Северная Аврора - Николай Никитин

Павлин поглядел на «аскольдовца».

– Ты, друг мой милый, сам не ведаешь, что творишь. Я верю в то, что ты парень честный. Но честностью твоей пользуются сволочи.

Бронников переглянулся с матросами.

– Я говорил, что объективно выходит так.

– Именно так!.. – подтвердил Павлин. – Такие заявления на руку нашим врагам! Уголь нужен питерским заводам. Эти заводы готовят сейчас вооружение. Для фронта!.. Ясно? В море вы не пойдете ни сегодня, ни завтра. Но запас для флота забронирован. Конечно, не для дальнего плаванья… а для охраны берегов. Ясно? Надо суметь удержать берег в своих руках. Уголь будем отправлять! Теперь о хлебе… Питер, рабочий Питер сидит без хлеба. Там голод. Самый настоящий голод. А мы разве голодаем? Вы голодаете? Зачем же этот крик? Кому он на руку?

Моряки притихли.

– Кроме того… – продолжал Павлин. – Вы – краса и гордость революции. Так вас называет Ильич. Разве вы не чувствуете, каково нынче положение города? Мы должны все держать на колесах… или на плаву, на воде. А как же иначе?

Бронников снова встал.

– Я вас прошу, товарищ Виноградов!.. Приезжайте сегодня к нам в экипаж… Побеседовать. Это необходимо.

Встал и Ванек Черкизов.

– Хоть на полчаса, товарищ Виноградов!.. Я, как организатор молодежи, прошу вас. У нас много хороших, настоящих ребят. Крепко, революционно настроенных. Ну, и путаники есть. Помогите разобраться.

Павлин невольно улыбнулся.

– А ты, Черкизов, давно среди молодежи работаешь?

– Давно, – ответил тот. – Шестой месяц.

– Коммунист?

– Я еще молодой коммунист, – сказал Черкизов зардевшись.

В разговор вмешался третий моряк, до этого молча сидевший на диване.

Это был уже немолодой человек, лет около сорока, чубатый, степенный. Круглая, коротко подстриженная борода окаймляла его лицо, медно-красное от загара. Глаза, черные и пытливые, в упор смотрели на Павлина. Говорил он неторопливо и спокойно, и только в жесте, которым он сопровождал свою речь, как бы разрубая воздух, чувствовалась сдерживаемая тревога.

– Эсеры и меньшевики крутят. Проще говоря, обдуривают массу. Экипаж волнуется, товарищ Виноградов. Нам одним не управиться. В казармах у нас чисто аврал, штормяга… Чи влево, чи вправо… Жуть! Будто нема компасу. Есть элемент, курса требует, крепкой руки. Сыны анархии, товарищ Виноградов… А когда всякая гидра за спиною подпевает, мутит воду – сами разумеете… качка получается! Авторитета текущий момент требует, так я скажу… Я знаю, как вы вправляете мозги…

Павлин улыбнулся.

– Та верно! А слова ваши – огонь и порох! – боцман протянул Павлину руку. – Приезжайте! Сперва до капитану, а там вызовите боцмана Жемчужного. То я!

Обещав приехать в экипаж, Павлин проводил моря-, ков до двери своего кабинета. Бронников простился с ним последним.

– Решительней, смелей держитесь! – пожимая ему руку, сказал Павлин. – Вы большевик и командир! Не забывайте об этом.

Отпустив моряков, Павлин Виноградов поехал в штаб Беломорского военного округа.

– Опять из Шенкурска неприятные известия, – сказал Зенькович, встречая Павлина внизу, на лестнице штаба.

– Значит, Попов ничего не сделал?

– Черт его душу знает! – с раздражением отозвался военком. – Не то растерялся, не то…

– …мерзавец! – договорил Павлин. – Лево-эсер… Этим все сказано! Напрасно его послали.

Несколько дней назад при проведении мобилизации в Шенкурске вспыхнул белогвардейский мятеж. Члены уездного исполкома заперлись в казарме и в течение четырех дней отстреливались от белогвардейцев. В Шенкурск срочно выехал представитель губисполкома Попов в качестве лица, представляющего местный центр. Вскоре он телеграфировал, что «все в порядке».

– Однако, по моим сведениям, там далеко не все в порядке, – волнуясь, вопреки своему обыкновению, рассказывал Зенькович. – Попов вступил в переговоры с врагом. Белогвардейцы будто бы обещали личную неприкосновенность тем, кто сдастся. Попов уговорил исполкомовцев сдаться, они вышли… И, конечно, тут же были арестованы и отведены в тюрьму.

