Рыцарь золотого веера - Кристофер Николь

– Да, – промолвил Уилл. – Вокруг мыса Горн и через Южное море. Это займёт не меньше года, мастер Хоутман.

– Вот список с перечнем провизии. Хлеб, солонина, вино… Уилл бросил взгляд на испещрённый цифрами лист.

– А в Америке можно будет торговать, Уилл, – добавил Хоутман. – Тамошние индейцы не признают владычества испанцев.

– Это предприятие тщательно обдумано со всех сторон, мастер Адамс, – вставил Маху. – Насколько тщательно – вы можете судить об этом хотя бы по тому факту, что мы пришли к вам. Мастер Хоутман решил взять самого лучшего навигатора, и его мнение – что вы наиболее подходящий для этого человек. Мы предлагаем вам пост главного штурмана. Вы поплывёте на флагмане.

– А остальные?

Маху взглянул на Хоутмана.

– Мы думали предложить отправиться с нами Тиму Шоттену и вашему брату Тому.

– Хорошие ребята, – согласился Уилл.

– И ещё Том Спринг. Я слышал о нём много хорошего. – Хоутман похлопал Уилла по плечу. – Только английские штурманы для моего флота, Уилл. Только лучшее для Корнелиуса Хоутмана. Жаль, что не смогу сам отправиться с вами.

– Почему?

– Год, а может, и больше, – слишком много для меня, Уилл. Я должен присматривать за своей торговлей. Но от этого я буду дожидаться вас с ещё большим нетерпением. Вы повезёте одежду. Туземцы на островах пряностей с удовольствием продают перец в обмен на наши ткани и одежду. Говорю тебе, Уилл, это путешествие будет самым значительным в твоей жизни. И в наших жизнях тоже. Я чувствую это нутром.

Уилл рассеянно глядел на карту, а перед его глазами вставала таверна «Лаймхауз», лица Тима Шоттена и Кита Марло. Вокруг Горна и через Южное море. В легендарный Китай? К Тамерлану и Зенократе? Нет. На Яву за грузом перца. И всё же как убыстряла свой бег кровь в его жилах при одной только мысли – побывать в тех местах! Не он ли мечтал долгие годы об этих странах и о том, что он мог там найти?

– Вы принимаете пост, мастер Адамс? – спросил Маху.

Уилл перевёл взгляд на них: Маху – серьёзный и нетерпеливый; Квакернек, не менее серьёзный, но более уверенный в себе; молодой Завдвоорт, улыбающийся и рвущийся в бой. Эти люди будут его товарищами в бесконечном плавании.

– О да, сэр Жак, – сказал он. – Я принимаю пост.

– Ты здесь, Томас Спринг? – Тимоти Шоттен, работая локтями, проложил себе дорогу сквозь народ, толпящийся у набережной. Он пожал руку молодому человеку. – Добро пожаловать. Ты знаком с Уиллом Адамсом?

– Знаком, мастер Шоттен. – Спринг протянул руку. Несмотря на его молодость, его лицо уже было задублено солёными морскими ветрами.

– Рад возможности плыть вместе с вами, мастер Адамс.

– Вы говорите так, как будто я известный человек. Это мой брат Том.

– Рад познакомиться, мастер Томас. – Спринг смотрел на рыбачьи судёнышки, на зевак, собравшихся на набережной; затем перевёл глаза на ярко-голубое июньское небо, повернул слегка голову, чтобы ощутить лёгкий бриз на щеке. – Неплохой денёк для отправления, не так ли, мастер Адамс?

– Хороший день для начала хорошего путешествия, – согласился Уилл. – Вы уже плавали с голландцами, мастер Спринг?

– Нет, сэр, ещё нет, – признался Спринг. – Но я слышал только хорошее о них как о моряках.

– Скоро вы обнаружите, что это правда, – сказал Том Адамс. – При условии, что вы будете помнить: они ожидают от своих штурманов хорошей работы.

– Начался прилив, Уилл, – сказал Тим Шоттен. – Надо выходить в море.

Уилл кивнул и пересёк площадь у набережной. Зрители расступились, давая ему дорогу. Мэри с дочерью ждали его.

– Ну, дорогие, мне пора. Прилив высок, нужно отчаливать. Мэри кивнула.

– Надо же, мне кажется, я сейчас заплачу.

– Ты, дорогая жена? Ну-ка, скажи мне, сколько раз мы прощались на этих самых ступенях и с такой радостью встречались, когда я возвращался? – Я не знаю, как я выдержала все эти встречи и расставания. Когда я была моложе, я меньше заботилась о будущем. К тому же, что значит путешествие к Берегу варваров, или в Средиземное море, или к берегам Африки по сравнению с этим?

– Дело нескольких лишних миль, только и всего. Кроме того, за мной будут присматривать Том и Тим. Лучших нянек не придумаешь. Смотри, они уже собираются отплывать. Ты ведь не хочешь, чтобы из-за главного штурмана весь флот упустил прилив?

