Обрученная с розой - Симона Вилар

Королева склонилась, отвела ажурную кисею полога:

– Как она сосала? Не капризничала ли?

Полногрудая кормилица всплеснула руками:

– О нет, ваше величество, как можно! У принцессы отменный аппетит.

Поправляя оборки в колыбели, королева разглядывала крошечное личико дочери.

«До чего же похожа на Эдуарда», – с неожиданной для себя горечью подумала она.

Элизабет редко бывала здесь. Соблюдение этикета, все эти торжественные приемы, аудиенции и празднества и даже сама мысль, что за девочкой прекрасный уход, удерживали ее в отдалении.

И действительно, когда она заходила к ней, то буквально не знала, куда себя деть. Все эти няньки и прислужницы, хлопочущие вокруг, снующие туда-сюда со стопками белья пажи стояли ближе к принцессе, нежели ее царственная мать. Элизабет брала малютку на руки, и ей казалось, что она видит в глазах окружающих некоторый испуг и ревность. Этот ребенок принадлежал им, они отдавали ему свою энергию, и приход нарядной холодной женщины тревожил и пугал их.

Иное дело – двое ее сыновей от первого брака. Она сама нянчилась с ними: пеленала, кормила и купала их и, может, поэтому испытывала к ним куда больше материнских чувств. И сейчас тоска по мальчикам не давала ей покоя. Они хотя и жили в Йорке, но отведенный им особняк находился на другом конце города, и, если она начинала чересчур часто туда наведываться, Эдуард ясно давал ей понять, что недоволен этим.

Королева коснулась губами лба спящей принцессы. «Дитя, рожденное у трона, его будущее обеспечено. А вот о мальчиках следует позаботиться уже сейчас».

Кутаясь в меховую накидку, Элизабет вышла и без особой цели двинулась вдоль сводчатого коридора. Встречавшиеся ей по пути придворные и слуги склонялись в поклонах, дамы низко приседали.

Королева не обращала на них внимания. Она думала о том, что ее младший, Ричард, с возрастом все больше становится похож на Филипа Майсгрейва, и вскоре это ни для кого не будет тайной. Когда мальчик родился, она и сама точно не могла сказать, кто его отец, но теперь…

Она увидела, что у маленького Ричарда так же, как и у Филипа, начали виться волосы, все яснее проступало сходство в разрезе глаз, линии бровей и переносицы. Она трепетала всякий раз, замечая это, и молила небо, чтобы все не открылось. Не приведи Господь, если Эдуард догадается об этом! А проклятый горбун Глостер, словно чуя что-то, уделяет ее младшему столько внимания!

Недавно он сказал, что когда мальчик вырастет, то станет столь же славным воином, как и сэр Филип Майсгрейв. При этом он с улыбкой взглянул на Элизабет, и у нее оборвалось сердце. Правда, имя Майсгрейва сейчас у всех на устах. Это бесит короля и заставляет трепетать королеву. О, Филип!..

Элизабет оказалась перед бесшумно отворившейся высокой двустворчатой дверью с коваными украшениями и ступила в темноватый обширный зал, откуда двумя часами ранее удалилась для молитвы. Это было высокое помещение, разделенное на центральную и боковые части двумя рядами массивных колонн. Потолки и арки имели форму парусных сводов, и, несмотря на то, что в дальнем конце зала в гигантском, с готическими башенками камине пылала целая груда дров, в. углах и в вышине зала стоял почти сплошной мрак.

Неподалеку от огня полукругом были расставлены резные кресла и скамьи, где королеву ожидало около дюжины придворных дам. В такие хмурые пустые вечера им вменялось в обязанность развлекать свою повелительницу, однако сейчас Элизабет была не склонна выслушивать их болтовню и жестом отослала всех.

Когда зал опустел, ей стало легче. В мутные ромбы оконных переплетов барабанил дождь, гудел огонь в камине. Откинув голову на спинку кресла, королева неотрывно вглядывалась в кое-где потрескавшийся узор резьбы на каминной доске. Мысли ее были далеко. Несколько минут спустя с ее уст сорвались слова:

– Пресвятая Дева, но почему он не возвращается в свой Нейуортский замок? Его присутствие здесь словно нестерпимый укор. Я боюсь. Король не выносит его, и я вся трепещу. Господи!

Меж ее бровей пролегла скорбная складка. Она думала о том, что король после турнира вынужден, был против своей воли осыпать милостями былого соперника, звать его на пиры и охоту, оказывать ему всяческое внимание, однако он не мог побороть неприязни и держался с Майсгрейвом холодно и сухо. И хотя сэр Филип вел себя безукоризненно и во всем выражал покорность своему монарху, Эдуард ломал голову над тем, как под благовидным предлогом отделаться от первого рыцаря своего королевства.

Однажды после мессы, прямо в соборных вратах, он подозвал его и завел беседу о положении на границе с Шотландией, особенно интересуясь, хорошо ли укреплен Нейуорт-холл. Филип, помедлив, поднял на Эдуарда спокойный взгляд и невозмутимо произнес:

– Мой замок неприступен. Но, если король приказывает, я оставлю двор и удалюсь в свои владения.

Эдуард опешил. Отдать подобный приказ Майсгрейву означало опалу, а теперь, когда он первый рыцарь Англии и к тому же ничем себя не запятнал, это невозможно, ибо повредит славе самого Эдуарда и вызовет неудовольствие всего английского рыцарства.

Оставалось, сжав зубы, терпеть подле себя бывшего соперника. Масла в огонь подливал и Глостер, который беспрерывно превозносил заслуги Филипа и оказывал ему непомерные почести.

Элизабет видела, как ловко горбун держит короля в постоянном напряжении. Она чувствовала, что Эдуард готов попрекать ее Майсгрейвом. Теперь ей все время приходилось быть настороже, чтобы не попасть впросак, не вызвать малейшего неудовольствия короля и не повредить Филипу. А тут еще и эта Бог весть, откуда нахлынувшая тоска, эта возвратившаяся запоздалая нежность…

Элизабет перевела дыхание и поудобнее устроилась в кресле. В камине шипели сосновые корневища. Королева глядела на роящиеся язычки огня, и в памяти ее вставали отблески совсем иного пламени.

Она вспомнила, как после большой охоты, из тех, что устраивал отец в их старом Вудвиль-холле, ночью вдруг занялся пожар, и они с няней Бриджит оказались отрезанными от выхода в своей спальне. Тогда еще ярче метались блики пламени, но это были отблески и жар адского пламени. Маленькая Элизабет и ее нянька забились в угол, задыхаясь от гари, и молились, решив, что настал их последний час.

Кругом уже все было объято пламенем, но вдруг из дыма возник подросток с вьющимися волосами и, перекинув ее через плечо, понес по готовой рухнуть лестнице вниз. Визжащая нянька бежала следом, высоко подбирая длинные юбки. Кругом рушились потолочные балки, тлели ступени, и от жара, казалось, лопается кожа.

Элизабет потеряла сознание, а когда пришла в себя, почувствовала, что вокруг блаженная ночная прохлада. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на траве, а их сосед, рыцарь Джон Майсгрейв, подсунув ладонь под ее голову, смачивает ей губы холодным сидром. Вокруг толпились освещенные отблесками пожара люди. Кое-кто причитал. Ее отец, сэр Ричард Вудвиль, сидя рядом, плакал навзрыд, не стесняясь слез.