Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

Марк же вернулся к зеркальцу, вышел, попил с мастером Хуаном белого чая, вечером встретился с клиентом в баре, отчитался, дождался мгновенного перевода на свой счет, а потом позвонил Бубну с предложением немного отпраздновать.

Ну а наутро перед дверью его ждали федералы.

5

Кредитная линия определяет, кто ты есть. Лучше любого генетического анализа, потому что основана на генетических анализах. И еще много на каких других анализах и измерениях, от ежедневных до ежегодных.

Что еще важнее, кредитная линия определяет, кем ты будешь.

Она вычерчивается на основе наследственности, врожденных особенностей, антропометрии, анатомии и физиологии, с учетом родственных связей, места работы и образа жизни, унаследованных и благоприобретенных материальных ценностей, а также множества других переменных, значения которых ежесекундно оцениваются и пересылаются куда надо смарт-системами с геопозиционированием и мониторингом жизненных показателей – мобильником, часами, «Фиксом», оксаной.

Нейросеть не врет. ИИ не ошибается.

Так что, отслеживая твой статус онлайн, банки достоверно определяют, чего от тебя можно и можно будет ожидать. Знают, сколько ты сможешь отдать и в какой срок, а сколько не сможешь ни за что и никогда, хоть извертись на пупе. То, что дают, ты берешь. Чего не дают – того и не дадут.

В итоге каждый в любой момент времени знает, на что может рассчитывать в этой жизни. На фоне воспоминаний о былой неопределенности это, современное, знание – сверкающее и ценное, как чистой воды бриллиант. Любой новорожденный может быть спокоен и счастлив, если в его линии фигурирует открытый кредит на учебу. Может, не откладывая в долгий ящик, взять его прямо в роддоме (хорошо, не сам, а его законные правообладатели, но суть одна), многие так и делают – лучше позаботиться заранее, чем потом жалеть. Хотя, если спустя несколько лет экс-младенец станет вести НОЖ, начнет злоупотреблять, посадит печень и легкие или просто сломает ногу, процентная ставка изменится. Но тут уж, как говорится, никто не сторож своему брату. Не ломай, значит.

Сразу после запуска – после дня «К» – все это так и работало. И спустя всего несколько лет рефинансирование превратило совокупность кредитных линий всех заемщиков в такой спагетти-код, что пришлось вводить ограничения.

Теперь ты выбираешь три-четыре кредитных направления. И все. Победители генетической лотереи выбирают пять, в редчайших случаях дают шесть. А дальше все твои запросы к банкам касаются одного из выбранных направлений. Медицинская помощь, образование, недвижимость, личный транспорт, путешествия. Развлечения. Красота. Духовное развитие. Домашние животные для особо стукнутых.

Все остальное – милости просим, по дебетной линии. То есть только наличными. С зарплаты, ага.

Для человека, у которого на сто процентов реализованы все открытые ему кредитные направления, это фактически означает «все остальное – никак».

Майю почти наверняка все это не напрягало бы, будь оно так всегда. Если бы будущее не наступило так быстро. Она помнит себя девочкой, летом, во дворе, с другими детьми, среди пятиэтажек и высоких пушащихся тополей – и ничего такого. Кажется, кредиты уже существовали, но родители брали их с осторожностью. Прикидывали, сумеют ли отдать. Теперь прикидывать не надо: алгоритмы уже все посчитали за тебя – бери и радуйся.

Майю не напрягало бы это, если бы ей не требовалось прямо сейчас объяснить всю систему пожизненного государственного кредитования человеку, который, похоже, последние лет двадцать провел где-то в ледяной избушке посреди вечной мерзлоты.

Глаза у Эль Греко темные и выразительные, пусть и непонятно, что именно они выражают. Изумление? Разочарование? Когда Майя прерывается, мутант какое-то время глядит на нее, а потом замечает:

– Вы живете в довольно специфичном мире. Ты так не думаешь?

«Что еще за „вы“»?» – раздраженно думает Майя.

Пробираясь сегодня по Городу Золотому – безо всякого оружия, – она, странное дело, чувствовала себя куда спокойнее. Солнца как с утра не было, так и не появилось, но слой облаков тонкий, и света вокруг достаточно. Дневной свет – немного непривычный, в нем все кажется совсем не таким четким, как в освещении молла. Но, так или иначе, она имеет возможность разглядеть Фриктаун во всем его беспощадном голом великолепии: груды мусора после вчерашнего, лужи сомнительных жидкостей, несколько вялых весельчаков все никак не закончат беседовать с кирпичными стенами, с закрытыми глазами приплясывать посреди пустой улицы и играть на варгане – если то, что делают с варганом, можно назвать игрой. Социотех окутывает этот район молла многозначительной аурой сладостного порока, атмосферой искушений и разврата распоследнейшей степени, но сейчас, днем, Майя видит, с кем тут приходится просыпаться – и это, по сути, ничуть не элитарная помойка на старом пустыре, только и всего.

Майя погружается в таинственный сумрак подворотни. Облетающие барбарисовые кусты днем смотрятся куда безобиднее. Она сто лет не видела барбариса и не может удержаться: отщипывает один кислый листочек и жует. Потом, набравшись решимости, шагает к подвальной двери.

Дверь закрыта.

Майя отступает, оглядывает фасад здания. Ага, есть еще одна дверь, на нормальной высоте. Оксана в сто-какой-то-там раз предупреждает о том, что, находясь на территории без покрытия, не рекомендуется заходить внутрь зданий, и Майя выключает звук. Придерживает дверь, но та все равно стукает у нее за спиной – кажется, оглушительно.

На лестнице ее не ждут ни грязные одеяла, ни набитые хламом сумки-тележки, ни штабели ресайкл-тары – ничего такого, с помощью чего принято обустраивать свое жилище в непокрытых кварталах. Если верить социотеху, а ему верят даже те, кто ему не верит – потому что, зараза, неощутимый, как радиация.

Она осторожно поднимается по темному пролету, доходит до первой площадки и озирается. Опять-таки, ничего страшного. Железных бочек с разожженными в них кострами, совокупляющихся прилюдно тел и пакетиков из-под орто не наблюдается. И очень тихо. На площадке – три дверных проема, хотя дверь есть только в одном. К ней прилеплен на монтажный скотч клочок бумаги. Шагнув поближе, Майя читает: «тебе сюда». И все.

Ну, ладно. Она дергает дверную ручку.

Теперь перед ней длинный коридор. Она делает два шага, заглядывает в первую по ходу движения комнату. В центре стоят, чуть повернутые друг к другу, два разномастных стула: деревянный цвета ореха, винтажный, и неожиданно новенький офисный. Больше в комнате нет ничего, кроме еще одного дверного проема.

– Пожалуйста, садись, – раздается из соседнего помещения. – Я буду через минуту.

Как будто бы дело происходило в офисе какой-то конторы, и ей предложили подождать в приемной, пока к ней не выйдет менеджер. Майя еще разок взвесила за и против. Опустилась на деревянный стул, который тут