Пришельцы. Выпуск 1 - Вячеслав Мягких

— Сны… (Ой, схвачу-схвачу!) Сны — это знак. Если пришло к тебе название — это не случайно, — Корней приложил руку к сердцу. — Промысел божий. (Ой, поймаю Митьку, поймаю!) Ведь и Менделееву его таблица приснилась. И Лев Толстой «Войну и мир» того-этого… не за один присест… сколько уж ему-то всякого снилось за 20 лет… Ты-ы, знаешь, не думай, что все так… само собой. Сны — это подсказки тебе… (Митька, бандит! Куда драпанул?! Игорь, извини…)

Ребенок бегал, хохоча, вокруг лавки и дразнился:

— Папка-мардапка! Папка-мардапка!

Игорь, словно репетируя звук «о», зевнул. Глаза уставились в одну точку. Ему хотелось улечься прямо здесь на тротуарной лавочке, забыть обо всем и отключиться.

— Стой! Стой, хулиган! — притворно семеня, догонял шумного карапуза отец.

— Той! Той! — радовался наследник.

— А-га-а! — перепрыгнул через лавочку Зотов. — Хулиган-то попался-а!

И тут Чудовищев аж подпрыгнул!

Сидя! Он открыл рот и округлил глаза! Мальчишка повторил вслед за папой:

— Гулиган-да-папасса!!! — и засмеялся заливисто, как могут только дети.

Он смеялся так здорово, что подхватил и его родитель, а вслед за ними и оторопевший вначале искатель сюжета.

— Гулиганда Папасса!!! Гулиганда Папасса!!! — радостно прыгал по асфальту Игорь. — Вот она, Гулиганда Папасса!!! Это ж я у вас… Это ж я… ха-ха-ха… в гостях… месяц назад… а-ха-ха…!!!

— Гулиганда-папасса!!! — хохотал Митька, вцепившись руками в папино ухо.

И только Корней начал постепенно хмуриться, с опаской поглядывая на друга, да пытаться освободить красное ухо от сынулькиного захвата.

Наконец Игорь выспался. Как младенец. Как медведь. Как сурок. Отключился, как выключатель. Упал, как бревно. Казалось дыхание и то замерло. Ему впервые за последний месяц ничего не приснилось, и утром он встал свежий, будто салфетка. Жаль только, что рассказ с экзотическим названием — «почил в бозе». Так и не увидели литературные критики сюжетных изощрений. Ну и бог с ним.

Зато уже через неделю был «набит» в компьютер другой — «Бегство с Юпитера».

— Так и есть! — сказал довольный Доброхворов, услышав название. — Я ж говорю — конспект сюжета!

Он закручивал очередную гайку на крыше своего сборного автохранилища.

— Ты, Игорь, можешь даже мне ничего не рассказывать. Я и так знаю, о чем речь.

— Угу, — согласился автор. Он закручивал другую гайку. Было холодно, и та выпала из окоченевших пальцев. Чудовищев неслышно ругнулся, слезая с лестницы:

— Тьфу! Гулиганда Папасса!

P. S. Забытый эпиграф — «Переводы с детского».

4—19 марта 2002

Новичок

— Эй, ты где? — потерял из виду новенького Василий Борисович.

— Да тут я, тут!

На солнышке было совсем хорошо. Зелененькая травка. Кустики. Ветерок. Чуть поскрипывают старые ворота. Свиристят пичуги. Какая-то мелодия в отдалении. Несколько полуобнаженных девушек возле ручья…

— Башка трещи-ит… — схватился за голову парень, — и в левом боку, словно огонь…

— Разве? — полуобернулся Запоздалов.

Кислое выражение исчезло с лица новенького.

— Что «разве»? — спросил он. — Тебе когда-нибудь железной балкой… Ой, в самом деле не «трещит». А не должно же…

— А что тут такого? Поболела-перестала.

— Ну да, ну да, — пробормотал парень и осмотрелся, словно увидел все в первый раз. — Ой, женщины…

— Это не женщины — Грации, — сказал Василий Борисович. — Эстетика по-ихнему. Достаточно на них смотреть, пение слушать…

— Тю-ю… — огорчился новенький, но почувствовал приятное от созерцания и тут же мнение переменил. — А вообще-то ниче-е… Пробирает.

— А то! — с видом знатока подмигнул Запоздалов. — Тут клево.

— Микрофон бы им помощней.

— Это излишне, — сказал Василий Борисович.

Помолчали.

— Эх кепарик бы на тыкву. Солнышко слепит.

— Держи, — протянул модную фуражку Василий Борисович.

— А себе-то?

— Не мой размер. Да и не люблю я головные уборы.

Новенький сорвал ромашку. Понюхал. Покивал головой.

— Да, в самом деле, хорошо тут у вас. Спокойно. И че? По утрянке будильник не зазвенит? И на работу не надо?

— Чудак-человек. Говорят же — санаторий.

— А с зарплатой тут у вас как? Своевременно?

— Смешной ты, право, — Запоздалов приобнял новичка за плечи. — Нет тут зарплаты.

— У-у… — скуксился травмированный.

— Ну, я не знаю… Если тебе очень надо…

— Надо! Двадцать тыщ!

Запоздалов заозирался.

— Ну, если… ну я не знаю… надо поглядеть где-нить под пеньком… или… О! А ну, глянь!

Новичок ошалел.

Небрежно сваленные в траве лежали пачки денег.

— Это че, мне?

— А кому ж! Мне они — даром не нужны. Просил — забирай. Только что ты с ними тут делать будешь?

— Я-то… — засуетился новенький, запихивая купюры за пазуху. — А ларек… ларек где? Нет, перво-наперво крыло правое у своей «ласточки» поменяю. И стартер. Новый. Импортный. Слушай, а авторынок тут у вас есть? Ну, или хоть магазин, там, барахолка?

— Здесь все есть. И частники. И автосервис с гарантией. И цены божеские.

— А-а где?

— Да вон — за бугром. Эй, ты… куда опять подевался?

Парень вышел из-за дерева.

— Да тут я, тут. Куда я денусь?

— Че все жмурки какие-т, да прятки. Не люблю я этого, — Запоздалов сурово поглядел на новенького и с нажимом повторил: — Не люблю.

— Да я-то че, — сказал парень. — Ну, а, допустим, «глушак» новый, только чтоб не кооперативный, по чем? На «классику».

— На «классику», говоришь? Ну, сто рублей, устроит?

— Сто?! — парень аж подпрыгнул на корточках, едва не растеряв своей добычи. — Серьезно?!

— А то!.. — Василий Борисович обиженно повернулся в пол-оборота. — Еще и поторговаться можно.

— Врешь!

— Вот те крест! Но… — в небе так стремительно носились стрижи, что Запоздалов невольно залюбовался и помолчал, — …но зачем тебе все это? Возьми уж нового «мерина». Ни забот — ни хлопот. Уж лет десять — точно. Знай — дави на газ.

— Да по нашим-то дорогам…

— Ты все как не родной, — пожал плечами Василий Борисович, сорвал стебелек и закинул руки за голову. — Дороги здесь что надо. Классные дороги. Да и следит начальство за состоянием. О-он, вишь? Опять латают.

Действительно, сразу непримеченный, где-то возле горизонта, гладил плоскость каток. Возле чистой, словно утюг, техники орудовали лопатами несколько человек в оранжевых жилетах. Рабочие перешучивались и рассказывали анекдоты.