В Розовом - Гас Ван Сент

Я назвал реабилитационку особняком. Да, в каком-то смысле это старый особняк, но перестроенный: цементные полы, серый забор, красные двери на выходе, лифты. От прежнего здания почти ничего не осталось. Возможно, здесь водятся привидения. Особняк построили восемьдесят лет назад, когда город Орландо был гораздо моложе. Его хозяева, наверное, вели активную светскую жизнь. Готов поспорить, в конце двадцатых тут распивали самогонный джин.

Не успел я войти, как какой-то высокий парень, который назвался Тексом или Трэксом, подсел ко мне и попытался объяснить, в чем проблема здешних пациентов. Они называют себя «взаимозависимыми». Он даже рассказал местный анекдот: «Когда человек, страдающий взаимозависимостью, умирает, перед глазами у него проносится вся жизнь… кого-то другого». Это меня обеспокоило, особенно когда я заметил, что мои проблемы интересуют его больше, чем свои.

Если что-то идет совсем не так, один из сорока пациентов обычно оказывается снаружи. И больше мы его не видим, не получаем вестей и даже не знаем, что произошло. Как будто его изгнали в другой мир. В ужасный мир. В мир, где все не так. Мы это тяжело переносим. Слова «Такой-то вышел из здания» становятся темой разговора на весь день.

А вчера взорвалась бомба, которая долго тикала. Все происходило на сеансе групповой терапии. (В отличие от некоторых других пациентов мне групповая терапия нравится. Лонни думает, что групповые обсуждения могут быть полезны, но очень нервничает, если оказывается в «лажовой» группе, где люди, по его мнению, ленятся работать, слишком замкнуты или, как он выражается, «на все забили и даже не пытаются себе помочь». А самая «лажовая» группа — это когда психолог, ведущий обсуждение, такой же, как и мы. Лонни переходил из группы в группу уже три раза.) Молодой негр по имени Дональд рассказывал, как его друг повалил полицейского и выстрелил тому в голову, не слушая просьб о пощаде. Обычно Лонни был в другой группе, но на этот раз оказался здесь. Он немедленно встал и обвинил психолога в том, что он манипулирует Дональдом, а тот во вред себе выдает историю, за которую может попасть за решетку. Психолог тоже встал и отчитал Лонни за то, что он вмешивается. В конце концов дело дошло до драки, потому что психолог бросил: «Так ты крутой, да? Ну давай, покажи, из какого ты теста, а мы посмотрим, посмеемся…» Лонни ударом сбил его с ног. А Дональд все это время сидел и улыбался.

Потом случилось еще кое-что: нас отругал санитар. С добрыми намерениями, хоть я этого сразу и не заметил. Он хотел оградить нас от неприятностей.

Пациенты уж очень тут прижились и начали делать ставки на бегающих по кухне мышей, как на скачках. Лидер группы решил положить конец этому левому тотализатору. Одна маленькая женщина, дрожа, запротестовала, потому что пользы своей не разумела. Ее пнули в зад.

Мы общаемся, пишем письма, размышляем, курим и жарим тосты. Тосты здесь пользуются большой популярностью. Мы все — пассажиры, которые слоняются по составу из пятидесяти одной палаты, но далеко уйти не могут. Мы не можем выйти. Не можем.

Лонни тоже тут прижился. Он лечился во многих клиниках и знает что к чему. Лонни говорит: на заре реабилитационной медицины, до того, как врачи и психологи научились вытягивать деньги из государства, пациентов корили за несоблюдение правил. Они были вынуждены сами о себе заботиться. Врачей работало мало, кругом одни наркоманы. И правила были гораздо строже. Отбившемуся от рук пациенту вручали метлу и приказывали подметать солнечный зайчик, пока тот не проходил через всю комнату и не исчезал на закате. Иногда «подметать солнце», как это называли, приходилось несколько часов.

Лонни не стремится наружу, потому что ему некуда идти. Раньше у него не было дома, и снова не будет, если он отсюда выйдет. Вот он и подыскивает себе новую клинику, пока его отсюда не попросили.

Все наши психологи в таком же положении. Снаружи у них тоже проблемы. Тут они лечатся Лечатся от жизни, как веемы. Побудешь тут, и становится ясно, до чего тяжела жизнь. Здесь она кажется еще тяжелее. То есть твое ощущение сложности жизни ярче и полнее, чем было снаружи.

Наверное, в этом главный недостаток суматошной жизни во внешнем мире. Живешь — и даже не замечаешь этого безумия. Здесь, внутри, очень легко понять, что на самом деле происходит снаружи и почему не нужно париться. Ведь мы и так там на всем готовом, так что не стоит поддаваться эмоциям. А снаружи одна дорога — пуститься во все тяжкие и опять-таки попасть в клинику. Вот так.

