Немного пустоты - Александр Муниров

Я тоже зевнул. Кошка подняла голову и недовольно посмотрела мне в глаза.

– Если я расскажу, то ты не захочешь больше со мной общаться.

– Пожалуй, лучшего способа создать интригу еще не придумано.

– Ну хорошо, ты знаешь, кто такие инкубы?

– Ты что, инкуб? – она хмыкнула.

– Думаешь, это смешно?

– Ну… это так… я бы сказала, очень самоуверенно и немного хвастливо. А как ты это понял?

– Меня натолкнули на эту мысль. Впервые инкубом меня назвал друг, сказав, что ко мне все слишком хорошо относятся, а я этим пользуюсь и не замечаю. Я думал на эту тему, думал… и додумался. Да, он прав, инкуб, как есть. Ну что, не боишься больше со мной общаться?

– Ага, боюсь, – Шаманка переложила голову пониже, – То есть друг тебе сказал, что ты инкуб, и с тех пор, ты инкуб?

– Возможно «инкуб» не совсем верный термин, но более близкого я пока не придумал. Но без секса я точно не могу жить.

– С ума сойти – протянула она, – без секса мало кто может жить. А тех, кто может – стоит пожалеть.

Кошка легла на бок так, чтобы иметь возможность смотреть мне в глаза, вытянула переднюю лапу и положила мне на подбородок.

– Ну хорошо-хорошо, хочешь почти правдивую легенду?

– О тебе?

– Конечно.

– Тебе ее тоже друг рассказал или сам выдумал?

– Сам выдумал. Честное слово. Зато об инкубах. Будем считать ее сказкой на ночь.

Шаманка потерлась носом о мой бок и кивнула. Женщина с фотографии продолжала за мной подсматривать. Амулеты, замерцали, когда мимо окон по двору проехала машина, светом фар невольно их высвечивая. Ощущение легкой духоты сохранялось. В общем, атмосфера была самая что ни на есть подходящая для сказки на ночь.

– Если вкратце, то я верю, что инкубы уже давно живут среди людей. Но, понятное дело, не рассказывают об этом. Выглядят они точно также, как и все остальные, имеют сходное строение – ни один врач никогда не догадается о том, что с ними что-то не так. Кроме эндокринологов и психологов. Но инкубы к ним и не ходят. Их даже можно было бы назвать мутантами, но вся разница заключается в психосоциальном уровне и сочетании гормонов.

– Это не сказка, а лекция на ночь… но здорово, – Шаманка перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок.

– А как тебе иначе рассказать правдоподобную историю обо мне? Ты, я смотрю, уже заочно сомневаешься в том, что я существую, хотя причин не верить мне пока еще нет.

– Я ведь не сказала, что мне неинтересно слушать. Продолжай, очень интересно.

– Мне сложно сказать, как они появились. Думаю, ни один инкуб точно об этом не знает. Мы вообще друг с другом стараемся не общаться. Опять же из-за гормонов и особенностей поведения. Как у животных, которые сходятся вместе только для того, чтобы спариться, а в остальное время живут каждый на своей территории. Хищники-одиночки. Для людей же они, как я уже говорил, выглядят точно такими же, как и все, за тем лишь исключением, что в инкубах сильно развито то, что называется привлекательностью. Иными словами, инкубы – это люди, которые очень нравятся другим. Один человек улыбнется другому, незнакомому, и тот через полминуты об этой улыбке забудет. А инкуб, даже некрасивый, улыбнется и тот человек, потенциальная жертва улыбки, будет об этом думать день за днем.

– Ты знаешь, люди не так уж и часто улыбаются друг другу. Я говорю о незнакомых людях.

– Я к тому, что инкубы знают на уровне подсознания, когда и как нужно улыбнуться так, чтобы произвести максимальный эффект. Не потому что хотят, а потому что для них это естественно.

– То есть они еще и эмпаты? Смотрят на человека, улавливают по жестам, взглядам и прочему их состояние, а потом говорят и делают то, что нужно, чтобы человек потянулся к ним?

– Можно и так сказать, только не все так просто. Все таланты имеют свою цену. Например, инкубы с трудом выносят друг друга. Представляешь – два существа, которые могут друг друга очаровать и которые знают об этом. Это просто сводит с ума, поэтому они предпочитают не общаться. И поэтому избавляются от своих детей, отдавая их в детские дома. Или просто сбегая из роддомов, предварительно подделав документы. Видишь? Все сходится.

– А еще, вероятно, сами инкубы страдают от своего обаяния? – спросила Шаманка, – как романтические герои – прекрасные и печальные?

