День 21. Книга вторая (СИ) - Грэм Анна "Khramanna"

Он помог мне снять плащ, повесил на вешалку своё пальто и разулся. Я сделала тоже самое. По коридору до крайней, противоположной кухне комнаты стелился мягкий ковёр, причудливый орнамент с лёгкой зелёнцой, гармонично сочетался с цветом стен. На них я заметила несколько фотографий в массивных деревянных рамах: молодая женщина и мужчина в военной форме, мужчина на фоне вертолёта, маленький мальчик с самолётом из мелкого конструктора. Мальчик был обстрижен налысо, левую часть его головы пересекал шрам от трепанации. Семья в полном составе в парке «Оазис»: печально улыбающийся отец держал мальчика на руках, печально улыбающаяся мать держала детский костыль…

Дэмиан легонько постучал в дверь, повернул ручку.

Миссис Браунинг была в простом голубом платье с круглым воротником, такой фасон был старомоден, но вряд ли Шарлотта Браунинг выходила из дому. Дэмиан был похож на неё: такой же высокий, худощавый и остроскулый. Я не могла определить её возраст, миссис Браунинг выглядела моложаво. И совершенно нормально, если бы не одно но: она сидела в кресле и держала в руках книгу. Вверх ногами.

— Мама?

Она подняла на него глаза. Её лицо не показывало признаков болезни, взгляд был цепким и осмысленным.

— Эмиль? — с надеждой спросила она, по-детски сведя брови домиком и глядя на него снизу вверх.

— Дэмиан, — поправил её Браунинг.

И вдруг всё изменилось: её лицо осунулось, глаза помутнели и устремились в пол, сквозь книгу.

— Мама, это Флоренс.

Но миссис Браунинг перестала реагировать. Она замерла, словно статуя, и мне вдруг стало не по себе. Мне показалось, что ей прямо сейчас необходима помощь.

— Это нормально, — заметив моё замешательство, поспешил объясниться Дэмиан.

— Почему Эмиль? — шёпотом спросила я, встав у него за плечом.

— Шептать необязательно. Она сейчас не воспринимает внешние раздражители, — Дэмиан обернулся ко мне и подбодрил меня лёгкой улыбкой. Улыбаться ему сейчас хотелось меньше всего, я была уверена в этом.

Он подошёл к туалетному столику и указал пальцем на маленькую коробочку, на крышке которой золотой вязью было выведено это имя. Это была урна для праха, очень маленькая.

— Здесь часть останков моего брата. Отец каким-то образом сумел спасти их от уничтожения и обеззаразить. Оставил, как память. Что нас должно было быть двое.

Эмиль и Дэмиан Браунинг. Если бы их мать не совершила в ту ночь непоправимое, их было бы двое. И ни одному из них, вероятнее всего, не пришлось бы пройти через все те ужасы, запечатленные на фотографиях в массивных деревянных рамах. Или всё же пришлось — многоплодные беременности в наше время нередко заканчивались рождением только одного из близнецов. Или никого вообще, если второй плод погибал гораздо раньше срока родов и отравлял среду продуктами разложения.

— Не знаю, почему она упорно называет меня так. Психиатр говорил, что, возможно, это вина.

Он взглянул на меня. Мы стояли плечом к плечу в одной комнате с человеком, который был ровно что призрак — бессловесным, отсутствующим. Я повернула голову. Шарлотта всё так же смотрела в пол, сквозь перевернутую вверх ногами книгу.

— Ты её ненавидишь? — вдруг выдала я.

Этот вопрос заставил его задуматься.

— Не знаю. Иногда… может быть. Я не теряю надежды. Что она когда нибудь очнется от всего этого и вспомнит кто я, — я заметила, как он перекручивал на мизинце кольцо, то самое, которое заинтересовало меня в первую нашу вылазку к вышке. Это было её кольцо, я почти не сомневалась. Я не сомневалась, что история его семьи всё ещё болела у него внутри. — Глупо, да?

Я вскинула голову, плотно сжала зубы. Это не казалось мне глупым, каким угодно, только не глупым.

— Я тоже не теряла надежды. До последнего. Даже когда он врезал мне под дых. Я думала, сдохну. Что лёгкие мне отшиб, думала. И даже тогда я надеялась. Надежда — очень поганое чувство.

