Легко ли быть царем - Пол Андерсон

Его товарищи были уже рядом — по одному с каждой стороны. Низкие ветви не позволяли им воспользоваться арканами, поэтому они обнажили сабли. От левого нападавшего Эверард отбивался щитом. Правый бок при этом оставался открытым, но ведь его противники получили приказ не убивать — авось сойдет. Последовал удар справа — перс метил ему по ногам. Патрульный подпрыгнул, и клинок просвистел под ним. Внезапно левый атакующий тоже ткнул саблей вниз. Эверард почувствовал тупой удар и увидел вонзившееся в его икру лезвие. Одним рывком он высвободился. Сквозь густую хвою проглянуло заходящее солнце, и в его лучах кровь стала необыкновенно яркого алого цвета. Эверард почувствовал, что раненая нога подгибается.

— Так, так! — приговаривал Гарпаг, возбужденно подпрыгивая футах в десяти от них. — Рубите его!

И тогда Эверард, высунувшись из-за щита, выкрикнул:

— Эй вы, ваш начальник — трусливый шакал, у него самого духу не хватило, он поджал хвост и удрал от меня!

Это было хорошо рассчитано. На миг его даже перестали атаковать. Он качнулся вперед.

— Персы, раз вам суждено быть собаками мидян, — прохрипел он, — почему вы не выберете себе начальником мужчину, а не этого выродка, который предал своего царя, а теперь бежит от одного-единственного грека?

Даже по соседству с Европой и в такие давние времена ни один житель Востока не позволил бы себе «потерять лицо» в подобной ситуации. Гарпаг вряд ли хоть раз в жизни струсил — Эверард знал, как несправедливы его насмешки. Но хилиарх процедил проклятие и тут же ринулся на него. В этот миг патрульный успел заметить, каким бешенством вспыхнули глаза на сухом лице с крючковатым носом. Прихрамывая, Эверард тяжело двинулся вперед. Два перса на секунду замешкались. Этого вполне хватило, чтобы Эверард и Гарпаг встретились. Клинок мидянина взлетел и опустился; отскочив от греческого шлема, он, отбитый щитом, змеей скользнул вбок, норовя поразить здоровую ногу. Перед глазами Эверарда колыхалась широкая белая туника; наклонившись вперед и отведя назад локоть, он вонзил меч в тело противника.

Извлекая его, он повернул клинок — жестокий профессиональный прием, гарантирующий, что рана будет смертельной. Развернувшись на правой пятке, Эверард парировал щитом следующий удар. С минуту он яростно сражался с одним из персов, краем глаза при этом заметив, что другой заходит ему в тыл.

«Ладно, — подумал он отрешенно, — я убил единственного, кто был опасен Синтии…»

— Стойте! Прекратите!

Это слабое сотрясение воздуха почти потонуло в шуме горного потока, но воины, услышав приказ, отступили назад и опустили сабли. Даже умирающий перс повернул голову.

Гарпаг, лежавший в луже собственной крови, силился приподняться. Его лицо посерело.

— Нет… постойте, — прошептал он. — Подождите. Это… не просто так. Митра не дал бы меня поразить, если бы…

Он поманил Эверарда пальцем. В этом жесте было что-то повелительное. Патрульный выронил меч, подошел, хромая, к Гарпагу и встал около него на колени. Мидянин откинулся назад, поддерживаемый Эверардом.

— Ты с родины царя, — прохрипел он в окровавленную бороду. — Не отпирайся. Но знай… Аурвагош, сын Кшайявароша… не предатель. — Худое тело напряглось; в позе мидянина было что-то величественное, он словно приказывал смерти подождать. — Я понял: за пришествием царя стояли высшие силы — света или тьмы, не знаю. Я воспользовался ими, воспользовался царем — не для себя, но ради клятвы верности, которую я дал царю Астиагу. Ему был… нужен… Кир, чтобы царство не расползлось на лоскутья. Потом Астиаг жестоко со мной обошелся и этим освободил меня от клятвы. Но я оставался мидянином. Я видел в Кире единственную надежду — лучшую надежду — для Мидии. Ведь для нас он тоже был хорошим царем — в его владениях нас чтут вторыми после персов. Ты понимаешь… пришелец с родины царя? — Потускневшие глаза ощупывали лицо Эверарда, пытаясь встретиться с его взглядом, но сил даже на это у хилиарха уже не было. — Я хотел схватить тебя, выпытать, где повозка и как ею пользоваться, а потом убить… Да… Но не ради своей выгоды. Это было ради всего царства. Я боялся, что ты заберешь царя домой; он давно тоскует, я знаю. А что сталось бы тогда с нами? Будь милосерден, ведь милосердие понадобится и тебе!

— Буду, — сказал Эверард. — Царь останется.

