Этрусский браслет - Анна Соле

Марина, удивившись про себя, молча одела протянутую ей тонкую куртку и пошла вслед за Сашей, на котором уже была точно такая же.

Она так и не поняла направления, куда они шли. Саша сначала повернул направо, потом они долго шли вперед, затем налево, назад и опять направо… но Марина об этом не думала. Ее не покидало чувство чего-то знакомого, уже виденного ею раньше, и она никак не могла понять, откуда у нее это. Наконец Саша остановился:

– Вот здесь, Маринка, мы пришли.

Он зачем-то долго оглядывался по сторонам, потом, убедившись, что вокруг никого не видно, достал из своего рюкзака небольшой лом. С помощью инструмента Саша довольно легко отодвинул в сторону несколько камней и поднял с земли большой окрашенный лист железа, который Марина не заметила – он почти сливался с пожелтевшей травой. Под листом оказался крутой спуск, ведущий куда-то вниз.

Боязливо, медленно, касаясь руками холодных сырых стен, Марина пошла вслед за Сашей по узкому туннелю. «А стены все же каменные, и лишь прикрыты землей», – подумала она, спускаясь все ниже и ниже, изо всех сил заставляя себя не бояться. Лишь метров через пять спуск уперся в низкий проем, который закрывал большой камень.

– Как мы туда попадем? – вырвалось у Марины, которая втайне надеялась поскорее вернуться обратно, на холм.

– Не бойся, это так, для видимости. Это просто щит, который я окрасил под камень, – сказал Саша и с трудом отодвинул не такой уж и легкий щит внутрь камеры.

Он вошел в гробницу, и Марине пришлось шагнуть следом за ним в темное помещение. Оказавшись внутри, Саша сразу же включил фонарик, а Марина с интересом стала оглядываться по сторонам. Они находились в узком коридоре, высеченном из туфа. Его потолок сужался кверху, образуя сводчатое перекрытие на высоте человеческого роста.

Идя за Сашей дальше по тесному помещению, Марина вскоре заметила, что коридор начал расширяться. Пройдя еще около трех метров, она перешагнула порог и оказалась в большой камере. И когда Саша осветил стены этой подземной залы, Марина невольно вскрикнула:

– Сашка, это же… Это же…

Больше Марина не смогла произнести ни слова, потому что о том, что она видела, нельзя было сказать: «красиво», «прекрасно», «восхитительно». Это походило на яркий всполох кометы древнего мира, на взрыв красок и чувств, обрушившийся на нее с четырех сторон. Она ощущала, как ее собственное сердце хотело выпрыгнуть из груди и коснуться, впитать в себя волшебное великолепие фресок.

Напротив нее красовались большие, величественные, ярко-красные львы, оскалившие в грозном рычании свои страшные пасти, и огромные пятнистые леопарды, высунувшие длинные языки. Изображены они были с таким мастерством, что Марина невольно отпрянула в испуге. Но уже через несколько секунд с улыбкой умиления на губах она рассматривала тонкие ветки растений, выписанные по-детски наивно и просто: одинаково-ровные желтые, синие и голубые листочки симметрично располагались по бокам красных стеблей.

На другой стене было что-то фантастическое – лошадь на высоких ногах, вместо головы у которой, разинутая львиная пасть. Окрас у лошади необыкновенный: одна нога иссиня-черная, а другая – пятнистая, как у пантеры; круп этого странного животного так же разделен на две части: пятнистую и черную. А напротив лошади-льва была изображена лошадь-сфинкс. То же тело с длинными ногами, но вместо львиной пасти мужское строгое бородатое лицо, а по бокам туловища грациозные, ярко-полосатые крылья. И завершающим аккордом, охватывающим по низу полностью всю камеру, протянулась широкая алая лента, по которой величаво переступали изумрудные, бирюзовые, охристые… утки.

– Посмотри, что здесь, – сказал Саша, войдя в небольшой проем и осветив фонариком еще одно, уже гораздо меньшее по размерам помещение.

Марина увидела высеченное из камня ложе, а над ним, на фреске, древнего мужа, восседавшего на троне. Седая борода, огромные миндалевидные глаза, волевые черты лица, гордая осанка – все это говорило о его высоком положении и как в подтверждение этому – золотой скипетр, который он держал в правой руке. Одет он был в красный, расшитый золотом, короткий плащ, а ноги его украшали туфли с загнутыми вверх носами.

Три другие стены камеры занимали изображения воинов. Лица мужественны, суровы, красивы; волнистые темные волосы длинны, а маслянисто-черные выразительные очи… ох, как же они притягивали!

Сашка перевел свет фонарика на потолок, и Марина уже в который раз за сегодняшний день ахнула. Красные, зеленые, желтые, белые квадраты рассыпались наверху в шахматном порядке, увлекая в другой мир – мир яркий, красочный, позитивный.

