Новый Мир ( № 8 2005) - Новый Мир Новый Мир

Весной наступал главный праздник детей — День птиц, когда город воспринимался Лидой с высоты птичьего летка и складной лестницы. С ее помощью водружали на деревья кормушки и скворечники, над которыми на уроках труда корпели школьники средних классов под руководством учителя Виталия Викторовича. Хотя в учебном плане значились также табуретки, скамейки и прочие нужные вещи, Виталий Викторович, большой любитель птиц, виртуозно владея пилой, рубанком, стамеской, коловоротом, молотком и плоскогубцами, принципиально ничем другим, кроме кормушек и дуплянок, заниматься не желал. Куда бы его ни заносила судьба, он думал только о пернатых. Переезжая из города в город, он оставлял за собою множество скворечников, дощатых синичников, покрашенных масляной краской или затемненных сажей, галочников со стенками из горбыля, ящиков для трясогузок с площадкой у летка, кормушек с проволочными жердочками, ячеистых мешочков с семенами конопли, можжевельника и конского щавеля… Где бы Виталий Викторович ни находился, он повсюду прививал к дереву птицу, и делал это с таким увлечением, что скоро в округе не оставалось свободного тополя, дуба или березы.

Школа считалась одной из лучших. Ее директор с готовностью распахивал двери перед незаурядными специалистами своего дела. Виталий Викторович был принят в дружный педколлектив, которого с первых же дней стал демонстративно сторониться. Зато спустя полгода школа вышла на первое место в городе по изготовлению искусственных птичьих домиков.

Прежде всего Виталий Викторович озаботился обустройством мастерской. На стену повесили плакат с изображением экологической пирамиды, представлявшей кормовую цепь: в самом низу злаки, над ними — кузнечики, подпирающие лягушек, над квакушками — змеи и парящий над ними орел. Другой плакат сообщал учащимся об очередности прилета птиц — грач, жаворонок, скворец, аист, коноплянка, зеленушка, ласточка, стриж… В кабинете труда закипела работа. Одни дети осваивали верстак, другие сколачивали стенки птичьего домика, третьи высверливали отверстия для летка. Вскоре в сквере, рядом с которым жила Лида, не осталось ни одного дуба, на котором не висела бы дуплянка или кормушка, и Виталий Викторович перенес свою деятельность на тополиную аллею, а за ней — на все главные улицы города. Он рассказывал детям разные истории, связанные с птицами, он учил детей подражать песенке темно-желтой овсянки — зинь-зинь, серой мухоловке — цит-цит, зеленоватой пеночке с желтой “бровью” над глазом — тень-тень, сизокрылой ласточке — вит-вит, голубовато-жемчужному поползню — тюй-тюй, ястребиной славке — чек-чек, голубоватохвостой лазоревке — ци-ци-фи, киноварно-красной чечевице — твюить, пестрым дятлам — кри-кри . В учительскую просачивались слухи о том, что Виталий Викторович на чем свет стоит ругает завод, наносящий непоправимый ущерб соснякам, окружающим город, где летом обосновывались лесные жаворонки — юли-юли-юль, что он, как опытный птицелов, приманивает всех городских детей своим цит-цит и кри-кри, что ученики помешались на скворечниках, в результате чего у многих снизилась успеваемость. Виталий Викторович игнорировал разговоры взрослых — возможно, потому, что хорошо понимал лишь язык птиц и детей, поскольку речь последних близка к птичьей. Синичники и дуплянки захватывали все больше городских деревьев, на которые осуществлялись набеги Виталия Викторовича и его питомцев, вооруженных шестами, складными лестницами, стремянками, и учителям наконец стало ясно, что, если не окоротить этого энтузиаста, дети окончательно забросят учебу. Директор школы пригласил учителя труда в свой кабинет. Состоялся нелегкий разговор, при котором Виталий Викторович повел себя неправильно, и директор предложил ему написать твюить по собственному желанию. И во время осеннего перелета ржанки в Новую Зеландию, скворца — в Бельгию, аистов — в дельту Нила, ласточек — в Испанию и южную Францию Виталий Викторович лег на крыло и вылетел из их школы и города, направляясь в другие края, а Лида еще несколько месяцев сохраняла верность учителю, проводя свободное время среди ветвей высоко над землей, насыпая корм в многочисленные кормушки и занимаясь чисткой дуплянок, пока не обнаружила, что, кроме нее, никто уже этим не занимается. Так долго она провисела между небом и землей, что ею овладело перелетное беспокойство, свойственное птицам перед миграцией, и тогда она покинула деревья, а осиротевшие птицы, наверное в отместку людям, стали покидать окрестные леса — чечевицы, стрижи, коростели, ласточки, кукушки, золотые иволги и другие жители верхнего яруса леса — уносясь в лиственные леса Западной Сибири, где водятся волосатые гусеницы шелкопряда и много ягод для прокорма…

