Судьбы человеческие - Фэй Уэлдон

— М-да, это интересно… нет, нет, это была плодотворная попытка, но не совсем выкристаллизовалось… вот если бы… ах, да, вот это!..

И юный Уэксфорд безошибочно выуживал наилучшие работы Джона, и Лэлли знал это, и ожидал, что именно поэтому, за их гениальность, эти работы больше всего будут оплеваны публикой. Тем лучше, думал Джон Лэлли, и пусть оплевывают, а он будет тем паче презирать этот мир за его слепоту и бездарность; но Клиффорд Уэксфорд уносил лучшие работы и давал ему за них пять фунтов или вроде того, — едва хватит на покупку красок и кистей… Да, этого вряд ли хватило бы на пропитание, хотя, полагал Джон Лэлли, это уже забота Эвелин. И каждый раз после таких визитов в почтовом ящике Джон Лэлли обнаруживал чек из Леонардос — непрошенный и нежданный.

Джон был раздираем на части конфликтом: он был в ярости, он был повергнут морально и физически, он истекал кровью во всех смыслах. Слишком много страстей, думал Джон Лэлли, лежа ничком и оплакивая в раритетный ковер свое унижение; это может в самом деле повредить мне — например, парализовать мою рабочую руку. И он заставил себя успокоиться. Он перестал стенать и корчиться, он затих.

— Перестаньте валять дурака, — сказал ему Клиффорд, — вставайте и убирайтесь, пока я не вышел из себя и не убил вас.

Джон Лэлли продолжал лежать. Клиффорд пошевелил его тело ногой.

— Не надо, — проговорила Хелен.

— Я сделаю то, что мне будет угодно, — сказал Клиффорд. — Посмотри, что он сделал с дверью! — И Клиффорд занес ногу будто для того, чтобы нанести очередной удар.

Клиффорд был зол, и не оттого, что была выломана дверь, нарушено его спокойствие и неприкосновенность жилища, и даже не оттого, что было нанесено оскорбление Хелен, но оттого, что лишь в этот момент он, наконец, понял, что завидует Джону и ревнует его к его таланту. Джон Лэлли рисовал божественно. А единственной большой целью в жизни Клиффорда Уэксфорда было научиться божественно рисовать. И именно оттого, что Клиффорду это не удалось, все остальное казалось ему ненужным и неважным: его социальный статус, его амбиции, деньги — все это было лишь жалким заменителем главной цели в жизни. Да, ему хотелось нанести Джону Лэлли смертельный удар — и тем удовлетворить свою обиду.

— Пожалуйста, не надо, — попросила Хелен. — Он почти сумасшедший. Он не в силах совладать с собой.

При этих словах Джон Лэлли взглянул на свою дочь и решил, что у него больше нет дочери: он не мог найти в душе ни капли любви к ней. Высокомерная сука, испорченная Эвелин, погубленная этим дрянным миром: вот она, поддельная нравственность, бездарность, а внутри — гниль.

— Маленькая ты сука, — проговорил Джон Лэлли, — да мне безразлично, в чьей ты постели.

Джон поднялся с пола как раз вовремя: Клиффорд нанес удар ногой, но промахнулся.

— Делай, что хочешь, — добавил Джон Лэлли, обращаясь к Хелен. — Только больше и близко не подходи ко мне и к матери.

Вот вам, читатель, и полный отчет о том, как встретились Клиффорд и Хелен — и почему Хелен оставила свою семью и перебралась к Клиффорду.

Хелен ничуть не сомневалась, что вскоре они с Клиффордом поженятся. Ведь они были созданы друг для друга. Они были как две половины единого целого. Как только их тела сливались, им казалось, что они оба обретают наконец-то свой дом, свою обитель. Вот так, читатель, любовь находит людей. На радость или на горе, такой бывает любовь с первого взгляда.

Оглядываясь назад

Клиффорд был горд и доволен, что он «открыл» Хелен; не менее довольна и вознаграждена была Хелен, найдя Клиффорда. Он с изумлением вспоминал свою жизнь «до Хелен»: случайные сексуальные связи, обычно заканчивающиеся «не звони мне, я сам позвоню» (что, конечно, никогда не выполнялось, поскольку назавтра Клиффорд обнаруживал полное отсутствие интереса ко вчерашнему объекту внимания); ритуальная игра в ухаживание, скорее чисто декоративная, но все же с непременным списком «более-менее-подходящих» девушек; частое и непременно скучное посещение прекрасных ресторанов в компании вовсе не прекрасной дамы… Как и почему он вел такую жизнь? Как это ни прискорбно, читатель, я должна признаться, что Клиффорд, оглядываясь назад, вовсе не сожалел о своем поведении и не вел счет тому, скольких женщин он оскорбил невниманием и ранил эмоционально; он помнил лишь свое одиночество, скуку и раздражение.

Что касается Хелен, то ей казалось теперь, что до Клиффорда жизнь ее проходила как бы в тени. А теперь… совсем другое дело — теперь! Все дни ее были напоены солнцем; солнце бросало свой жаркий свет даже на ночные часы. Глаза ее сияли; цвет лица менялся от ярких вспышек радости до нежного оттенка легкой грусти; она встряхивала головой, и каштановые кудри ее рассыпались по плечам будто от избытка жизненной силы.

Она ходила в свой крошечный магазинчик от Сотсби иногда, время от времени, поскольку оплачивалась эта работа в зависимости от объема реставрированных изделий, и возвращалась всегда не к себе, в маленькую квартирку, снимаемую на двоих с подругой, а к Клиффорду, в его дом и в его постель. Платили за работу ей мало, но работа устраивала ее. Она пела, когда работала; она реставрировала, а проще говоря, склеивала, кусочки глиняной посуды раннего периода (большинство реставраторов предпочитают острые грани и четкие цвета керамики, Хелен же нравились уклончивые, забавные, неровные формы и тающие, хлопьевидные мягкие краски ранних гончарных изделий).

Хелен забыла друзей и поклонников; она предоставила подруге платить за квартиру и отвечать на все расспросы. Ей больше не хотелось думать ни о деньгах, ни о своей репутации, ни о верности друзьям и подругам. В самом деле: она была влюблена, Клиффорд был влюблен в нее; Клиффорд был богат, Клиффорд мог защитить ее от всех на свете. Надоело. Надоел вечный гнев отца, вечное нытье и понурость матери; надоела работа, хотя ее работодатели лишь удивленно поднимали брови, подсчитывая количество часов, подлежащих оплате, и стоимость рабочего места. Клиффорд был для нее и семьей, и друзьями, и всем, в чем она нуждалась: он был крышей над ее головой, одеждой, защищающей ей спину, и солнцем на ее небосклоне.

Но любовь не в силах дать нам все, не так ли? Иногда я наблюдаю, что иные люди используют любовь как ранозаживляющее средство. Истинное излечение должно прийти к нам изнутри нас самих: нужно медленно, но верно постигать свою душу; нужно сжимать зубы, чтобы нести через годы бремя усталости, замотанности и раздражения; нужно улыбаться начальству и просто знакомым; нужно платить налоги и долги; и не показывать своей боли и неудовлетворенности; растить детей и верить, что им уж точно будет лучше… Но Хелен не нуждалась во всем этом, читатель. Она была молода, она была красива, она чувствовала себя в этой жизни, как рыба в воде. Она знала все это. Она позволила любви унести себя в облака и поглотить все ее существо. Она могла лишь поднять к небу свои прекрасные белые руки и проговорить: «Я не могу ничего поделать! Это сильнее меня!»