Пропуск - Андрей Дашков

Сгорела, должно быть, церквушка давным-давно, а позже в ней бродяги много раз стоянки устраивали, костры разводили, оборону держали. Кто не без таланта, тот искусством занимался, своеобразным творчеством. В результате все стены в копоти, следами от пуль испещрены, словечками и рисунками похабными разукрашены поверх росписи первоначальной. Уже и не разберешь, что там было намалевано. Только под самым сводчатым потолком остались очертания каких-то крылатых мужичков. Порхают себе в вышине и больше на привидения дурацкие смахивают, чем на небесных жителей.

А посередине зала торчит алтарь каменный для жертвоприношений. Я уже такие видала, но в церкви – ни разу. Вся эта глыба была когда-то кровью обильно полита; кое-где до сих пор коричневые прожилки остались. Не все водой дождевой и снегом талым смыто… По углам косточки белеют, паутиной слегка задрапированные; на полу знаки уродливые углем выведены.

Завела я детишек в это место сумрачное; гляжу – нехорошо им стало. Особенно когда у летучих мышей на колокольне активная житуха началась, с полетами и шорохами.

– Спокойно, детки! – говорю. – Не тех боитесь. Никого из двуногих тут нету, я проверила.

Все равно они от меня ни на шаг не отступают. Чувствую – не мышиная возня их пугает, а что-то другое. Самой тоже не по себе, но не более чем всегда в незнакомом месте. Отлить наружу вышла; все-таки церковь, а не сарай – уважение имею, хоть и без веры произрастала. И малолетки гуськом за мной, след в след – как научила. Даже неудобно при них нужду справлять…

Вернулась в помещение, села у стены, заснуть не могу. И они не спят. Ночь выдалась безлунная и беззвездная; темнота – хоть глаз выколи. Свечка сгорела еще до полумеркоти. Вскоре началось такое, что я надолго ту ночевку запомнила, а пискуны, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Даже под кайфом со мной подобного не случалось, когда, бывало, на «измене» заторчишь. Думала, я заснула незаметно, и так же незаметно кошмарик подкрался. Но шутка в том заключается, что если в самом страшном месте не проснулся – значит, явь это. Не повезло.

Вот и нам не повезло. Нет, видать, в этой земле покоя!.. Выскочили мы из церкви, словно ошпаренные – детишки впереди, я следом. Удивляюсь, как во тьме кромешной никто не расшибся. Не иначе, инстинкт дорогу указал. Детишки орут, а меня озноб бьет. В одежду мою ручонки детские вцепились, крепко-накрепко держатся, будто я им – круг спасательный или деревяшка в бурном потоке.

А во что бы мне самой вцепиться, где защиту найти?! И, главное, от автомата пользы не больше, чем от трухлявой палки. В кого палить будешь, когда тебя, для примеру, из-под земли голосом незабвенного папашки окликают?! А тут еще эти, неупокоенные, без вины на алтаре зарезанные, проклятия шепчут, стонами замогильными уши сверлят. Черной злобой все вокруг пропитано до такой степени, что я задыхаться начала. Будто черви скользкие в ноздри и в рот вползают, клубками свиваются. Чуть себе глотку ногтями не разодрала!

Потом мухи мне лицо облепили сплошным шевелящимся слоем. Ладонями их, липких, ощущала и хруст омерзительный слышала. Впору было поверить, что мордашка моя симпатичная бугорками покрылась и трещинами, а сквозь трещины насекомые наружу выбираются. В паху жуки копошатся, кожу под рубашкой лягушки мокрыми лапками ласкают, крысы дыры в сапогах прогрызают…

В какой-то момент поняла я, что нету, скорее всего, ни мух, ни червей, ни крыс, ни голосов подземных, а вот мозги мои пошаливают; сила непостижимая меня в «крейзу» превратить хочет. Ох, только не это! «Крейза» – как собака бешеная; много беды наделает, прежде чем ее грохнут. А грохнуть ее трудно. Она боли не чувствует и убивать будет, пока хоть один палец шевелится… Я знаю, о чем говорю. Встречаться с такими кадрами приходилось – еле ноги унесла.

Потому мне вдвойне страшно было – от декора наружного и от того, что в башке моей творилось. Хотя различить первое и второе почти невозможно. Сколько ни пыжилась, не сумела морок преодолеть. Один выход остался – смыться. Ну я и дернула из последних сил, по пути прорываясь сквозь сети паутины, невесть откуда падавшие. Не представляю даже, как мальцы проскользнули…

Нет, хватит с меня этих местных «гостиниц»! Уж лучше я в автобусе, на холодном металле до утра ворочаться буду, чем на камнях говорящих. И выводок мой был того же мнения. В салон ребятишки набились и только тогда чуть успокоились. Но все равно – какой теперь сон! Если бы не темень непроглядная, уехала бы я в ту же минуту. Ей-богу, рискнула бы, несмотря ни на что, – лишь бы подальше от проклятой церкви оказаться.

И потому, едва на востоке сереть начало и в двух шагах земля различимой стала, завела я движок и прочь устремилась с чрезвычайной поспешностью.

10. ОН

Езда получалась жестковатой, однако ради неотложного дела я стерпел бы и худшие неудобства. Вскоре на горизонте ржавой коробочкой замаячил автобус. Я решил сохранять предельную дистанцию и чуток придержал дохляка, чтоб ненароком не спугнуть бабу. Несколько часов держался за нею – думал, отвалится моя костлявая задница! Чувствовал себя преотвратно – впервые в жизни (в ЭТОЙ жизни!) катался под солнышком. Бр-р-р! Кожа на открытых участках отчаянно зудела, и пришлось натянуть на руки тонкие кожаные перчатки, но даже после этого зуд не унялся, а омерзительное ощущение щекочущего жара проникло вглубь, до самых костей. Физиономию я завесил платком и низко надвинул широкополую шляпу; таким образом, незащищенными остались только уши.

Я молил Масью, чтоб набежали тучи: на этом дьявольском солнце дохляк стал попахивать сильнее, чем обычно. Очки прилегали не совсем плотно, и отдельные лучики жалили, как осы. Яркий дневной свет проникал повсюду, от него не было спасения. К полудню я чувствовал себя слизняком, изъятым из сырого, темного лежбища под трухлявым пнем и брошенным на раскаленную сковородку. А на обряд дождя, как назло, не было времени.

Но цель оправдывала все – и мои нынешние мучения, и предстоящие мучения тех, кто попадется мне на пути и попытается мешать. Сцепив зубы и вытирая слезящиеся глаза, я преследовал автобус и одновременно поглядывал назад, чтобы уберечь девку от любых неожиданностей.

Определять время по солнцу – примерно то же самое, что по луне. Не думаю, что я ошибался больше чем на час. Примерно в три пополудни девка, очевидно, притомилась и решила передохнуть. И куда она пробирается с таким упорством, черт бы ее драл? Места повсюду гиблые, однако север, по чужим рассказам, – просто пустыня. Лихих людишек там совсем мало, но зато и жратвы днем с огнем не сыщешь, а также всего остального – оружия, одежды, бензина, патронов. Конечно, бабе на какое-то время понадобится уединение; с другой стороны, подыхать от голода ничуть не лучше, чем от пули. Скорее наоборот – дольше и мучительнее…