2

Ночью дом Лиды наполнялся радиоголосами. На Окском металлургическом заводе вышел из строя конвертер с кислородным дутьем, сконструированный Лидиным папой, датчики цифровой машины “Днепр” барахлят и дают неверные сведения о весе, температуре чугуна, ивановские ткачихи объявили забастовку, требуя восстановления церковных служб, двух борцов за права человека отправили в леса Потьмы… Голоса сообщали об этом всем, всем. Голоса хотели высказаться, надо только открыть кран, повернуть вентиль — и хлынет правда. Непрерывный розлив стали наносит непоправимый ущерб их прекрасной реке Тьсине, стимулирует рост водорослей, придающих ее поверхности желтовато-коричневый цвет, изменяет скорость течения. Воды Тьсины полнятся растворами солей свинца и ртути, соединениями мышьяка, цинка, фракциями нефти и древесными волокнами. У голавля и жереха отслаивается чешуя и выпучиваются глаза, точно они увидели в воде нечто страшное… “Ты слышишь?!.” — торжествующим тоном говорит отцу мама, отняв онемевшее ухо от непрерывного розлива информации. В ответ отец зачитывает отрывок из книги, которую демонстративно листал: “В посмертную опись имущества Рембрандта вошли пять беретов, пять ночных колпаков, Библия, медные доски для офортов, азотная кислота, которой он протравливал медь, бычья кровь для составления красок, сушеные медузы и поношенный камзол”. — “При чем тут бычья кровь?” — рассеянно спрашивает мама. “А при чем тут древесные волокна? Это отходы мебельной фабрики, а не нашего завода. И вообще, скажу я тебе, вода обладает свойством непрерывного самообновления, в чем большая заслуга солнца. Оно населяет реки своими агентами — грибками и водорослями, которые куда более эффективны, чем известковое молоко и двуокись хлора…” Действительно, пока в опись имущества воды входят два атома водорода и один — кислорода, с небольшой примесью газов и солей, водорослями и бактериями, дела обстоят не так уж плачевно. Пока гидробионы колоннами Парфенона подпирают Тьсину, рыбе не страшны кислоты, щелочи и минеральные масла… Мама, не дослушав, делает жест, который у дирижера означает пианиссимо. Река гибнет, от этой боли имеется одно лекарство, шелестят в эфире голоса, пробивающиеся сквозь дорогостоящие очистные сооружения: эмиграция по десять столовых ложек утром и вечером, днем и ночью, мышечно и внутривенно, в крайнем случае оперативное вмешательство… Мама согласно кивает головой. Она тоже себя ощущает больным жерехом, оплаканным добрыми голосами, когда рассказывает в просветительских целях в рабочий перерыв трудящимся завода про Шуберта, что сочинял свои бессмертные песни в сырой нетопленой комнате, закутавшись в засаленное одеяло. “Да выключи ты эту муру!” — доносится до Лиды умоляющий голос отца. “Это не мура. Они говорят правду”. Слышен сухой смешок. “Филологическое образование вредно для человека. Благодаря ему он делается слишком доверчив. По-моему, уж лучше нашенское родимое аршинное вранье, чем их карликовая информация”. — “Ну, тебе как человеку партийному виднее”, — ехидно говорит мама. “Да, виднее”. Голоса родителей выбивают Лиду из ритма какой-то скользнувшей в памяти ассоциации, способной дать ключ к разгадке Сашиного характера…

Юра и Саша провожали Лиду до лодочной станции. Мальчики не знали, что она собиралась уехать на каникулы в деревню, но в последнее время слишком часто попадались Лиде на глаза. Правда, как только она подходила ближе, дружно поворачивались к ней спинами. Лиде было известно, что Саша тоже планировал на все лето уехать в родные Липовцы. Шагая рядом с отцом, Лида приметила идущих следом мальчиков. Они стесненно держались на расстоянии, словно послушные тени. Все, казалось, было сейчас на стороне Лиды и говорило в ее пользу: синие цветы на ее новой юбке, сухой шелест бессмертника на обочине дороги, блеск свежевымытых в дождевой воде волос, чернильные ягоды стрелолиста, выбросившего кожистые листья на поверхность воды, желтые кубышки и белые нимфеи, молодцеватая походка отца, одетого в белоснежную рубашку… Чтобы отец не заметил воодушевления дочки, Лида задала ему быстрый вопрос. Отец ответил: это были кельты. Они первыми применили шахтные печи и дутые меха в металлургии. Кельтские литейщики и кузнецы освоили искусство закалки и насечки, потому что над ними стояли жрецы-друиды, требовавшие оружия, чтобы во имя своих богов вести войны с соседями. Когда отец заговорил о железных мечах с наваренными стальными лезвиями, мальчики подошли вплотную, заинтересовавшись его рассказом. Тут прибыл автобус. В салоне автобуса Саша спросил отца, кто такие друиды. Отец оживленно обернулся к нему: “Это языческие жрецы. В священных дубовых рощах они получали вещие указания от своих богов…” — “В нашей родной деревне тоже были священные деревья, — сказал Саша. — Возле них устраивали „моляны”. Еще у нас растут „приметные березы”, под ними невесты дают обещания женихам…” — “Значит, в твоей деревне тоже поклоняются друидам”. — “Поклоняются, еще как, — энергично кивнул Саша. — Когда семь лет назад сносили церковь — никто слова не молвил, а срубить „приметную березу” не дали…” — “Вот как?” — всем телом подался к Саше отец, любивший беседовать с новыми людьми. Но тут Лида дернула его за рукав: их остановка. Отец пожал Саше и Юре руку, они вышли из автобуса и направились к реке. Отец увидел, что ребята следуют за ними, и перевел взгляд на порозовевшее лицо дочери. “Кажется, эти молодые люди тебя провожают?” — “Никакие это не молодые люди”. — “Да-а? — удивился отец. — А кто?” — “Сашка и Юрка из нашего класса”. Лида по мосткам спустилась в причаленную лодку, уселась в ней и опустила руку в воду. Саша остался сидеть на берегу, бросая в реку голыши.