Я выдрала из себя эти слова с мясом и кровью и вдруг почувствовала, что мне полегчало. Остатки груза воспоминаний о муже, которые мы с Нэлл долгие два года пытались скинуть с моей спины, вдруг свалились с меня окончательно, и я смогла, наконец, расправить плечи. Мне не хотелось плакать, слёз для Патрика Коэна у меня уже не осталось. Ему перепало достаточно.

— Наверное. Но если бы я не надеялся, то никогда бы не увидел тебя здесь, — он пожал плечами и улыбнулся, глядя на меня с какой-то невообразимой нежностью. Я была рада находиться сейчас здесь, рядом с ним, несмотря на то, что обстановка никак не располагала к радости. Я была рада, что та тонкая ниточка доверия, боязливо протянутая между нами, крепла на глазах.

— Спасибо, — я легонько дотронулась до его локтя. — Что впустил меня в свою жизнь.

— Мы можем быть друзьями, Флоренс, — он ответил, чуть помолчав. Я вспоминала вчерашний неловкий разговор, свою панику, поняла, что здорово напугала его. Напугала и оттолкнула, указала ему на чёткую границу, вытолкнула за неё и для верности возвела по периметру стену, и Дэмиан хотел уверить меня, что всё понял. Что согласен на всё, лишь бы мне было комфортно.

— Да. Конечно, да, — я радостно кивала головой, но не испытывала при этом ни капли радости.

Глава 5

Этой ночью мне снилось, что я тону. Тону, лёжа в собственной ванной, до краёв наполненной водой. Вода была кислой, словно отравленной — в панике я открывала рот, чтобы вдохнуть, закричать о помощи, но изо рта у меня выплескивалась лишь пена и пузыри. Вдруг кто-то надавил мне на плечи. Мои пальцы соскользнули с бортиков ванны, и я ударилась головой о дно. Открыв глаза я увидела топившие меня руки, сильные, мускулистые, покрытые причудливыми линиями мокрых волосков, и лицо, искаженное толщей бурлящей воды — лицо Патрика Коэна. Я вскрикнула и хлебнула кисло-солёной воды. Ванна превратилась в океан, штормящие волны трепали моё беспомощное тело, упакованное в спецкостюм. Внутрь заливалась вода — я чувствовала, как булькает она внутри, как подушечки пальцев сморщились и онемели, как защипало глаза, как мне стало холодно и как от холода ноги свело судорогой. Я должна была умереть. Ещё три секунды, две, одна… И вот снова чьи-то руки, синяя рубашка с закатанными рукавами, лицо сквозь толщу беснующейся воды — лицо Дэмиана Браунинга. Он достал меня из океана голыми руками — сам без защитного костюма и даже без респиратора, по колено в токсичной воде. Он улыбался. Он не собирался умирать, ведь у него же чёртов иммунитет. А что же будет со мной?

Я вскинулась на постели и тяжело задышала, словно кто-то и правда перекрыл мне кислород, пока я спала. На подушке темнели следы слёз и слюны — наверное, я неудачно повернулась и уткнулась в подушку лицом. Чуть сама себя не придушила, беспомощная. До одури злая на себя, я отбросила одеяло и встала голыми ногами прямо на ледяной пол. На часах было четыре утра. О сне можно было не думать.

Вчера Дэмиан отвёз меня домой и мы даже непринуждённо болтали, только я абсолютно не помнила, о чём именно. Он что-то рассказывал о себе, а я о себе, но слова превращались в фоновый шум, а реплики из моего рта вылетали словно бы сами по себе, неосмысленно, рефлекторно. Мы расставили все точки над i, и Браунинг официально прекратил свою осаду, но мне не стало от этого ни легче, ни спокойнее. Боевой азарт, вызванный словами поддержки Нэлл, сошёл на нет, я откатилась назад. Я уже не знала, чего хотела: оставаться в своём липком болоте отчуждения или двигаться дальше. Только вот двигаться дальше мне уже было не с кем, а играть на чужих чувствах своими перепадами настроения я не имела никакого права.

На улице всё ещё было темно. Я решила выпить кофе и двигать на работу, надеясь опередить эту паскудную сирену. После рейда я оставила Мэй и Притчера заполнять отчёты, а сама смылась вовремя. Следовало эти отчёты проверить. Идти на пробежку мне не хотелось, разомнусь в спортзале. Задумавшись, я обожгла язык и со злости выплеснула чашку в раковину. Где-то на полочке в ванной осталась начатая пачка транквилизаторов, возможно, у них ещё не истёк срок. Усаживаясь в машину, я гадала, выпить их или пошариться в баре у Максвелла, его всё равно нет и неизвестно, когда он появится.