Горькие шанежки(Рассказы) - Машук Борис Андреевич

— Когда надо, никого не найдешь, — проворчал он, возвращаясь. — Куда это они подевались?

Проходя мимо двери в маленький и всегда пустующий зал ожидания с единственным диваном, Чалов услышал негромкую песню и заглянул в коридор зала. На сухом полу под стеной он увидел кирпичи, застеленные белыми тряпочками; около них лежала сумка с неумело нашитым красным крестом, а на одном из кирпичей прикорнул тряпичный заяц с забинтованной лапой. Тут же сидела девочка и, напевая, баюкала завернутого в лоскуты плюшевого медвежонка с перевязанной головой.

Это была Клара — семилетняя дочка начальника станции. Местная ребятня перекрестила ее в Карлушку, и эта дразнилка так подходила к круглолицей курносой девчушке, что даже дома ее часто так называли.

Чалов негромко кашлянул.

— Вот как… Да тут настоящий медсанбат, оказывается!

Девочка быстро обернулась, и лицо ее осветилось улыбкой.

— Не-е, дядя Саня. Я тут в больничку играю.

— Ну, больница или медсанбат — разница невелика… А что ж ты одна? Где ребята?

— Ражбежались. — Карлушка вздохнула. — Ленька ваш с Пронькой и Толиком ушли на кажарму… Варнаки шалашик в орешнике строят. А моего брата Серегу мамка в Ужловую, к доктору повежла…

— Ты когда же научишься буквы хорошо выговаривать? — улыбнулся Чалов.

Девочка опустила реснички.

— А вот когда в школу пойду…

За выемкой, в двух километрах от станции, поднимая в сырое небо столб дыма, пыхтел на подъеме паровоз.

Чалов присел, взял девочку за руку.

— Есть важное дело, Карлушка… Знаешь в деревне старика Колотилкина? Который продавцом в магазине работает?

Карлушка улыбнулась:

— A-а, этот дедушка салажки делать умеет, да?

— Точно! — обрадовался Чалов. — Дед Колотилкин и обеспечивает всех вас салазками… Так вот: нужно сейчас пойти к нему и сказать, что в военном эшелоне едет на фронт его сын Николай. Запомнила?

— Ага.

— И еще скажи, что этот эшелон пройдет мимо нас часа через два, пусть поторопится. Поняла?

— Ага, — снова сказала Карлушка.

— Вот сколько! — Чалов показал растопыренные пальцы: — Два часа только. Скажи — сын Николай. Танкист. Едет на фронт. Только ты сразу беги, сворачивай свой медсанбат! — повторил Чалов и заторопился сам: паровоз уже пыхтел на выходе из выемки.

— Ладно, дядя Саня… А куклы пусть пока полежат. Я вот жбегаю домой за мешком и пойду.

— Смотри не опоздай!

Через несколько минут, сообщив по линии о прохождении состава, Чалов опять вышел на крыльцо и на тропинке к переезду увидел торопливо идущую девочку в накидке из полотняного мешка. Карлушка сложила мешок углом в угол, получившимся капюшоном прикрыла голову и спину. Так в дождливые дни делали все ребятишки.

«Добежит ли? — подумал дежурный, провожая девочку взглядом. — Старику хоть бы глазом сына увидеть. На службу Колька ушел больше года назад, а теперь, не побывав даже дома, едет на фронт. Кто знает, увидит ли еще стариков?.. Не подкачала бы кнопка малая…»

До села, лепившегося на косогоре, за широкой падью с речушкой посередине, недалеко — чуть больше километра. Взрослому или ребятам в ватажке — совсем пустяки. Но маленькой девочке, да еще в дождь, по раскисшей дороге это не просто.

До пади Карлушка добралась смело и быстро: от переезда дорога шла по чистому месту, между покосом и полем. Но в низине она отвернула к броду, а девочке нужно было идти по тропке к мостку через речку.

Узкая и сырая тропа уводила Карлушку в высокие кочки. Петляя меж редких кустов, она ничего не видела впереди и по сторонам. Только серое, в темных разводах небо низко висело над головой. Как нарочно, из ближнего куста выпорхнула большая серая птица. Карлушка замерла от страха. Привстав на цыпочки, она вся прислушивалась к опасности, которая могла ожидать ее за поворотом. Как хорошо, если бы появился: кто-нибудь из взрослых и перевел ее через таинственно-пугающую падь… Но не было слышно ни шагов, ни говора, ни кашля. Только капли дождя, ударяя по травам и листьям, что-то негромко и печально шептали.