Марина не могла оторваться. Она переходила из меньшей камеры в большую, и все смотрела, смотрела, смотрела. Саша понимал ее и, ничего не говоря, терпеливо ждал, освещая то один участок стены, то другой, в третий, пятый, десятый раз столько, сколько хотелось Марине. А Марина, занимавшаяся профессионально дизайном, увлекавшаяся мастерами Возрождения, изучившая немало прекрасных произведений искусства, вдруг поняла, что все, что она видела до этого, было абсолютно другим.

Нет, картины Леонардо, Рафаэля, Боттичелли, Микеланджело, Тициана прекрасны, но теперь Марине они казалось немного показными, искусственными. Превосходная техника рисунка, прекрасное владение цветом, точность передачи характеров изображенных персонажей – все так, но душа мастера… ее не видно, она скрыта, завуалирована, припрятана. Живописцы той эпохи всегда оставляли место чему-то недосказанному, какой-то загадке, или более того, с помощью символов и знаков зашифровывали на полотне некие теории и тайные смыслы.

И фрески этрусков – абсолютно правдивые, искренние, по-детски непосредственные и чистые, с которых на зрителей обрушиваются яркие чувства их открытых нараспашку сердец.

Они, жившие более 2600 лет тому назад, видели мир именно таким. Они боялись страшного льва и леопарда, искренне восхищались и любили природу, видели фантастических сфинксов, были сильными и смелыми воинами. Они жили, любили, рождались и умирали в другом мире. В другом, потому что ощущали природу не как ее хозяева. Они любили ее, как любят самое-самое дорогое.

Этруски видели в природе друга, который учит их понимать, думать, мыслить. В основном природа была для них благодетелем, одаривавшим всем необходимым, а иногда, и справедливым карателем. Они жили миром трав, лесов, миром неба, солнца, птиц, животных, читая по нему, как теперь читают по книгам, ища в нем для себя добрые и злые знаки, предзнаменования, боясь ему навредить, любя его постоянно, каждое мгновение, во всех его проявлениях. Этруски были мужественными и сильными, искренними и любящими, и они всегда были вместе с окружающей их природой.

Марина еще и еще раз смотрела на фантастически-удивительные, яркие, живые росписи и думала, что мы, живущие сейчас, в XXI веке, полностью заслонившись техническим прогрессом, совсем не знаем того, что было на этой земле тысячи лет назад. И только благодаря вот такой гробнице мы можем увидеть… пусть чуть-чуть, самый краешек, но все же заглянуть в их мир, мир, который так отличается от нашего.

А почему мы решили, что никогда не было ни сфинксов, ни коней, с удивительно длинными ногами и яркими крыльями? А, может быть, они все-таки были? Конечно же, с научной точки зрения это невозможно – никто пока не обнаружил скелет сфинкса или крылатого коня, но…, ведь в существование Трои тоже долго никто не верил.

Мы верим, что никогда не было ни Зевса, ни Афродиты, ни Аполлона, ни множества других богов, описанных абсолютно у всех древних народов, только под разными именами. Мы верим, что не было ни страшных циклопов, ни медузы-горгоны, не было кентавров, сирен, а еще, мы верим в то…. что человек произошел от обезьяны. Наверное, долго бы смеялись древние этруски, если бы им кто-нибудь сказал такое.

Наш мир и мир этрусков – это как два полюса. Это разрушающий прогресс и мудрость, материализм и искренность, пренебрежение законами природы и безоговорочная вера в них.

Марина все смотрела и смотрела и опять почувствовала, что ей уже знакомы эти образы, краски, что она уже где-то видела этих смелых воинов и разноцветных уток, идущих по широкой полосе вдоль всей камеры. Но она точно знала, что не могла раньше этого видеть.

«Не могла в этой жизни, а, может быть, в прошлой?» – вдруг невольно промелькнуло в голове Марины.

Саша все-таки не выдержал. Даже его бескрайнему терпению пришел конец:

– Ну все, Маринка, пошли, а то скоро стемнеет, а мы тут уже больше часа торчим.

– Саша, а мы еще придем сюда? Здесь так красиво… А ты можешь подождать еще минут десять? – взмолилась Марина.

– Так, Марина, даю тебе еще пять минут, и все, к выходу.

Марина жадно всматривалась, стараясь запомнить, а ее подсознание говорило ей:

«Ты все это уже знаешь, это живет в тебе».

Пять минут пролетели как одно мгновение, и когда Сашка за руку потащил ее из гробницы, она чуть не заплакала. Марина не хотела отсюда уходить, она обрела здесь что-то очень значимое для себя, и боялась, что, выйдя наружу, она потеряет это незримое, но очень важное.