Сложно, но мы пытаемся научиться. Упражнение на всю жизнь. И мы будем упражняться, пока наконец не выпишемся и не исчезнем, умрем или что еще там бывает, когда «уходишь с территории». В этой параллельной вселенной, где так спокойно и безопасно, мы собрались, чтобы помогать друг другу.

Глава 9

Интересно, что главная черта Свифти [39], которая не дает ему как рекламному актеру полностью реализоваться, в то же время сделала его очень популярным. Это Проблемы с большой буквы. Проблемы и Боль, с ними связанная.

Он страдает. У него настолько низкое мнение о себе, что иногда Свифти совсем теряется и не может выполнить простейшего действия перед камерой. Но из-за этих страданий зрители ждут каждого его появления на экране. Именно в них причина его популярности. Больше всего зрителям нужна его боль.

Я всегда стараюсь снимать в инфороликах людей, тайно страдающих, потому что это помогает продать товар.

Боль — вот что эффективнее всего.

Барбекю с Мэттом, Джеком и моими друзьями-геями не состоялось. Нам не удалось договориться. Да еще выходные очень некстати пришлись на День Независимости.

В глазах этой современной молодежи мы, наверное, выглядим кучей стариканов, из которых песок сыплется. Мы стареем с каждым днем. Еще пару лет — и точно посыплется.

А я не хочу, чтобы из меня сыпался песок. Я боюсь этого! Вот бы время остановилось и я не постарел… Но оно неумолимо идет вперед.

Джей Ди собирался все устроить, однако не напомнил о барбекю Честеру. Правда, Честер все равно никогда не слушает, что там Джей наговаривает на автоответчик. Наверное, потому что Джей Ди болтает слишком много.

Джек с Мэттом, видно, поняли, что им будет очень скучно, и решили с нами не связываться. Я предупредил Джека, что вместо барбекю намечается ужин в ресторане. Сначала он согласился, а потом перезвонил и сказал, что просто «потусуется в городе». Зато завтра хочет со мной о чем-то поговорить… Интересно, о чем?

Спросил о «Ковбое Немо»: я и не знал, что они его уже сняли…

Джек помолчал, а потом повторил:

— Нужно поговорить.

Обещает рассказать потом. Я забеспокоился.

Я ведь предлагал Джеку за сценарий деньги. Может, об этом он хочет поговорить? А если Мэтту тоже что-то нужно? Новые лыжи… (Ха-ха.) Или он тоже надумал стать сценаристом. Прекрасно, у меня будут два сценариста. Хорошо, если бы на меня работали два сценариста и писали бы как проклятые, пусть даже полную чушь. Я был бы на седьмом небе (?) от счастья. Правда, тогда пришлось бы нанимать людей, которые бы все это читали, потому что у нас самих не хватало бы времени. Да, есть у меня такой пунктик: создать кинокомпанию вроде одного из «гигантов» Лас-Вегаса. Вступить в их игру, но играть по своим правилам, с командой юных сумасшедших сценаристов, которым море по колено.

О, как я хочу встретиться с этими продажными «гигантами» на их поле и забить гол самым лучшим в мире материалом! Таким, какого они не ждали. Показать им, как надо продавать товары! Я могу это сделать-завоевать эфир, как главарь повстанцев или военный диктатор [40].

Да, военный диктатор, под пятой которого все рекламщики мира. Мои конкуренты наверняка мечтают о том же и глаз не смыкают над своими проектами. В нашем деле конкуренция очень велика.

Берсеркер, Чингисхан, Военный Диктатор, Конкистадор, Инфорекламщик.

К нам приехал режиссер из Германии, Тодд Трулав. Джек, Мэтт и я пришли на показ его фильмов и встречу со зрителями. Джей Ди тоже с нами.

Трулав выступает в переполненном центральном кинотеатре, филиале городского музея. Внутренняя отделка выглядит как-то по-эйзенхауэровски — в стиле шестидесятых, а то и пятидесятых годов. Акустика очень плохая: кирпичные стены отражают звук, как гигантский ревербератор. Для концертов, может, и хорошо, но не для фильмов.

У Трулава покатый лоб и откинутые назад кудрявые волосы, что придает ему обтекаемо-энергичный вид. Одет в водолазку и коричневые твидовые брюки, скорее всего фирмы «Гэп». Производит впечатление человека здорового и довольного собой, своими фильмами, теориями и идеями.

Выступление началось с нескольких хрестоматийных фраз о том, зачем вообще нужно киноискусство. Но потом выяснилось, что больше всего Трулава интересуют смерть, боль, страх и стрессовые ситуации. Исходя из того, что я знаю о немцах и их культуре (а знаю я немного), это типично немецкая черта.