница из Афин вся ушла в учение монофизитов, руководимых Диоскором Александрийским, восторжествовавших на Эфесском соборе (449) и заставивших Феодосия признать их. Думала ли она, став на их сторону, отомстить, до известной степени, императору, Пульхерии, всей партии, ставшей причиной ее несчастий? Возможно. Во всяком случае, она с головой бросилась в борьбу, в пользу своих друзей обратила все оставшееся еще у нее влияние, все богатства, какими владела. И даже тогда, когда Халкидонский собор при содействии римских легатов формально осудил в 450 году дорогую ей ересь, она продолжала упорствовать в своем веровании, быть может, счастливая тем, что оказывает еще сопротивление этой ненавистной ей Пульхерии, которая теперь, после смерти Феодосия, занимала наряду с царем-супругом трон, принадлежавший раньше ей. Она горячо поддерживала еретиков в их противодействии, и эта василисса побуждала мятежников бороться с оружием в руках против императорских войск. Чтобы вернуть Евдокию в лоно православия, потребовались настоятельные просьбы ее дочери, зятя и мольбы самого папы Льва Великого.

В конце концов она уступила уговорам римского первосвященника, и, чтобы заслужить "небесное царство", какое он ей обещал, она употребила все оставшееся у нее влияние, чтоб умиротворить поднявшихся против своего епископа палестинских монахов и привести к халкидонской вере раскаявшихся еретиков (453). Таким образом, каждый новый год приносил с собой старой женщине все новые огорчения. Муж ее, Феодосий, умер в 450 году; в 455-м сошла в могилу ее невестка Пульхерия; в ее положении императрицы, лишенной трона, не изменилось ничего. На Западе дочь ее, Евдокия, и внучки в 455 году во время разграбления Рима попали в руки вандалов, и одна из внучек должна была выйти замуж за одного из сыновей Гензериха. На Востоке династию Феодосия Великого на византийском престоле сменила новая династия. Всеми забытая, Евдокия не существовала больше для мира. Она искала утешения в любимом ею Святом городе, строя больницы, монастыри, церкви, восстановляя стены города, наконец, сочиняя стихи, последний отголосок ее былых ученых вкусов. Она умерла приблизительно в 460 году и была погребена в базилике Святого Стефана, сооруженной ею, и благодарный Иерусалим назвал благочестивую царицу, столько для него сделавшую, "новой Еленой". {40}

IV

Странная была судьба этой Афинаиды-Евдокии, рожденной в Афинах от родителей язычников, ставшей вследствие брака по любви византийской императрицей, умершей изгнанницей в Иерусалиме, у гроба Господня, как самая набожная и страстная христианка, мистически настроенная. Именно эти противоречия ее романического и печального существования представляют для историка наибольший интерес. Поставленная на границе двух миров, на самом месте столкновения двух цивилизаций, соединяя в лице своем умирающие традиции языческой культуры и учение торжествующего христианства, при этом достаточно умная и достаточно просвещенная, чтоб понимать явно совершавшуюся эволюцию ее времени, она представляет собою любопытный и знаменательный пример того, как в этот век могли уживаться в одной и той же душе самые противоречивые идеи, самые резкие противоположности. Уже сама ее жизнь показала нам, сколько соединялось в ней самого разнородного; ее литературные произведения показывают нам это еще яснее.

Евдокия всегда любила поэзию. Во время своего могущества она, как нам известно, прославила в героических стихах победы, одержанные над персами императорскими войсками, и возможно, что ее похвальное слово Антиохии также было написано в стихах. В последние годы жизни у нее возродился вкус к такого рода литературным упражнениям; но на этот раз вдохновляли ее музу исключительно религиозные мотивы. Она перевела героическими стихами места из Ветхого Завета: Книги Моисея, Иисуса Навина, Судей, Книгу Руфь, и в IX веке еще патриарх Фотий, хороший знаток по части литературы, очень высоко ставил это произведение и находил его прямо замечательным "для женщины и для императрицы". Она перевела также Пророчество Захарии и Даниила, и грамматик Цец в свою очередь высоко ценил талант "золотой императрицы, очень премудрой дочери великого Леонтия". Она сочинила также Homerocentra, или Гомеровские центоны, в которых пыталась рассказать эпизоды из жизни Христа гомеровскими стихами, искусно подобранными. Это, впрочем, был род сочинений, крайне любимый в ее время, и, прилагая тут свое старание, она только продолжала, как сама в том сознается, дело одного из своих современников, епископа Патрикия. Тем не менее надо сознаться, хоть византийские критики последующих времен крайне хвалили это царское произведение, что оно довольно посредственное. По содержанию оно не представляет ничего оригинального; что касается формы, что бы на этот счет ни думала Евдокия, по-{41}хвалявшаяся к тому же, что "облекла в гармонию священные повествования", она ничуть не выше: язык слаб, стихосложение посредственное. Единственная, в сущности, интересная и характерная сторона этого произведения - это попытка включить повесть жизни Спасителя в рамки гомеровского размера речи и языка и таким странным образом соединить языческое с христианским. Поэтому не много пришлось бы сказать о литературной деятельности Афинаиды-Евдокии, не будь она автором одного более любопытного произведения: это поэма в трех песнях о святом Киприане Антиохийском, крайне ценимая Фотием и от которой до нас дошло несколько значительных отрывков.

Киприан Антиохийский был, по преданию, знаменитый маг. Однажды один молодой язычник по имени Аглаида пришел к нему, надеясь на помощь его таинственной науки. Он любил одну христианскую девушку, Юстину, но она отвергла его любовь; чтоб побороть ее сопротивление, он не видел другого средства, как только прибегнуть к помощи демона. Киприан согласился, и, чтобы восторжествовать над девушкой, он пустил в ход всю свою власть с тем большим рвением, что скоро сам влюбился в сияющую красоту Юстины. Все усилия волшебника остались тщетны: вызванные им демоны бежали, чуть только девушка сделала знамение креста. Тогда, убежденный в тщете своего преступного знания, Киприан решается сжечь свои волшебные книги, раздает свое имущество бедным, принимает христианскую веру. Оставшийся ни при чем влюбленный юноша делает то же самое. И в конце концов раскаявшийся маг становится епископом Антиохийским и вместе с Юстиной мужественно претерпевает мученическую смерть за свою веру.