— Это хорошо, — вздохнул Гарпаг. — Я верю, ты сказал правду… Я не смею думать иначе… Значит, я искупил вину? — с беспокойством спросил он еле слышным голосом. — За убийство, которое совершил по воле моего старого царя, — за то, что положил беспомощного ребенка на склоне горы и смотрел, как он умирает, — искупил ли я вину, человек из страны царя? Ведь смерть того царевича… чуть не принесла стране погибель… Но я нашел другого Кира! Я спас нас! Я искупил вину?

— Искупил, — ответил Эверард, задумавшись о том, вправе ли он отпускать такие грехи.

Гарпаг закрыл глаза.

— Теперь оставь меня, — произнес он, и в его голосе прозвучало гаснущее эхо былых приказаний.

Эверард опустил его на землю и заковылял прочь. Совершая положенные ритуалы, два перса встали на колени возле своего господина. Третий воин снова отрешился от всего, ожидая смерти.

Эверард сел под деревом, отодрал полосу ткани от плаща и перевязал раны. С той, что на ноге, придется повозиться. Главное — добраться до роллера. Удовольствия от такой прогулки будет мало, но как-нибудь он доковыляет, а потом врачи Патруля с помощью медицины далекого будущего за несколько часов приведут его в порядок. Надо отправиться в какое-нибудь отделение, расположенное в неприметном периоде, потому что в двадцатом веке ему зададут слишком много вопросов.

А на такой риск он пойти не мог. Если бы его начальство узнало, что он задумал, ему наверняка бы все запретили.

Решение пришло к нему не в виде ослепительного озарения. Просто он наконец с трудом понял то, что уже давно вынашивал в подсознании. Он прислонился к дереву, переводя дух. Подошли еще четыре перса, им рассказали о том, что произошло. Они старались не смотреть в его сторону и лишь изредка бросали на него взгляды, в которых страх боролся с гордостью, и украдкой делали знаки против злых духов. Персы подняли своего мертвого командира и умирающего товарища и понесли их в лес. Тьма сгущалась. Где-то прокричала сова.

9

Заслышав шум за занавесями, великий царь сел в постели.

Царица Кассандана шевельнулась в темноте, и тонкие пальцы коснулись его лица.

— Что это, солнце моих небес? — спросила она.

— Не знаю. — Он сунул руку под подушку, нащупывая всегда находившийся там меч. — Ничего особенного.

По его груди скользнула ладонь.

— Нет, что-то произошло, — прошептала она, внезапно вздрогнув. — Твое сердце стучит, как барабан войны.

— Оставайся здесь. — Он поднялся и скрылся за пологом кровати.

С темно-фиолетового неба через стрельчатое окно на пол лился лунный свет. Ослепительно блестело бронзовое зеркало. Воздух холодил голое тело.

Какой-то темный металлический предмет, на котором, держась за поперечные рукоятки, верхом сидел человек, словно тень вплыл в окно и беззвучно опустился на ковер. Человек с него слез. Это был хорошо сложенный мужчина в греческой тунике и шлеме.

— Кит, — выдохнул он.

— Мэнс! — Денисон ступил в пятно лунного света. — Ты вернулся!

— А как ты думал? — фыркнул Эверард. — Нас может кто-нибудь услышать? По-моему, меня не заметили. Я материализовался прямо на крыше и тихо опустился вниз на антиграве.

— Сразу за этой дверью стражи, — ответил Денисон, — но они войдут, только если я ударю в гонг или закричу.

— Отлично. Надень что-нибудь.

Денисон выпустил из рук меч. На мгновение он застыл, потом у него вырвалось:

— Ты нашел выход?

— Может быть, может быть. — Эверард отвел взгляд, барабаня пальцами по пульту машины. — Послушай, Кит, — сказал он наконец, — у меня есть идея, которая может сработать, а может и нет. Чтобы ее осуществить, понадобится твоя помощь. Если она сработает, ты сможешь вернуться домой. Командование будет поставлено перед свершившимся фактом и закроет глаза на все нарушения устава. Но в случае неудачи тебе придется вернуться сюда в эту же ночь и дожить свой век Киром. Ты на это способен?

Денисон вздрогнул — но не от холода. Очень тихо он произнес:

— Думаю, да.

— Я сильнее тебя, — без обиняков сказал Эверард, — и оружие будет только у меня. Если понадобится, я оттащу тебя силком. Пожалуйста, не принуждай меня к этому.

Денисон глубоко вздохнул.

— Не буду.

— Тогда давай надеяться, что норны[2] нам помогут. Пошевеливайся, одевайся. По дороге все объясню. Попрощайся с этим годом, да смотри не скажи ему: «До встречи», — потому что, если мой план выгорит, таким это время больше никто не увидит.