– Да нет, это другие страдают. У инкубов все куда хуже обыкновенных моральных дилемм. Если они не могут никого обаять, то быстро выгорают изнутри и превращаются в пустых невзрачных людей. А пустой инкуб – это очень страшно. Представляешь – снаружи человек, а внутри пустота. В метафизическом смысле, конечно. Поэтому, инкубы не могут остановиться. Ну и люди, которых инкубы касаются, начинают страдать… от ревности, например, ведь их партнеры не специально нравятся всем вокруг, а поклонников у них очень много. А может быть, все дело еще и в том, что люди, во время секса делятся с инкубами своей силой и оттого сами выгорают. Но остановиться не могут ни те, ни другие.

Я замолчал и прикрыл глаза, слушая дыхание Шаманки. В тот момент, когда я решил, что она уже спит и пора останавливаться, Шаманка вдруг сказала:

– Ты эту историю давно придумал?

– Кое-что придумал прямо сейчас, но, если честно, основная часть выдумывалась в несколько этапов. В детстве, с другими детдомовцами, мы постоянно сочиняли разные байки о родителях. Мало кому хотелось верить в то, что его родители просто себя любили больше, чем детей, или что муж убил жену, а потом повесился, пока их сын был в детском саду. Или, что родители были наркоманами, поэтому ребенка у них забрали сразу из роддома, чтобы обеспечить ему хоть какое-нибудь будущее. Те, у кого с фантазией был порядок – сочиняли разные истории о чудесных родителях, которые были вынуждены оставить нас тут. Конечно же на время. Так появились родители-шпионы, короли, миллиардеры. Даже ходила легенда о том, что один из нас избранный маг, вроде Гарри Поттера и что его вот-вот позовут в волшебную школу. И каждый втайне надеялся, что это он.

– Я почти уверена, что ты и затеял эту эпопею с историями… – сонно сказала Шаманка.

Вообще-то это был не я, но решил не разочаровывать ее.

– Так или иначе, а у меня тоже была красивая история, а уже потом, в консерватории, когда меня впервые назвали инкубом, модифицировал ее до нынешнего уровня. Однажды с похмелья, пока таращился в темноту в общежитии, так как выспался за весь день.

– Все с тобой понятно, – уже почти неслышно пробормотала она, – ты меня, наверное, настраиваешь на что-то плохое.

И уснула раньше, чем я успел придумать ответ. И хорошо, что так, от ее вопроса мне стало не по себе, настолько в точку она попала. Я лежал, дожидаясь, пока Шаманка уснет достаточно крепко, переглядывался с женщиной с фотографии, да гладил кошку, выпускавшую в меня когти от удовольствия, а когда дыхание Шаманки стало глубоким встал и осторожно вышел в другую комнату.

Сквозняк из полуоткрытой форточки заставлял трепетать перья, стоявшие рядом на полках. В пяти метрах от этого окна, по ту сторону, над мусорным контейнером стоял фонарь и его свет проникал в комнату, очерчивая четкие границы между черными углами и почти призрачно-белым светом с той стороны. Тени от трепещущих перьев дрожали. Медальоны и подвески покачивались на сквозняке.

Я встал возле окна и посмотрел на улицу. От свежего воздуха снаружи стало чуть легче, я вдруг понял, что все это время чувствовал себя не очень хорошо. Пространство словно давило на меня: медальоны, перья, сладковатый запах, фотография женщины и спящая Шаманка, которая должна была умереть…

Уютно, сказочно, но очень тяжело.

Я нахожусь в квартире у человека, который, если верить другу, уже стоял одной ногой в могиле. Рассказываю ему сказки из прошлого, занимаюсь сексом, глажу его кошку. Что, черт побери, происходит?

Что мне надо было ответить Шаманке, если бы она не уснула?

А я ведь ей мог еще рассказать и другую правду, например о том, что в консерватории меня считали приносящим несчастье, спасибо бывшей девушке с отделения вокала. А еще была девушка-терапевт…

Я почувствовал себя неважно в тот момент, когда, возвращаясь к кровати, подошел к почти полностью сгоревшей ароматической палочке, на столе, рядом с фотографией женщины на стене и дунул. Тонкая струйка дыма, как на последнем выдохе, протянулась вверх, коснулась меня и, в тот же момент, пол ушел из под моих ног. Женщина с фотографии внимательно смотрела за моей реакцией. Оглянувшись, словно в замедленной съемке, я не сумел найти ни одного стула и сел прямо на ковер, прямо в центре комнаты, а потом, когда понял, что комната начинает вращаться, лег. Над моей головой висел провод от гипотетической люстры, на котором, вместо светильника, кружился берестяной журавлик. Я сосредоточился на нем, чтобы остановить вращение комнаты, но стало только хуже. Журавлик покачивался, как маятник в руках гипнотизера.