Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

Интонация была нетерпеливой, возможно, вопрос задавался ему уже не раз.

Он ответил хрипло:

— Здесь находится человек, который объявил насчет лечения синапсифером?

Приемщица внимательно взглянула на него и сказала:

— Распишитесь.

Арбен засунул руки в карманы и еще более хрипло повторил сказанное. Грю называл ему имя прибора, но слово звучало странно, как какая-нибудь абракадабра.

Приемщица с металлом в голосе ответила:

— Ничего не могу для вас сделать, пока вы не распишетесь в книге посетителей. Таковы наши правила.

Не говоря ни слова, Арбен повернулся, намереваясь уйти. Молодая женщина, сидящая за столом, сжала губы и нажала на кнопку сигнала, находящуюся сбоку стола.

Арбен безуспешно боролся с охватившим его отчаянием. Девушка смотрела на него в упор, взгляд ее был жестким. Его охватило дикое желание бежать…

Кто-то в белом халате поспешно вышел из другой комнаты, и приемщица указала ему на Арбена.

— Доброволец для синапсифера, — сказала она. — Не хочет назвать себя.

Арбен поднял голову. Это была еще одна женщина, моложе. Он посмотрел на нее с тревогой.

— Вы занимаетесь этой машиной, мисс?

— Нет, совсем нет, — она улыбнулась самым дружелюбным образом, и Арбен почувствовал, как его тревога немного отступает.

— Но я могу отвести вас к ней, — продолжала она. Потом добавила: — Вы действительно хотите стать добровольцем для синапсифера?

— Я просто хотел повидать человека, который им занимается, — деревянным голосом ответил Арбен.

— Отлично. — Казалось, его слова ничуть ее не смутили. Она повернулась к комнате, из которой вышла, и поманила его за собой.

Он последовал за ней с колотящимся сердцем и оказался в маленькой комнатке ожидания. Она мягко проговорила:

— Если вы согласны подождать примерно с полчаса, а может, и меньше, доктор Шент вас примет. Сейчас он очень занят…

Четыре стены маленькой комнаты сомкнулись вокруг него и, казалось, сделали его беспомощным. А вдруг это ловушка? Не придут ли за ним Древние?

То было самое долгое ожидание за всю его жизнь.

Лорд Энниус, Прокуратор Земли, не встретил подобных трудностей, когда пожелал увидеться с доктором Шентом. За те четыре года, что он был Прокуратором, визит в Чику все еще не перестал быть для него событием. Поскольку он являлся здесь прямым представителем далекого императора, номинально его статус был равен статусу наместника огромного галактического сектора, распространявшего свое влияние на сотни кубических парсеков, однако, фактически, его пост был немногим лучше изгнания.

Пойманный в ловушку стерильной чистоты Гималаев и сидящий в ней среди столь же стерильных и ненавидящих его обитателей, он даже поездку в Чику склонен был рассматривать как временный побег.

Собственно, эти его побеги были кратковременными. Они должны были быть таковыми, ибо здесь, в Чике, необходимо было носить, не снимая, даже во время сна, пропитанные свинцом одежды и, что еще хуже, постоянно вводить в себя дозы метаболика.

Он с горечью сказал об этом Шенту.

— Метаболик, — проговорил Шент, держа приготовленную для инъекции ампулу, — является, возможно, настоящим символом всего, что ваша планета означает для меня, друг мой. В его функции входит ускорение всех физико-химических процессов в организме, пока я сижу здесь, погруженный в радиоактивное облако, о котором вы даже не имеете понятия.

Он ввел ампулу.

— Ну вот! Теперь мое сердце забьется немного быстрее, дыхание станет более учащенным, а в печени начнется процесс химического синтеза, ибо печень, как объясняли мне медики, является самой важной фабрикой в организме. И за это я плачу последующими головными болями и усталостью.

Доктор Шент слушал его с некоторым удивлением. Он производил впечатление очень близорукого человека, и не потому что носил очки или щурился, но просто в силу давно выработавшейся привычки, которая побуждала его долго всматриваться в находившееся перед ним и как бы взвешивать все факты прежде, чем дать ответ. Он был высоким, слегка сутулился.

Однако он достаточно много читал о различных галактических культурах и был относительно свободным от враждебности и подозрения, которые делали среднего землянина столь отталкивающим даже для такого имперского космополита, каковым являлся Энниус.

Шент сказал:

— Я уверен, вы не нуждаетесь в лекарствах. Метаболик — лишь один из ваших предрассудков, и вы знаете об этом. Если бы я заменил ваши пилюли без вашего на то ведома, вам бы вовсе не стало хуже. Более того, вы могли бы даже ощущать потом подобные головные боли.

— Вы говорите это, делая комплимент вашей собственной окружающей среде. Вы отрицаете, что ваш базовый метаболизм выше моего?

Шент проговорил:

— Конечно, нет, но какая разница?! Я знаю, что все это — имперские предрассудки, Энниус, — относительно того, что люди Земли отличаются от других человеческих существ. По сути дела это не так.

— Или вы приходите сюда в качестве миссионеров?

Шент застонал:

— Ради жизни императора. Да, вы, друзья Земли, являетесь лучшим образцом таких миссионеров. Жить здесь, запертым в этой смертоносной планете, что может быть ужасней?

— Я говорю серьезно, Шент. Какая еще планета сохраняет в повседневной жизни столько ритуальных обычаев и доводит себя до такой ярости? Не проходит и дня, чтобы ко мне не прибыли делегации от одного или другого из ваших правящих органов с просьбой о смертном приговоре для какого-нибудь бедняги, все преступление которого состоит в том, что он вошел в запрещенную зону, уклонился от шестидесяти лет или просто съел больше еды, чем полагается на его долю.

— Да, но вы всегда даете согласие на подобный приговор. Ваш идеализм как будто прекращает сопротивляться.

— Звезды мне свидетели, что я борюсь с собой, давая согласие на смерть. Но что может сделать одиночка? Император сделал бы так, потому что все подданные империи должны оставаться неизменными в своих местных обычаях — и это верно и мудро, ибо поддерживает оборону против тех дураков, которые, в противном случае, подняли бы восстание, базируясь на каком-нибудь вторжении. Кроме того, стоило бы мне воспрепятствовать вашим советам, сенатам и палатам, настаивающим на смерти, и поднялся бы такой крик, такой шум, что я предпочел бы спать среди легионеров, дьяволов, чем находиться на такой Земле даже десять минут.

Шент вздрогнул и пригладил редкие волосы.

— Для всей Галактики, если она вообще что-нибудь о нас знает, Земля — только камень в небе. Для нас же это дом, единственный дом, который мы знаем. И все же мы не отличаемся от вас, живущих во внешних мирах. Просто мы более невезучи. Мы толпимся здесь, в этом мире, за стеной радиации, окруженные огромной Галактикой, которая отрицает нас. Что мы можем сделать, чтобы противостоять пожирающему нас ощущению крушения? Вот вы, Прокуратор, захотели бы, чтобы мы послали излишек нашего населения в Галактику?