Тебе этого не понять - Лайф Андерсен

Я все сильнее мерз на своем помойном сиденье, и надо было поскорее кончать, чтобы нам обоим не рассопливиться, как тот мальчишечка. Я попробовал подобрать под себя ноги. От этого стало как будто немножко теплее.

«На улице шел дождь, но не очень сильный. Приятно так моросил, лицо от него стало мокрое. Но мы тогда ни о какой приятности, конечно, не думали, ни я, ни мама, нам было не до того. Мы тащились по слякоти, чап-чап, и оба молчали. Сперва молчали.

Мы ведь даже не знали, куда он ходит пить, но в том районе, где мы тогда жили, кабачков было немного. Там были кафетерии, но ночью они, разумеется, не работали. Да и не в кафетерий же он ходил, это было ясно. Оставалось всего два возможных места, и одно из них было при гостинице. Мы, наверно, потому и не обсуждали, куда идти. Просто шли, и все. Рядом, бок о бок. По направлению к «Трем кронам» — это около железной дороги.

Мы оба шли, засунув руки в карманы, а я втянул голову в плечи, чтобы не капало за шиворот. Но потом все равно натекло. У мамы на голове был такой, знаешь, прозрачный капюшон — он похож на угол полиэтиленового мешочка, собранного в складки. Мне не очень это нравилось, потому что мне всегда казалось, что в этих колпаках люди выглядят как-то смешно, по-дурацки. А я подозревал, что там, куда мы идем, моей маме можно выглядеть как угодно, но только не смешно. Но я, конечно, ничего ей не сказал. И я же понимал, что во время дождя эта штуковина очень удобна.

Чем ближе мы подходили к «Трем кронам», тем мне становилось страшнее. Я все думал, как он отнесется к нашему приходу. И согласится ли он вообще пойти с нами домой? И что будет делать мама, если он упился так, что на ногах не держится, или если он начнет буянить? В общем, в голове у меня вертелись бесконечные «как», и «что», и «если», на которые я не мог найти ответа.

«Думаешь, мы сможем увести его домой?» — спросил я у мамы. Мы с ней все шлепали по лужам.

«Думаю, что да, — ответила она и вытерла капельку с кончика носа — я не понял, слезинка это была или капля дождя, но, наверно, все-таки это был дождь. — Если б я так не думала, я бы не пошла. Но вполне возможно, что это будет непросто».

«И что ж ты тогда будешь делать?» — спросил я. Потому что ясно же было, что на себе она его не дотащит.

Ну хорошо, а если мы уведем его оттуда? Если он просто поднимется и послушно пойдет за нами, а когда мы придем домой, плюхнется в постель? Что тогда? Допустим, сегодня мы приведем его домой, но что будет завтра? Или, скажем, послезавтра? Не можем же мы каждый день бегать по кабакам и приволакивать его домой. Или пусть даже не каждый день, а только через день.

Чем это кончится для нас всех четверых? Ведь мы же не можем вечно разыгрывать этот наш спектакль. И если родитель по-прежнему будет пропивать все деньги, которые ему выплачивают как пособие по безработице, нам нечем станет платить за дом — мы же купили его в рассрочку. А самое ужасное — что никто из нас долго этого не выдержит. У меня все время какие-то боли в животе, и несет меня каждый раз, когда он уходит пьянствовать, а мы сидим, ждем его. Мама на всех чертей похожа стала, лицо у нее какое-то серое. Так что если мы даже сумеем увести его сегодня домой, то что, собственно, от этого переменится?

Мы плелись дальше, руки в карманах. Дождь полил сильнее, и это было даже кстати, потому что теперь можно было не смотреть друг на друга — как будто бы из-за дождя.

Наконец мы подошли уже настолько близко, что я знал: сейчас мы завернем за угол и покажется этот кабачок.

«Послушай, мам, — говорю я. — Ну, допустим, уведем мы его сегодня домой, ну и что? Я хочу сказать, дальше-то что будет? В следующие дни?»

И тут мы свернули за угол и увидели кабак. Над входом красными неоновыми буквами светилось название: «Три кроны». Хорошенькие три кроны! Нам-то это обходилось подороже, чем в три кроны.

«Не знаю», — отвечает мама.

И мы пошли дальше. Но я чувствовал, что она еще не все мне сказала, поэтому я молчал и ждал. И смотрел на эти красные неоновые буквы, которые все росли и росли.

