Елабуга (СИ) - Линник Сергей

Вернулись назад, до перекрестка, у которого ждала гебешников черная эмка. Пешеходы так им и не встретились, только грузовики пылили по дороге к парому. До деревни дошли в начинающихся сумерках. Дома в Нижнем Услоне были, как один, добротные, видно, река и переправа кормили здешних людей неплохо. Где-то мычала корова, блеяли овцы, последние курицы брели на насест. Будто не было в паре километров сотен и тысяч людей, едущих на войну и с войны.

– Добрый вечер! Не подскажете, к кому обратиться в Казань переправится? – спросил Андрей у мужчины, сидевшего на лавочке у дома.

– Добрый вечер. Да хоть и ко мне обращайтесь. Утром солнце встанет, позавтракаем и перевезу.

– Сколько заплатить?

– Что ты про деньги сразу говоришь? Еще не едем никуда. Сколько скажу, сколько и заплатишь. Давай, заходи, отдохни у нас. Сейчас жена на стол соберет, поедите с дороги, обмоетесь. Отдохнете, а утром в Казань. Проходи, проходи, не бойся, – мужчина слегка подтолкнул Андрея к дому. – Сейчас ужинать будем. Меня Ренат зовут. А вы кто?

– Я Андрей. Это Настя. Мы из Москвы едем. В Елабугу.

– Далеко заехали, из Москвы. Надо же. А это жена моя, Фариза.

– Добрый вечер, – поздоровался Андрей. – Я – Андрей. Это Настя.

– Дочка твоя?

– Нет, у нее по дороге несчастье случилось, помогаю ей.

– Ох, бедная девочка. Пойдемте, помоете руки, я пока на стол накрою.

После вкуснейшего супа с лапшой, который Фариза называла токмач, пили чай, хозяева рассказывали о своей дочери, внуках, старший из которых должен уже пойти в школу и Андрей за этими разговорами расслабился и начал клевать носом.

– Эх, хозяйка, уморили мы гостя. Давайте спать ложиться, завтра день долгий будет.

Постелили Андрею на кошме, а Настю Фариза забрала спать с собой и засыпая, Андрей слышал, как они о чем-то шептались в соседней комнате.

Утром проснулись с солнцем, перекусили вчерашним супом и пошли к Волге. Фариза долго обнимала Настю, прощаясь. Несколько лодок лежали на берегу. Андрей помог Ренату вытолкать старую, но свежпросмоленную лодку в воду, и Ренат, не торопясь взмахивая веслами, повез их на казавшийся очень далеким восточный берег Волги.

Плыли долго, но Ренат даже не выглядел уставшим, когда лодка уткнулась носом в восточный берег Волги.

– Сколько мы должны, Ренат?

– Сколько не жалко. У вас дорога, все может случиться. Ты хороший человек, Андрей, я вижу, я тебе не за деньги помог.

Андрей достал из кармана две зеленых купюры по пять червонцев и протянул их Ренату.

– Ты что, это очень много, я не возьму!

– Не последние отдаю. А тебе пригодятся. Сейчас всем плохо будет, так пусть хоть это немного поможет.

– Спасибо, – сказал Ренат, пряча деньги. – Смотрите, вон туда, направо – Казань. В Казани сейчас очень много госпиталей, военных полный город, там непонятно что сейчас творится. Немного налево – Савелово. Может, там найдете, кто вас повезет.

Савелово выглядело победнее Нижнего Услона, некоторые из домиков, спускающихся к реке, смотрелись настоящими хибарами. На улицах никого не было видно, только пару раз их облаяли собаки из дворов. Пройдя деревню почти до конца, Андрей увидел в одном из дворов полуторку.

– Есть кто? Хозяева?

Из дома вышли двое мужчин, один лет тридцати, высокий и немного сутуловатый, второй, пониже, совсем молодой парень, но тучный и уже начинающий лысеть. Поздоровались.

– Чего хотел?

– Мне бы до Елабуги доехать. Я заплачу, не в обиде будете.

Мужчины переглянулись между собой, высокий кивнул:

– Ну заходите, посмотрим, чем сможем помочь. До Елабуги можно и съездить, недалеко будет.

Андрей прошел во двор и повернув голову в сторону грузовика, вдруг увидел выглядывающий из-под брезента, брошенного в кузове, сапог, обутый на неподвижно лежащую ногу.

