Любовь приходит в черном - Анна Чарова

Новая вспышка скользит по стеклам домов, отражается крылом самолета, золотит края облаков.

Теплый свет разливается по миру искры качаются на серебристых волосах ковыля, мерцают в зрачках парящей чайки.

Видения блекнут и вскоре гаснут. Марина понемногу начинает осознавать себя. Легкие прикосновения — это Артур целует веки, щеки, лоб. Его волосы свешиваются и щекочут лицо. Ликующая пустота повсюду. Кажется, что каждая клеточка тела звенит, наполненная светом.

— Это было волшебно, — прошептала она.

Артур лег на бок, положив ладонь ей на живот. Обессиленная Марина с удивлением отметила, что снова хочет его. Хочет, но не в силах пошевелиться. Артур сгреб ее в объятия, зарылся лицом в волосы и проговорил:

— Спокойной ночи.

Не привыкшая спать с кем-то, Марина проснулась перед рассветом. Все еще не веря в происходящее, она осторожно откинула одеяло, погладила Артура, спящего на спине, по груди — жесткие завитки волос защекотали пальцы.

Прижавшись к его боку, она мирно засопела, а когда проснулась, никого рядом не оказалось. За окном чирикали воробьи и хохотали дети, золотое пятно солнечного света трепетало на потолке.

Приснилось? Марина поднялась на локтях, осмотрела скомканную простыню, взяла несколько жестких черных волос. Нет. Но где Артур? Принимает душ? Нет, в ванной тихо. Заваривает кофе? Тоже вряд ли.

Неужели ушел? Марина вскочила, заметалась по комнате, споткнулась о валяющиеся на полу брюки, схватилась за стол и заметила записку, где ее любимой золотисто-розовой помадой был написан телефонный номер.

Ушел, не попрощавшись. Разве так поступают? Здравый смысл проворчал, что подобные Артуру — еще как поступают. Подумаешь, еще одну восторженную дурочку осчастливил, а сколько их, неосчастливленных, по миру ходит? Вспомнился стишок:

Петя ласковый и трепетный, только — с каждой,Любит секс в горах Тибета и секс на пляже.Хочешь быть в архиве Петиных клевых фоток?Жми «согласна», жди заветное автомото.[2]

Возникло желание изорвать записку и выбросить в мусорное ведро, пострадать денек-другой над нереализованными мечтаниями да успокоиться. В конце концов, есть у нее собственное достоинство или нет? Однако позвонить, нет, написать сообщение хотелось сильнее, причем прямо сейчас. А потом, затаив дыхание, ждать, когда же он ответит. Или слушать протяжные гудки, успокаивая щемящее сердце. Наслаждаться эмоциями, как девочка-подросток, открывшая для себя мир взрослых переживаний.

Казалось, будто от ее души отрезали огромный кусок, и теперь надо любым способом его вернуть. А если написать ему?

Терзаясь сомнениями, Марина протопала в кухню, случайно бросила взгляд на часы и оторопела: было полтретьего дня. Возле чашки с остатками кофе обнаружилась еще одна записка: «Ну ты и соня. Не смог тебя разбудить, уж извини».

Черт! А на работе надо быть в десять! Тампошка сожрет, просто растерзает! И что теперь делать? Срочно брать больничный?

Залился трелью телефонный звонок, Марина открыла сумку. На экране мобильного высвечивалось: главред. О, боже-боже! С замирающим сердцем она прохрипела:

— Алло.

— Кнышева, в чем дело, хотелось бы мне знать? — проворчал он. — Почему от тебя ни слуху ни духу?

Оправдание нашлось само собой.

— Я снотворное выпила, чтоб успокоиться после вчерашнего. И вот, ни будильника не слышала, ничего.

— Восемь раз… Я звонил тебе восемь раз, это — девятый! И что с тобой делать? Премии лишать?

— Казнить нельзя, помиловать, — сказала она. — Лучше ограничимся устным выговором без занесения в личное дело.

— Так уж и быть, — сменил Тампоша гнев на милость. — Но в первый и последний раз и только за заслуги перед Родиной. Чтоб через полчаса была у меня в кабинете. Время пошло.

— Ах ты ж! — воскликнула Марина и тотчас вызвала такси.

До офиса было десять минут езды, если не вляпаться в пробку и если машина не задержится. Наспех приняв ледяной душ, Марина подняла с пола брюки, взяла блузку, прижала к лицу — она пахла духами Артура, содранной древесной корой.

Всю дорогу она думала не о грядущем нагоняе от Тампошки и не о материале, который обещала сдать в обед, а о забытой записке с номером телефона. С одной стороны, хорошо, что она его оставила, не будет соблазна позвонить Артуру слишком быстро, с другой — тягостно. Она закрыла глаза: удивительное дело, цифры, написанные помадой, прочно въелись в память, и Марина помнила номер Артура.

Достала свой телефон, подержала его в руке и спрятала: а вдруг неправильно запомнила, и сообщение придет какому-нибудь сантехнику Васе?

Издательство занимало половину шестого этажа новенького офисного здания.

У выхода Марина столкнулась с приятным блондином, на которого обязательно обратила бы внимание, если бы не познакомилась с Артуром.

Блондин буркнул извинение и зашагал к машинам. Марину что-то будто заставило обернуться, проводить его взглядом. Странное чувство, которое она не могла осмыслить. И вдруг блондин тоже обернулся, расправил плечи, просканировал Марину взглядом и рванул к ней:

— Стойте, пожалуйста, подождите! — Она остановилась, блондин взял под руку, заглянул в глаза так, будто пытался что-то там прочесть. Прочел и посмурнел. — Давайте отойдем, — сказал он уже без энтузиазма.

Что это с ним? Обознался?

— Вы кто и что вам нужно? — Она отступила на шаг.

— Ян Серганов, частный сыск, — представился он, вынул удостоверение и поднес к глазам.

Вроде нормальное удостоверение. Развелось сомнительных контор, как блох на собаке.

— Извините, я очень спешу. Вы по поводу Оливии?

— Нет, — он принялся рыться в борсетке, говоря: — Я очень прошу ответить честно, от этого зависит и ваша судьба. Вы видели этого человека?

С фотографии, прищурившись, на нее смотрел Артур.

Так, не пучить глаза, вести себя естественно. Откуда он знает, что они встречались? Или это он вчера ночью светил в лицо фонариком? Точно, вот гад!

— Его в чем-то обвиняют? — ответила Марина вопросом на вопрос.

— Так вы встречались, — кивнул блондин. — Это, конечно, вряд ли, но… Могу я рассчитывать на ваше сотрудничество?

— Нет. Извините, я спешу. — Марина начала спускаться по ступенькам, блондин увязался за ней.

— Это опасный человек, не советую вам с ним связываться.

— Слушайте, ну детсад, ей-богу. Вы даже обвинение ему не выдвинули, а меня стращаете. Не знаю я, где его искать, а знала бы, не сказала. Уж очень вы странно себя ведете.

Блондин вздохнул с искренним сожалением.