Заговор - Сергей Шхиян

Прасковья сидела, потупив глаза, и ни разу не посмотрела в нашу с Федей сторону.

Теперь, когда появилась третья женщина, стал понятен порядок, по которому тут располагались люди: женщины сидели по одну сторону стола, мужчины по другую. Пока я рассматривал девушку, пришло еще несколько человек, и стол почти заполнился. Свободными оставались несколько мест во главе. Все присутствующие сидели молча, не поднимая глаз, так что создавалось впечатление, что они то ли молятся про себя, то ли сосредоточено о чем-то думают.

Наконец среди присутствующих пробежала какая-то невидимая волна, больше похожая на общий вздох. В трапезную вошли хозяин, его супруга Марья Ивановна и высокий худой человек с узким аскетическим лицом и чахлой козлиной бородой, чем-то похожий на Ивана Грозного с картины Репина. Троица прошла в начало стола, хозяева расположились друг против друга, а высокий, я подумал, что это и есть таинственный Георгий, сел во главе.

Общий вздох и слабое движение тотчас замерли, а глава маленькой общины встал и благозвучным, мягким голосом, который мне почему-то сразу же показался неприятным, начал говорить:

— Возлюбленные мои, среди нас появился новый хороший человек, друг нашего Федора, потому сегодняшняя трапеза будет считаться праздничной.

Я мельком осмотрел стол, но ничего напоминающего обещанную праздничную трапезу на нем не оказалось. Между каждой парой стояли только керамическая миска с кашей и кружка с каким-то напитком. Похоже, что праздник нас ждал или символический, или духовный.

— Возблагодарим Господа за хлеб наш насущный, — продолжил так же благостно, как и начал, узколицый, — он любит нас, а мы любим его!

Мысль была хорошая, но не оригинальная.

— Мы здесь все любим друг друга, ибо учит нас Господь: «Возлюби ближнего как себя самого!»

Против этого тоже нечего было возразить, только было непонятно, в какой форме у них должна проявится любовь к ближнему.

— Во имя великой любви, аминь, — совершенно неожиданно для меня кончил он свою проповедь, — теперь наслаждайтесь хлебом насущным и любовью друг к другу!

Оратор сел, а присутствующие разом выдохнули сдерживаемый воздух и подняли головы.

Я в упор посмотрел на свою «напарницу» и, честно скажу, на несколько секунд окаменел. Девочка была очень хороша. У нее оказались огромные серые газа, в которых было столько любви, обожания, желания, не могу придумать, как все это описать, что будь я в другом месте, не знаю, как повел бы себя. Скорее всего, растекся бы перед ней талой лужей.

Она, между тем, взяла со стола деревянную ложку и, не сводя с меня сияющих глаз, зачерпнула ложку каши и протянула ее мне через узкий стол. Мы сидели так близко друг от друга, что сделать это оказалось просто и естественно. Я еще не пришел в себя от ее внешности и сияющих глаз и послушно взял в рот пустую овсяную кашу. Девушка нежно улыбнулась и передала мне ложку так, что наши пальцы невольно встретились.

Я взял ложку, еще не понимая, что делать дальше. Она на нас двоих была почему-то одна. Пришлось скосить глаза, чтобы сориентироваться. Оказалось все просто и естественно. «Возлюбленные» по очереди кормили друг друга! Пришлось и мне зачерпнуть ложку каши и попотчевать красавицу. Она изящно приоткрыла губки и с удовольствием взяла в рот лакомство. Пока Прасковья наслаждалась лошадиной радостью, распаренным, пресным овсом, я мельком оглядел остальных участников пира. Кроме заглавной троицы, нас было здесь семь пар. Я видел только тех, что сидели напротив, женщин, и поразился, сколько красивых девушек хозяевам удалось загнать в один сарай и заставить есть пустую кашу.

Между тем визави забрала у меня ложку, и мне опять пришлось давиться овсом. Потом мы опять передали ложку из рук в руки, и все повторилось. В отличие от меня, Прасковья, как и ее сидящая рядом сестра, ела кашу едва ли не с вожделением и досуха облизывала ложку. Выглядело это не очень гигиенично, но бесспорно эротично и возбуждающе. После третьей передачи сценарий «праздника» немного изменился. Девушка взяла в руки кружку и поднесла мне к губам. Я для пробы отпил глоток. Жидкость оказалась густой, маслянистой, терпкой на вкус и на языке остались какие-то фрагменты, вроде мякоти фруктов. Было не очень вкусно, но вполне съедобно.

Однако я решил пока не рисковать, неизвестно, чем тут кормят, и вполне возможно, что-нибудь подсыпают в еду и питье.