– Вы знаете, наверное, мы в другом месте…, – начал говорить он, поворачиваясь к высокому, который остался стоять у ворот, как вдруг Настя, глядя куда-то ему за спину, закричала: «Дядя Андрей!!!» и что-то стукнуло его по темени. В глазах потемнело, Андрей шагнул вперед, ноги почему-то заплелись и он, падая, успел увидеть Настю, которую сутулый хватал за плечи.

Марина

Ночь прошла ужасно: разболелись еще сильнее ноги, и Марина никак не могла найти то положение тела, в котором можно было бы хоть ненадолго задремать. Утром чувствовала себя разбитой, но пришлось вставать, готовить Муру завтрак. Сына ее ноги не волновали, он уже мыслями был в Чистополе (или сразу – в Москве). Поел и ушел, сказал, что вещи будут собирать вечером. Да и что там собирать, тех вещей остался мизер.

После обеда пришли две знакомых, с которыми вместе ехали в Елабугу.

– Да что Вы, Марина Ивановна, забыли в этом Чистополе, зачем он Вам нужен? Работы там нет никакой, если что и обещали, то потом откажут, своим отдадут. Уж судомойкой точно брать не станут – это же продукты, кто к ним чужих пускать будет, – уговаривали они на два голоса, будто от того, останется ли здесь Марина, зависела их судьба. – А работа и здесь есть, мы узнавали уже, в огородном совхозе, и работа легкая, Вам не трудно будет, а всё же заработок какой-никакой. Вот давайте прямо сейчас пойдем и узнаем.

И Марина собралась и пошла с ними в этот огородный совхоз, где оказалось, что работы ей никакой обещать не могут – сезон кончается, работников остается самый минимум до весны, а что весной будет – кто ж его знает. Сказали подойти через пару дней, может, что и решится.

Марина за это «может решится» уцепилась обеими руками. Ей казалось, что всё ускользает, ничего не остается, так, может, хоть эта работа прокормит ее и Мура. Чистополь казался далеким и призрачным, будто не она там была еще пару дней назад и ходила по этим бесконечным кабинетам, добываясь переезда.

Вечером он всё это выложила Муру – все свои сомнения и страхи.

– Решай сам, сынок. Как скажешь, так и сделаем. И ведь со школой надо что-то решать уже в ближайшие дни.

Но Мур решать ничего не хотел. Ему хотелось в Москву, чтобы о нем там заботились, чтобы всё было как до войны и вникать в эти мелкие, с его точки зрения, и глупые даже заботы ему не хотелось.

Опять они с Муром разругались и легли спать, так ничего и не решив.

Марина опять не могла уснуть, боль грызла ноги, она не знала куда деваться. Хотелось одного – чтобы всё это кончилось и кто-то дал ей, наконец, покой.

Андрей

Очнувшись, Андрей обнаружил себя на соломе в каком-то сарае, построенном из неплотно пригнанных досок: сквозь щели в сарай проникало достаточно света, чтобы осмотреться.

– Дядя Андрей, наконец-то ты пришел в себя! Я уже и не знала что делать!

– Тише, Настя, тише. Долго я в отключке был?

– С полчаса, наверное. Этот тебя лопатой ударил и они тебя сюда в сарай затащили вместе со мной и заперли, а сами ругались сильно и ушли в дом. Потом молодой ушел куда-то, а второй остался, я все через дырку в стене видела.

– Вещи наши где?

– Рюкзак твой они забрали и из карманов все вытащили. А мой оставили, посмотрели, что там только книга лежит и бросили. Но пока они ходили, я твой наган успела спрятать. Ты же их застрелишь? Мы выберемся? Ты же сильный, я знаю, дядя Андрей.

– Что-то сделаем, конечно. Выберемся.

– Как немца в лесу подстрелишь их, да, дядя Андрей?

– Настя, с чего ты взяла, что немца я застрелил? Он просто замолчал, мы и ушли. Попасть из нагана в темноте в лесу только в кино можно. Метров с десяти из него только в сарай попасть получится, да и то не каждый раз. Но надеюсь, что здесь он нам поможет.

Время шло, и никто к ним не подходил. Молодой вернулся и они с напарником почти все время сидели во дворе. Они явно кого-то ждали: сутулый время от времени выходил за ворота, стоял, а потом возвращался. Ни есть, ни пить они Андрею с Настей не давали, а на попытки пошуметь пригрозили, что зажгут сарай. Впрочем, через какое-то время молодой принес кувшин с водой и, заставив отойти от двери, отпер ее и, на мгновение приоткрыв, поставил внутрь. Время тянулось медленно. Усевшись у стены, Андрей наблюдал за двором, а Настя читала свою книгу.