Стая - Лев Коконин

Меры были приняты на другой же день. Военные охотники приехали рано утром. Старший из них слушал Павла Матвеевича, сочувственно кивал головой, изредка перебивал его:

— Видел. Всю дорогу следами разрисовали. Матерые. Егеря сейчас на лыжах круг делают — если волки здесь, тревогу сыграем!

Несколько раз Павел Матвеевич ловил себя на мысли, что ему хочется признаться — не волки это, охотнички милые, — собаки! Внутренний голос подсказывал ему этого не делать. «Раз охотники следы путают, пущай тогда собак бьют. Мне и такие соседи не нужны. Собаки-то точь-в-точь на волков похожи. Ну, и ошибся если — простите».

Егеря вернулись с обхода, и тревога была сыграна. Старший из охотников настроил в машине рацию, сообщил в часть: «Волки у лагеря! Берите катушки с флажками, мобилизуйте всех наших охотников. Срочно!»

Бим и Чапа в эту ночь отдыхали. Обычно они отсыпались днем. Продукты из рюкзака хорошо подкормили обоих, почти сутки есть не хотелось. Утро застало их в хорошем настроении. С высоты взгорка, выбранного для ночлега, открывались красивые дали. Такие места Бим выбирал не ради красоты. Он видел и слышал сейчас все вокруг, Увидеть их с Чапой откуда-то со стороны было почти невозможно.

Бим насторожился, когда в полях, далеко от их взгорка, раздался щелчок, еще один, еще. Чапа перестала дремать, тоже навострила уши. Ослышаться они не могли, да и звуки обоим показались странными, совсем не лесными.

Человек выкатил из-за поля, на краю леса он остановился, снял лыжи, сбил с них снег. За спиной лыжника болталась такая же палка, боль от которой пришлось уже узнать Биму. Человек, что-то рассматривая на снегу, двинулся прямо к их взгорку. Иногда он ненадолго останавливался, смотрел на взгорок из-под руки, и от этого взгляда делалось тревожно обоим.

Лыжник никуда не сворачивал, палка из-за спины перекочевала к нему в руки. Он теперь не оглядывался по сторонам и не смотрел себе под ноги. Следы! Ну конечно! Вечером они с Чапой это поле пересекали. Вот ведь — научились разбирать хитрые следы зайца, знали, что такое «двойка», «скидка», почему же сами не умеют хитрить?

Человек в белом халате пересек поле, ближе подпускать его не следовало. Бим встал с лежки, отряхнулся от снега, подождал, пока отряхнется Чапа. Они бежали след в след несколько километров, а когда лес кончился, Бим остановился передохнуть. Человек в белом халате и с ненавистной палкой за спиной разглядывал на снегу следы.

Бим как следует разглядел человека и немного поуспокоился. Одновременно у взгорка и здесь, за несколько километров, один человек быть не мог. Первый был толще и халат у него свисал до пят. У этого халат едва прикрывает колени. Но и у этого за плечами палка, от которой лучше держаться подальше.

Бим резко повернул от лыжника в сторону, трусцой направился к лагерю. Он часто останавливался, слушал лес, старался бежать по зарослям. То, что делал он, в точности повторяла Чапа. Лесную жизнь Бим начал чуть раньше нее, и она подчинялась ему во всем.

Бим и Чапа выбрали место на краю густого ельника и залегли. До сторожки было метров триста — четыреста, все виделось как на ладони.

Точно, лыжников оказалось двое, их у сторожки ждали. С разных сторон они подъехали к ней, показывая на лес, долго размахивали руками.

Ни Бим, ни Чапа, конечно, и не догадывались — мирная жизнь их закончилась.

К сторожке подкатила большая машина. Из нее выходили люди, в руках у каждого лыжи и ружья. Бим наблюдал, и люди в белом не нравились ему все больше. Их с Чапой надежно прятал от чужих глаз ельник, но все равно от этих людей надо держаться подальше. Бим последний раз взглянул на сторожку, и вдруг что-то задержало его внимание…

Прапорщик Николай Васильевич Коробов никогда не был охотником, а тем более волчатником. С охотниками свел его простой случай. На его складе лежали катушки с флажками, и он отвечал за них. Управляться с катушками в помощь охотникам выделили солдат. Он и отвечал теперь не только за катушки, но и за солдат. Егерь-волчатник отдавал команду ему, он — солдатам.

— Первую катушку рядовой Семенов и Кравченко! — командовал Николай Васильевич, — вторую катушку… Третью…

Пора было уходить из ельника, но Бим узнал этот зычный голос, слушал бывшего своего хозяина, видел его. Он не боялся теперь ни большой машины, ни людей около нее. Сейчас, вот сейчас, он позовет за собой Чапу, радостно залает и выскочит из ельника к этой большой машине. Вот будет радость! Больше всех, конечно, будет рад его бывший хозяин.

Бим медлил. Ему вспомнились вдруг голодные дни на цепи. Обида на хозяина, внезапно захлестнувшая его, вспыхнула и пропала. Разве сравнить страдания на цепи с теми, что пришлось хлебнуть ему, мыкаясь по лесам. Каково слышать, как воют голодные волки, каково самому выть, как они. Позови хозяин сейчас, он добровольно бы дал застегнуть цепь на шее.

Хозяин его не звал.

— Бойченко! — донеслось до Бима, — слушай мою команду!

Команд было много. Один за другим лыжники уходили от машины прочь, и чуткое ухо Бима слышало, как поскрипывает снег справа от него, слева. Снег скрипел теперь по всему лесу, и тревога Бима усиливалась.

Бим и Чапа испугались флажков. Они наткнулись на них, как только вышли из ельника. Бим прыгнул через веревку первым, задел ее. Красные тряпки легли на снег, Чапа перешагивала их с опаской. Бим задержался у тряпок, обнюхал одну, другую, над следующей поднял ногу.

Лес за флажками оказался подозрительным. Увлекая за собой Чапу, Бим вернулся к флажкам, подлез под веревку. Он так и не решил, куда уводить Чапу. Несколько минут назад лес был полон приглушенных звуков: скрипел лыжами, где-то кашляли, кто-то кому-то чего-то нашептывал. Теперь звуки пропали, лес словно притаился, даже ветерок стих, не доносил чужих запахов.

Знакомый голос нарушил тишину леса:

— За-агонщики! Ди-истанция сто метров! Двигаться по моей команде!

Бим растерялся. По стволам деревьев ударили палки, глухое эхо заметалось вокруг, звуки понеслись со всех сторон сразу. Выделялся лишь знакомый голос хозяина, уверенный, сильный:

— Аа-та-та-та-ту! О-оп! О-оп! О-оп! Кравченко, не отставать! Аа-ля-ля-ля-ля!

— Аа-та-та-та-та! Кравченко! Кому говорю, быстрее!

Егерь почти не вмешивался, но когда понял, что левый фланг двигается медленно, перекинул ружье на другое плечо, махнул рукой прапорщику:

— Торопитесь! Приотстать! Я подгоню левых! — егерь трусцой побежал влево.

— Гоп-гоп-гоп-гоп! — старался прапорщик! — Бойченко! Не торопись! Тормози!

Николаю Васильевичу было жарко, пот застилал глаза, лыжи вязли в рыхлом снегу. Разгоряченного охотой, счастливого видел он себя сейчас рядом с командиром, осознавал причастность свою к метким выстрелам. Еще бы!