Моя назначенная подруга к питью отнеслась с еще большим вожделением, чем к еде, сделала большой глоток и от наслаждения закрыла глаза. Запив сухую кашу, мы продолжили овсяное насыщение. Точно так же ели и пили и все остальные, включая хозяев. Один «председатель» сидел без дела и смотрел куда-то в пространство.

Я осторожно ел и только делал вид, что отпиваю из кружки. Постепенно все сидящие за столом оживали. Уже слышались отдельные реплики, смешки и взгляды делались все откровеннее. Моя «кормилица» уже не просто грела взглядом, она им меня просто прожигала.

В конце концов я даже услышал ее голос:

— Тебе хорошо? — спросила она, низко перегнувшись на мою сторону стола, так что мы почти коснулись лицами друг друга.

Голос у девушки оказался, что называется, волнующим, низким, мелодичным и очень женским. Она обдала меня близким, теплым дыханием, пахнущим непонятным терпким напитком. Мне это показалось приятным. Я едва удержался, чтобы не поцеловать ее через стол прямо здесь и сейчас, при всех. Оказалось, что кое-кто это себе уже позволяет. Присутствующие склонялись друг к другу, не обращая внимание на окружающих. Только Георгий сидел прямо, отрешенно и все так же скучно смотрел в потолок. Прасковья вновь тщательно облизала ложку, как бы лаская ее языком и, зачерпнув кашу, приблизила к моим губам.

Только очередная ложка овса немного вернула меня в чувство. Я прислушался к собственным ощущениям и понял, как сильно возбужден. В голове плыло, тело не ощущалось, а все, чему положено стремиться к любовным утехам, что называется, дрожало и пело.

«Какой-то виагрой, сволочи, опоили! — подумал я, стараясь взять себя в руки. — Главное — не думать ни о чем таком, попытаться отвлечься!» Я начал вспоминать свое сегодняшнее происшествие, доброхота Петра, кузнеца, их закопченных подручных с косами. Получилось у меня не очень удачно, слишком близок и велик был сидящий напротив соблазн, чтобы думать о чем-то другом, кроме любви.

— Выпей, — умоляюще попросила девушка, протягивая через стол кружку.

Я взглянул в ее чистое, нежное личико, встретил плывущий, обволакивающий взгляд и понял, что сейчас меня понесет. Она была так желанна, что справиться с подкатившей волной нежности казалось совершенно нереально. Только в последний момент я сумел отстраниться от соблазна.

— Лучше ты, — ответил я, ловя ее руку с тонкими дрожащими пальчиками. Мы склонились головами, и я, взяв кружку в ладонь, поднес зелье к жаждущим губам.

Прасковья взглянула благодарно и отпила сразу несколько глотков.

— Какой ты хороший, — прошептала она, — какой желанный!

— Точно, возбудитель или наркотик, — определил я, и сразу желание у меня начало стихать. — Как бы девочка не перебрала, пьет-то зелье она одна.

О передозировках наркотиками я знал из телевидения и теоретически представлял, как это опасно.

— Ешь кашу, — попросил я и всунул ей в рот подряд несколько ложек овса, не соблюдая ни ритуал, ни очередность. Прасковья машинально глотала безвкусный корм, обволакивая меня затуманенными глазами. Между тем наши соседи уже начали вставать из-за стола и, как только сходились у его конца, сплетались в объятиях. Сначала я подумал, что они начнут заниматься любовью тут же, в сарае, на виду у всех, но пары переплетясь, осыпая друг друга ласками, медленно уходили из трапезной.

За столом уже почти никого не осталось, только Георгий, хозяева, и мы с Прасковьей. Я подумал, что, пока предводитель рассматривает потолок, а хозяева заняты друг другом, нужно отсюда уходить. Обращать на себя раньше времени внимание не было никакого резона. Пусть думают, что я, как и все, нахожусь в трансе.

— Пойдем скорее, милая, — позвал я девушку. Прасковья, слепо улыбаясь, поднялась на ноги и потянулась ко мне. Сидели мы на самом краю стола, так что тотчас сплестись в объятия не представило труда. Девушка попыталась обвить меня руками и бедрами, но я слегка приподнял ее и быстро вынес наружу.

Во дворе уже никого не оказалось, и куда идти дальше, было непонятно. Визави, кажется, уже ничего не соображала. Думаю, я ей как мужчина был больше не нужен, зелье и воображение вполне заменили телесные отношения.

— Куда теперь? — спросил я, низко наклоняясь к ее лицу. От запаха женских волос и кожи меня так «заколбасило», что пришлось задрать голову и несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы прийти в себя.

— Туда, — указала она кивком головы на главную избу, — скорее, я больше не могу!