– Это же провокация! – возмутился Павлин. – Такого «представителя» следует попросту расстрелять. Я возьму людей и сегодня же ночью сам выеду в Шенкурск. Я уверен, Андрей Георгиевич, – горячо продолжал Павлин, – что там орудуют не только эсеры… Нет! За их спиной прячется вся эта дипломатическая сволочь, которую мы терпим в Архангельске. Это же матерые шпионы! В особенности американский посол Френсис. Ты обрати внимание на его елейную улыбку. Это улыбка мерзавца. За ней кроется патентованный убийца. Ему ничего не стоит вонзить тебе нож в спину. Ему ненавистна советская власть! Да и британский посланник Линдлей не лучше… Такой же подлец… Это их работа… Нет, надо их гнать. Недаром они прибыли сюда из Вологды…

– Если бы они объявили войну, тогда разговор был бы проще.

– Как же! Держи карман! Нет, Зенькович. Они действуют из-за угла, как грабители. Завтра же надо связаться по прямому проводу с Москвой, получить санкции и гнать их отсюда. Довольно! К черту!

Павлин и Зенькович поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в один из кабинетов штаба.

В просторной комнате собралось много народу. Здесь были военные власти города: начальник гарнизона Потапов, тяжеловесный круглый военный в длинном френче; командующий флотилией адмирал Викорст, сутуловатый пожилой моряк с утомленным, бледным лицом и спокойными движениями уверенного в себе человека; военные специалисты; сотрудники штаба. Был здесь и начальник штаба Беломорского военного округа, подвижной, несмотря на свою грузность, нетерпеливый Самойло, бывший генерал; одет он был, как и в приемной у Семенковского, в парусиновую толстовку и бриджи. Оглушительный бас его гремел на всю комнату. Но еще больше было штатских. На совещание собрались почти все руководители партийных и советских организаций города. Они сидели вокруг длинного стола, покрытого зеленой скатертью, разместились на подоконниках, заняли стулья, расставленные вдоль стен.

На ходу здороваясь с собравшимися, некоторым крепко пожимая руку, другим издали кивая головой, Павлин увидел и своих друзей: маленького, коренастого Потылихина в коротком морском пиджаке; высокого, плотного Чеснокова с повязкой на глазу; живого, вечно озабоченного, шумного Базыкина в светлом летнем костюме и в синей косоворотке с раскрытым воротом, открывающим полную белую шею. Тут же он увидел и скромнейшего человека, доктора Маринкина, главного хирурга морского госпиталя, заведующего культурными делами города. Пощипывая пушистые усы, Маринкин что-то с ожесточением доказывал своему соседу – молодому военному, судя по выправке бывшему офицеру, – который слушал его в пол-уха, оглядываясь по сторонам.

– Здравствуй, дружок, – сказал Павлин, дотронувшись до плеча Маринкина.

Доктор, оглянувшись, радостно ему улыбнулся. Павлин, садясь на председательское место, ответил ему улыбкой.

Началось заседание. Сперва были выслушаны доклады губвоенкома и начальника штаба Самойло. Затем стал докладывать Потапов.

Павлин слушал внимательно, иногда вскидывая на Потапова глаза и точно следя за его резкими и размашистыми жестами. Когда этот бывший царский полковник, присланный в Архангельск главкомом из Москвы, усиленно жестикулируя, стал говорить о том, что интервенты обязательно просчитаются, Павлин вдруг перебил его быстрым вопросом:

– Почему вы так уверены в этом?

Потапов покраснел.

– Нас не возьмешь голыми руками. Молодая Красная Армия – надежная защита. Войска, охраняющие Летний берег и побережье Солозского селения, отлично несут свою боевую службу. Да вот, к примеру, совсем недавно в узкой лощине у села Солозского мы поймали двух английских шпионов с картами. Все силы, товарищ Виноградов, расположены так, что Архангельск стоит сейчас как бы за колючей изгородью штыков. Я сделал все, что было возможно.

– Все это фразы, товарищ Потапов, – поморщившись, снова перебил его Павлин. – Вот в докладе товарища Самойло были конкретные предложения… Также и в докладе Зеньковича, а вы говорите общие слова. Дайте нам цифры… количество бойцов, дислокацию частей, боевой запас…

– По этому вопросу прошу доложить адмирала Викорста, – хриплым от только что пережитого волнения голосом сказал Павлин.

Викорст провел рукой по едва прикрывавшим лысину прилизанным волосам, подошел к столу и остановился у карты. Взяв карандаш и проведя им линию от Архангельска до острова Мудьюга, адмирал неторопливо доложил о количестве боеспособных кораблей, о подготовленности экипажа, о количестве и качестве морской артиллерии.

– Но самое главное, – напыщенно провозгласил адмирал, – дух русского флота. Военное положение в тысячу раз повышает нашу ответственность. Нам трудно… Я скажу честно, очень трудно. Но если противник рискнет подойти к Архангельску, мы встретим его жестоким огнем. Здесь не Мурманск и не Кемь, товарищ Виноградов… – многозначительно подчеркнул адмирал.