Она взяла его за руки, крепко сжав в своих:

– Не ворчи, Уилл. Ты всегда был так терпелив со мной. И всё же ты не всегда был таким в душе, я знаю это.

– Я – мужчина, следовательно, подвержен перемене настроений.

– И, следовательно, подвержен страстям, ты имеешь в виду… О, Уилл, Уилл, когда ты вернёшься?

Он пожал плечами:

– Год. Может, два.

– Или никогда?

– Не говори глупостей.

– Глупостей, Уилл? Да, действительно, в прошлом мы подолгу бывали в разлуке, но никогда у меня не было таких дурных предчувствий. Я была счастлива с тобой, Уилл. В этом я клянусь. Хотелось бы мне, чтобы ты мог сказать то же самое.

– Охотно.

– Я сказала – мог бы. Не скажешь, не должен говорить. Я не хочу, чтобы ты лгал мне. Спеши же на корабль, муж мой. Возвращайся поскорее с карманами, набитыми золотом. И не ходи больше в море.

Уилл вглядывался в холодные серые глаза. Когда она говорила так, как сейчас, она снова превращалась в ту девушку, за которой он ухаживал девять лет назад. Когда она смотрела так, как сейчас, она могла оживить всю страсть, которую он когда-то к ней испытывал и о которой всё ещё сохранил воспоминания в дальнейшем уголке своей памяти. Но это были иллюзии, только и всего. Она отдалась в его объятия вчера, потому что ему предстояло уйти в море более чем на год. Это было её долгом, и она отнеслась к этому как к выполнению долга. Её долг – сдаться и выполнять все прихоти мужа, если их нельзя было победить с помощью здравого смысла и молитвы. – Муж, – спросила Мэри Адамс, – ты не хочешь мне этого обещать?

Он поцеловал её в щёку.

– Мы поговорим об этом, когда я вернусь, дорогая Мэри.

Сохрани Господь тебя и ребёнка.

Слух расползался по залам Осакского замка. «Хидееси умирает», – слышалось повсюду. Придворные, собравшиеся перед опочивальней, услышали его первыми и обменялись испуганными взглядами; за исключением последних десяти лет, Япония не знала мира в течение пяти веков. А теперь Тоетоми Хидееси умирал, и горизонт вдруг снова заволокло тучами. Стражи услышали новость, когда она расползалась по коридорам, и невольно встали навытяжку. Многие из них были ветеранами. Они следовали за Хидееси почти сорок лет, наблюдая его взлёт от рядового самурая до полководца, которого он добился только благодаря своим личным достоинствам, и от простого генерала до диктатора всей Японии, что удалось ему только благодаря его целеустремлённости. Он претендовал на титул не ниже квамбаку, или регента. Регента от имени упразднённых сегунов – военных правителей, которые держали в феодальном правлении всю Японию в течение столетий? Регента от имени императоров в Киото? Или регента самого бога? Солдаты предпочитали последнее.

Слух достиг женских покоев и коснулся ушей Асаи Едогими. Она ветераном не была – ей не было ещё и тридцати. Но она считалась ветераном интриг, которые окружали спальню Хидееси.

Слух достиг её, когда она спала. Она села в постели, глядя на офицера стражи широко открытыми глазами и не веря своим ушам. Сначала до неё не мог дойти сам факт того, что офицер находится здесь – у постели неофициальной жены квамбаку – в столь ранний утренний час. Смысл новости дошёл до её сознания потом.

И всё же в данный момент его присутствие здесь было самым главным событием. Он был даже моложе её самой. Невысокого роста, хотя значительно выше её господина; мелкие, тонкие черты лица хорошо соответствовали маленьким, тонко очерченным рукам. Его тело было телом мальчика. Возможно, он и был всего лишь мальчиком. Мальчиком, боготворившим Луну и нашедшим путь в её спальню в качестве вестника смерти. Она откинула волосы со лба, и тяжёлый чёрный водопад заструился по её плечам, сбегая за спину. Какой он её видел? На её лице не было белил, без одежды, только стёганое одеяло защищало её от взора. Он видел её такой, какой никто, кроме Хидееси, не видел её с тех пор, как она покинула отчий дом. Он видел ту красоту её лица, которая действительно там была, ту красоту, которая, как говорили, свела Хидееси с ума, отвратила его от подобающей внешней и внутренней политики и заставила отречься от законного сына в пользу возможного сына от неё. Хидееси было 57, когда он пришёл в её постель, уже истощённый тридцатью годами непрерывных войн и непрерывного отцовства, и всё же через год она забеременела.

Она знала, что говорили о ней за её спиной. Враги выискивали её любовника среди вельмож, даже среди стражи. И всё же Хидееси не сомневался, что именно он был отцом её сына. Но мальчику было сейчас только пять лет, а его покровитель умирал. А может быть, внушаемый его именем страх переживёт его самого?