До села оставалось немного. Дойти до мостка, перебраться по нему, еще пройти чуть-чуть по тропе с другой стороны речки и подняться на бугор. Там уже начинался машинный двор колхоза, стояли амбары и распахивалась широкая улица. Но туда еще надо дойти, а кругом все загадочно, страшно…

Карлушке захотелось вернуться. Она даже отступила немного, но тут вспомнила серьезное лицо дядьки Чалова, потом деда Колотилкина, сделавшего ей удобные и легонькие салазки. Без нее он же не узнает о своем сыне-танкисте…

И, сжимаясь от страха, Карлушка двинулась дальше. Вздрагивая от чавканья воды под ногами, прошла до мостка. Боясь поскользнуться на сыром, узком настиле, стараясь не глядеть вниз, в темную, как в омуте, воду, перебралась за речку. Уже когда она выходила из пади, ее напугала большая серо-зеленая лягушка. Девочка бросилась бежать изо всех сил и темной горошинкой покатилась к вершине бугра.

Только на деревенской улице она перевела дух. Но неприятности ждали ее и здесь. Когда она поравнялась с домом охотника Пронова, из-за ограды верхом на подсолнухе выскочил заляпанный до колен восьмилетний Тараска. Он подхлестнул «коня» прутиком и грозно спросил:

— Ты че пришла сюда?

Деревенские ребятишки всегда задирались со станционными, и от Тараски всего можно было ожидать. Но Карлушка постаралась не показать страха.

— По важному делу иду… К деду Колотилкину.

— Х-ха, к Колотилкину! — Тараска строго нахмурил брови. — А зачем идешь?

— Их сын, Колька, на фронт едет… С танками…

Пока Тараска обдумывал такое серьезное известие, из калитки вышел его старший брат Демка. Он турнул Тараску с «коня» и сердито спросил:

— Чего пристал к маленькой? Бабка тебя куда посылала?

Невозмутимый Тараска опять оседлал подсолнух. Но прежде чем умчаться по поручению, он скривил рожицу и пообещал Карлушке:

— Тебя еще собаки-то покуса-ают!

Демка погрозил вслед брату кулаком и сказал оробевшей Карлушке:

— Ты не слушай его, болтуна. Иди куда шла.

Торопливо шлепая по лужицам, Карлушка миновала магазинчик и скоро подошла к домику старика. Но калитка и ворота были закрыты… Потоптавшись, девочка заглянула в щель ограды и негромко позвала:

— Деда-а! Дедушка-а-а!

Ей никто не ответил. Во дворе было тихо, на улице сумрачно и безлюдно. Только дождик все шумел, лениво сыпя по крышам и лужам. Тут из проулка выбежала лопоухая собачонка. Карлушка ухватилась руками за верх ограды, потянулась и, высунувшись из-за плетня, еще громче позвала:

— Де-еда!

Ее услышали: за летней кухонькой зарычала собака. Гремя цепью, она выскочила на середину двора и залилась лаем. Но тут на крыльцо вышел сам старик Колотилкин — высокий, с окладистой бородой и черными, глубоко посаженными глазами. Увидев торчавшую из-за плетня Карлушкину голову в мешке, он спустился с крыльца.

— Ты пошто на забор забралась, птаха малая? Зачем?

— Деда, деда, — затараторила было Карлушка, но тут она сорвалась и исчезла за плетнем, шлепнувшись на траву у ограды.

Старик торопливо открыл калиточку и поднял гостью, отряхивая с нее травинки.

— Эх, неладная ты… Вот, поди, и ушиблась.

— Нет, деда, не ушиблась, — Карлушка радовалась, что добралась до места, что все ее страхи остались позади и теперь-то ее не дадут в обиду. Растопырив перед стариком два пальца, она торопилась сказать главное: — Вот, деда… Череж столько часов череж станцию пойдет эшелон. И в ем едет на фронт ваш Колька… Танкист!

Старик ухватил Карлушку за руку.

— Колька, говоришь? На фронт едет?

— Ага, деда… А ты, деда, помнишь, мы с папкой приходили к вам за салажками?

— Горе ты луковое! Салазки вспомнила… Иди-ка, иди вот сюда.

Прикрикнув на собаку, дед провел Карлушку в летнюю кухню — сухую, теплую, с запахами свежего хлеба и топленого молока. Посадив гостью у чисто выскобленного стола, придвинул к ней большую чашку с румяными, пахнущими медом шанежками с творогом, налил в кружку молока.