И тут мама кладет вдруг руку мне на плечо. Я даже испугался, потому что она не имела обыкновения обнимать нас и все такое. Но, по правде говоря, потом мне сразу хорошо стало, И захотелось, чтобы мы с ней шли и шли вот так вместе под дождем и чтобы не нужно было входить в дверь, над которой светятся эти проклятые неоновые буквы.

Вдруг мама остановилась у входа в какой-то магазин — витрины у него слегка выступали, нависая над тротуаром, а над дверью был козырек, под которым можно укрыться от дождя.

«Давай, — говорит, — постоим тут немножко. Может, он сам выйдет».

И тогда я почувствовал, что она тоже боится. Что ей так же страшно, как и мне. Но она продолжала обнимать меня за плечо, и от этого было все-таки легче. Может, ей и самой было лучше от этого.

Мне казалось, мы там целую вечность простояли. Но так, наверно, всегда кажется, когда чего-нибудь ждешь.

Где-то часы пробили час ночи, и дождь почти что перестал.

«Пелле, — вдруг говорит она, моя мама, и чуточку сжимает мне рукой плечо, — как бы ты отнесся к тому, что мы с отцом разведемся?»

Сначала до меня не дошел смысл ее слов. Я просто-напросто не понял, что она такое говорит. А потом я почувствовал, что желудок у меня сжался — знаешь, как бывает, когда возьмешь в рот что-нибудь до ужаса кислое и отвратительное, — а все кишки будто наружу полезли через спину. Это все, конечно, чушь, но такое у меня было ощущение.

«Что-что ты сказала?» — говорю я, а сам чувствую, что меня вдруг затошнило и, того гляди, вырвет.

«Как бы ты отнесся к тому, что мы с отцом разведемся? Ты и Курт останетесь, конечно, со мной».

Как бы я к этому отнесся? Да откуда я знаю? У меня эта мысль просто даже в сознании не укладывалась. Ведь это же… ну, понимаешь, ведь нас же всегда было четверо. По крайней мере, с тех пор, как я себя помню, нас было всегда четверо. «Как бы ты отнесся к тому…»

В этот момент я посмотрел на маму. И увидел, что она опять вытирает каплю с кончика носа. Но теперь-то с неба уже не капало, так что дождь наверняка был ни при чем.

«Зачем же ты за ним идешь, если все равно хочешь с ним разводиться?» — спросил я, потому что понятия не имел, что мне сказать в ответ на ее вопрос.

«Затем, что я пока еще его жена» — так она мне ответила.

И я никогда не слышал, чтобы моя мама говорила таким тоном.

«Ну, пошли, — сказал я. — Заберем его».

И мы пошли. Мама обнимала меня за плечо. И отняла руку только тогда, когда мы стояли уже под самой неоновой вывеской».

Глава 14

«Я до того раза никогда не бывал в кабачке. То есть я бывал в обычном кафе, куда приходят просто поесть-попить. А в настоящей пивнушке, или забегаловке, или как уж они там называются, в настоящем баре ни разу не был. И когда мы туда вошли, то увидели тучи дыма, а гвалт стоял такой, что хоть уши затыкай. Из-за дыма мы сперва ничего не могли разобрать и остановились у самой двери. Мама сняла с головы свой полиэтиленовый колпак, и я был доволен этим.

Народу там было полным-полно, причем одни только мужики. Многие играли в кости. И галдели, орали наперебой, вся шайка. Мы не сразу отыскали среди них родителя, он сидел довольно далеко от входа. С ним за столиком сидело еще четверо, и они тоже резались в кости. Причем видно было невооруженным глазом, что все пятеро успели здорово надраться.

Сначала, когда мы только вошли и остановились у двери, никто не обратил на нас внимания. Но потом мама зашагала к тому столику, за которым сидел родитель. И тут, понимаешь ли, произошла такая чудная вещь. Все эти мужики при виде нас с мамой умолкали, как по команде. И, пока мы шли, позади нас образовывалась мертвая тишина, а впереди все еще стоял адский гвалт. Голову даю на отсечение, что в этот кабачок женщины заходят не каждый день. А уж с детьми и подавно.

Наш путь через весь зал показался мне ужасно длинным, но в конце концов мы подошли к столику, за которым сидел родитель. Тогда и эти тоже заткнулись, и скоро во всей пивнухе воцарилась полнейшая тишина. Все вытаращились на нас и как будто чуяли, что сейчас должно что-то случиться.

Мама стояла и просто смотрела на него, ни слова не говоря. А у меня вообще язык к гортани прилип. