Петля - Аркадий Адамов

Простившись с ребятами, я иду по коридору к выходной двери и по пути обращаю внимание на массивный замок, висящий на двери одной из комнат. Случай, надо сказать, уникальный. Такие замки висят на амбарах или индивидуальных гаражах. Методом исключений я прихожу к выводу, что этот замок принадлежит неведомой мне еще Надежде и ее мужу Петру, железнодорожникам, в данное время находящимся в очередных рейсах. Уникальный замок на их двери западает мне в память.

Спустя полчаса я уже стою в толпе прохожих на широченном тротуаре и, запрокинув голову, рассматриваю громадное, из стекла и бетона здание, где еще совсем недавно работала Вера Топилина. Небольшая площадка перед главным подъездом забита машинами, они рычащим стадом вползли и на тротуар позади меня, нас разделяет лишь ряд чахлых, недавно посаженных деревцев, опирающихся на высокие колья, вбитые в землю рядом с ними. Падает густой снег. И сквозь эту движущуюся белую кисею высокое, с зеркальными лентами окон здание кажется сказочно воздушным и почти нереальным.

Я направляюсь к подъезду, сверкающему стеклом и начищенной бронзой, пересекаю огромный, как вокзал, вестибюль, сдаю пальто в гардеробе и на одном из бесчисленных лифтов мчусь вверх.

Далее мой путь лежит по широкому суетливому коридору, устланному красной ковровой дорожкой, мимо высоких дубовых дверей с блестящими бронзовыми ручками невиданной величины и, вероятно, стоимости.

В самом конце этого длиннейшего коридора я обнаруживаю нужную мне комнату и, на всякий случай постучав, но так и не дождавшись ответа, толкаю тяжеленную дверь, которая, однако, распахивается с неожиданной легкостью и стремительностью.

В комнате шумно, и вполне естественно, что мой деликатный стук никто не расслышал. Здесь пять столов и пять девиц, одна красивее другой. При моем появлении пять пар подведенных, лукавых и любопытных глаз устремляются на меня. При этом девушки так приветливо улыбаются, что всякая скованность тут же покидает меня. Я улыбаюсь им в ответ и говорю:

— К вам просто опасно заходить.

— Вам не опасно, — смеется самая бойкая из девушек. — Вы такой длинный.

— Именно, — подхватываю я. — Поэтому мне виднее, чем другим, какие тут сосредоточены опасности. Особенно для холостого человека.

— Женатые иногда тоже пугаются, — весело объявляет все та же девушка и добавляет: — Но вам все это не грозит. Вы же из милиции, правда? И вам нужна Люба?

— Все верно. Удивительно только, как вы догадались.

— Ничего удивительного. К нам такие высокие молодые люди еще не приходили. И из милиции никогда не приходили. Вот мы и сопоставили. А Люба вот. Ждет вас.

И девушка указывает на свою соседку.

Люба, пожалуй, выглядит скромнее всех в этой девичьей комнате. А может быть, на нее так действует мой визит. Это очень тоненькая, узколицая девушка с длинными льняными волосами, которые падают ей на плечи; брови, как и ресницы, сильно подкрашены, щеки, по-моему, тоже, уж очень они румяные. На Любе голубенькая кофточка с длинными, широкими рукавами и тонкая ниточка блестящих бус, наверное, из чешского стекла. Большие Любины глаза смотрят на меня с любопытством и легким испугом.

— Неужели вы по поводу сапожек? — неожиданно спрашивает все та же бойкая девушка.

— Каких сапожек?..

— Сапог-чулок, которые мы с Любой вчера купили, на полуплатформе, — не скрывая беспокойства, объясняет девушка. — Ну что тут такого? Мы ведь просто обегались, пока достали. Один музыкант привез из Испании. Конечно, жутко дорого. Чуть не месячная зарплата.

— И никакого мужа, — насмешливо вставляет кто-то из девушек. — Только мама и папа.

— Перестань, — резко обрывает ее первая и снова обращается ко мне: — И вообще, если хотите знать, тут я виновата, а не Люба. Это я музыканта того нашла.

— Да что вы! — восклицаю я. — Какие еще сапожки? Я даже понятия о них не имею… — И, в свою очередь, обращаюсь к Любе: — Если бы вы были мужчиной, — говорю я ей, — то я бы предложил вам выйти покурить.

— Вы и сейчас можете мне это предложить, — отвечает она, доставая из лежащей на столе сумочки пачку сигарет и изящную зажигалку.

Люба легко поднимается, и я галантно пропускаю ее вперед. У нее совершенно идеальная фигурка и стремительная походка, которую не портят даже огромные, неуклюжие «платформы» на ее точеных ножках.

В коридоре мы действительно закуриваем, пристроившись возле окна, и я уже совсем другим тоном спрашиваю Любу:

— Скажите, вы очень дружите с Верой Топилиной?

— Да. А что случилось?

— Последний раз когда вы виделись?

— Мы?.. В понедельник. Вере пришлось последний день работать. И зарплату надо было получить. А во вторник она собиралась за путевкой. Ей обещали, в Тепловодск.

— Не очень-то подходящее время, а? Конец ноября.

— Что делать. Вере надо лечиться. И Тепловодск ей очень помогает. Но вы не ответили. Что-нибудь случилось?

Я со вздохом киваю в ответ:

— Да, Люба. Случилось. Вера погибла.

— А!..

Люба прижимает ладонь ко рту и смотрит на меня расширенными от ужаса глазами, потом, запинаясь, спрашивает каким-то сдавленным шепотом:

— Как… погибла?.. Что вы говорите?..

— Ее тело нашли утром, во вторник. В котловане одной стройки. Это или убийство, или самоубийство. И случилось вечером, в тот самый день, когда вы ее видели.

— Нет, нет, — машет рукой Люба. — Какое там самоубийство? Она же собиралась лечиться. Она выздороветь хотела. У нее и в мыслях не было, что вы…

Слезы текут по Любиным щекам, она ищет платок, но он остался в сумочке на столе. Тогда Люба отворачивается к окну и судорожно всхлипывает.

С женщинами бывает особенно трудно при расследовании такого рода преступлений. Отчаяние и неожиданность потери захватывают их до такой степени, что они не в состоянии стать помощниками в нашей и без того сложной работе, не могут не только что-либо вспомнить, но даже ответить на самые простые вопросы.

Мне приходится задать Любе один и тот же вопрос два или три раза, пока он до нее доходит, и она рассеянно отвечает:

— Я не помню…

— Ну, вспомните, — настойчиво повторяю я. — В котором часу вы с ней виделись?

— Часа… часа в два, наверное. Во время обеда.

— О чем вы с ней говорили?

— Ну, я же не помню! — с болью восклицает Люба. — Не помню! Как вы не понимаете?..

— А вечером? Она не говорила вам, что собирается делать вечером?

— Не говорила, — резко отвечает Люба.

Я делаю паузу и затем продолжаю разговор уже совсем другим тоном. Я как-то интуитивно чувствую, что в таком состоянии, в каком находится Люба, человека надо встряхнуть, каким-то толчком вывести из охватившего его тупого отчаяния.

— Вот что, Люба, — сухо, почти официально говорю я. — Вы что же, не хотите, чтобы мы нашли преступника?

Люба так стремительно поворачивается ко мне, словно я ее ударил. На лице ее проступают красные пятна.

— Вы что?.. — губы ее дрожат. — Вы что говорите?.. Как вы смеете… так говорить?..

— Почему же вы так себя ведете? — продолжаю наступать я. — Почему не хотите отвечать на мои вопросы? Почему вы не хотите ничего вспомнить? Вы что, не понимаете, как это сейчас для нас важно?

— Да, да, — говорит Люба, словно просыпаясь, и проводит рукой по лбу. — Вы правы. Я постараюсь… Но это все так ужасно, так неожиданно…

— Тем не менее возьмите же себя в руки, — говорю я сердито. — Неужели вы такая слабая? И еще одно поймите: нам дорога каждая минута. У нас такая работа.

— Ну хорошо… — через силу говорит Люба и до боли закусывает губу. — Спрашивайте. Ну, что же вы?..

— Вспомните ваш последний разговор с Верой.

Люба снова отводит взгляд в сторону окна и, хмурясь, некоторое время молчит, потом медленно начинает говорить:

— Вера сказала, что завтра поедет за путевкой… что это большая удача… что напишет мне, как приедет… что… Ах, да! Что она все-таки перейдет на другую работу, что ей трудно на этой…

— Кем Вера работала?

— Секретарем у нашего зама.

— У товарища Меншутина?

— Да.

— Как его зовут?

— Станислав Христофорович. Вон его кабинет, — Люба указывает рукой. — Раз, два, три, четыре… пятая дверь налево.

— Спасибо. Ну, а что еще Вера говорила в тот раз?

— Еще?.. Что же еще?.. — Люба старается сосредоточиться. — А-а, вспомнила. Вечером она собиралась позвонить сестре в Подольск. Проститься. Заехать к ней она уже не успевала. Потом… потом что-то постирать собиралась в дорогу, что-то починить. Она одно платьице купила, оказалось длинно, а так как на нее сшито.

Вот это уже существенно. Выходит, вечерняя прогулка и встреча не были запланированы заранее. Значит, тот человек неожиданно зашел за Верой или вызвал ее по телефону. И Вера очень заторопилась. Она не успела поесть, не успела даже выложить из сумочки документы и деньги. Да, скорей всего, это было так.