Пилот мечты - Александр Зорич

Мы смели воздушное прикрытие! Маневренность и скорость гребешков не могла им помочь, так как маневрировать вдруг стало просто некуда: огромный объем простреливался нами во всех направлениях.

Тридцати гребешкам ничего не стоило умыть нас в крови и пламени, но теперь — теперь игра поменялась! Там, где пасовала техника, выигрывала тактика.

Торпедоносцы и штурмовики вышли на рубеж атаки.

Уродливые домны падали под ударами управляемых бомб одна за другой! Но одну башню мы расстрелять не успели. И тогда выяснилось, зачем джипсов принесло на планету. Домны оказались гигантскими инкубаторами, которые собирали органические и неорганические материалы для выведения потомства. Тех самых гребешков!

Мы не стали выжигать молодняк, а джипсы не стали выжигать нас, хотя могли. Ведь с орбиты к месту побоища устремились почти все наличные истребители врага! Они сохранили потомство, а мы — лицо. А заодно и кучу жизней. И, вроде как, выиграли.

Мы получили приказ возвращаться на авианосцы. А джипсы тем временем посадили на поле с домнами астероид! Никогда такого не видел. Космическая скала садилась на планету, как какой-то десантный катер!

Это они детишек своих проклятых забирали.

А два других астероида наши и клонские комендоры распистонили. Событие радостное, нет слов! Да только на орбите прямо по маршруту возвращения образовался плотнейший метеоритный поток из обломков, через который нам пришлось прорываться.

Почти все прорвались. Но все-таки не все.

Ваш покорный слуга схлопотал маленький такой камушек прямо в двигательную секцию. Парсер сообщил, что у нас накрылся калибровщик фабрикатора дейтерий-тритиевых капсул, а это означало, что в остальном совершенно исправная машина не может задействовать маршевые движки.

Мощный «Горыныч» оказался в положении лежачего паралитика. Вроде все конечности на месте, а не пошевелиться.

Сами посудите: стоило мне дать тягу, как в камеру сгорания направилось бы термоядерное топливо в виде ДТ-капсул… Это-то хорошо, что направилось. Но плохо, что без всякого контроля со стороны системы калибровки. Минута работы, затем — перегрев и прогорание стенок камеры, огонь в топливной системе, огонь по всему двигательному отсеку и — взрыв. Умница парсер не мог позволить мне столь глупого суицида и заблокировал маршевые.

Я угробился бы, без всяких сомнений! После страшного напряжения последних часов, после того, как я чудом выжил в бою, после того, как нас накрыла почти сотня гребешков, а мы не могли стрелять… Ваш Андрей Румянцев был очень сильно неадекватен. Оч-ч-чень.

Хотелось домой, я орал матерные слова в разнообразных сочетаниях, колотил по пульту и требовал от парсера разблокировать двигатели. Словом, вел себя, как шимпанзе в зоопарке, а вовсе не как пилот в кабине.

Парсер мудро проигнорировал мои вопли насчет «разблокировать двигатели» и сообщил, что приступает к выполнению программы экстренной посадки. Если я, конечно, не возражаю. То есть товарищ пилот может попробовать приземлиться сам, но в космос мы уже точно не летим, по крайней мере не на этом «Горыныче».

И вот тогда-то и случилось первое приключение из целой серии, которая сделала мою судьбу совсем нескучной.

Посадка получилась экстренной — это еще мягко сказано. Слава богу, что он такой добрый и обеспечил прекрасные метеоусловия. Слава «Горынычу» за отменное качество его планера. Слава штабу — по его воле я расстрелял все ракеты и сжег море горючки, так что машина была облегчена до последней крайности. Ну и парсеру слава — он усадил флуггер на одних маневровых, а я даже синяка не набил, хоть и нагадил со страху полные ботфорты.

— Да-а-а, — протянул я, чтобы как-то отреагировать на ситуацию, — ну и попал…

Вляпался я знатно. Хуже был бы только местный океан, где я рисковал тихо и без затей утонуть.

«Горыныч» упокоился в тысяче километров от зоны штурмовки. На карте место посадки обозначалось как Сумеречные Леса. Титанировое тело моего боевого коня пропахало широкую просеку среди деревьев. Точнее, среди наотарских макрофлорозоидов. Но будем говорить — «деревья». Сознание человека любит следовать знакомым шаблонам. Раз имеется лес, должны быть деревья — и точка.

С тем же успехом местную растительность можно было назвать цветами. Или папоротниками. Или грибами. Я не силен в биологии, тем более ксенобиологии, но флуггер окружали вовсе не деревья. Да полно, у меня нет уверенности, что некоторые формы вообще можно было причислить к растительности!

На левой плоскости флуггера лежал цветок. Пожалуй что цветок. Было в нем при жизни двадцать метров росту, а стебель в талии — метра полтора.

Справа от кабины покачивался бамбук подозрительно красного цвета. На его стволе то и дело открывались щели, откуда вырывался едва заметный лиловый пар. Этот веселый бамбучок определенно дышал. И вполне возможно, выдыхал он что-то потоксичнее кислорода или углекислоты.

Поверх фонаря кабины разлеглась лиана, покрытая веточками и листиками, а равно ресничками и иголочками. Вдруг лиане лежать надоело — и на меня уставились глаза! Да-да, целая батарея фасеточных глаз!

Лиана пришла в движение, шустро перебирая ветками, и уползла.

Дерево, в которое флуггер уперся носом, изрядно покосилось. И вот оно, недовольно фыркнув, извлекло из почвы десяток корней и отошло от помехи на пару метров. Его условно скажем кора (этакий весьма своеобразный ярко-зеленый глянцевый слой), поврежденная моим «Горынычем» при посадке, истекала желтым соком. К этой ране за минуту слетелся рой бабочек, которые покрыли ствол гирляндой совершенно цветочного вида.

Приглядевшись, я обнаружил, что бабочки, полакомившись желтым соком, и в самом деле превратились в цветы. По крайней мере они явно отказались от дальнейшего автономного существования, поскольку выпустили длинные щупы-стебельки, которые основательно укоренились в плоти дерева. В то же время крылья бывших насекомых свернулись так, что стали совершенно неотличимы от лепестков, формирующих чашечку цветка.

— Весело живете, — пробормотал я.

Лес был густой и вполне оправдывал свое название. Под его пологом царил сумрак, хотя Дромадер стоял почти в зените и жарил вовсю. И был тот сумрак наполнен псевдорастительной жизнью, названия коей отсутствовали в моем словаре.

— Включить аварийный маяк, — приказал я парсеру, вдоволь насмотревшись.

— Принято, — ответил тот приятным женским голосом.

— Доложи обстановку. Исправность оборудования, связь, тактическая обстановка.

— Флуггер к полету не пригоден, — констатировал парсер вполне очевидный факт. — Связь работает на прием, на передачу работает только аварийный маяк. Не могу засечь присутствия каких-либо аэрокосмических аппаратов, Анализ ранее принятых переговоров позволяет предположить, что в данный момент боевые действия в районе конфликта приостановлены, ведутся только поисково-спасательные операции.

— Великолепно! Как думаешь, нас найдут? — поинтересовался я.

Парсер защебетал, что, конечно же, всенепременно найдут в полном соответствии с планом поисково-спасательных операций и распорядком эвакуационных мероприятий.

«…И психологических методичек, — подумал я. — Наши премудрые военные психологи преотлично вправляют парсерам мозги насчет того, как вправлять мозги брату-пилоту вот в таких аховых ситуациях».

Если судить здраво, наличествует только один шанс из ста, что меня обнаружат в Сумеречных Лесах за тысячу кэмэ от места боя. А это означает перспективу пренеприятнейшей робинзонады.

Я поинтересовался у парсера, как понимать окружающее: шагающие деревья, лианы с глазами и порхающие птеродактилями пятиметровые цветки. Парсер сообщил, что биосфера Наотара, в основном, состоит из переходных растительно-животных форм жизни, классификаторно относимых к особому царству флорозоидов.

— Покидать флуггер не рекомендовано, — предостерег парсер. — Уровень выживаемости человека без специального снаряжения в местных лесах составляет двадцать семь процентов на месяц пребывания.

Да, месяц я здесь точно не протяну… Согласно грубой прикидке выходило, что статистика отводит мне только неделю.

Но флуггер оглядеть надо, и просто необходимо размять ноги, а то я с ума сойду в этой душегубке!

Убедившись, что маяк исправно пилит эфир, а пистолет Шандыбина заряжен и покоится в нагрудной кобуре, я полез наружу.

Автохтонных форм жизни я не опасался. До тех пор, пока работают сервоприводы скафандра «Гранит», я представляю собой бронированного монстра, не слишком ловкого, но практически неуязвимого.

Опять-таки, пистолет. Как показала история, для человека самый опасный зверь — другой человек, или иное мыслящее высокоразвитое существо. Еще древние римляне по этому поводу высказывались однозначно: homo homini lupus est!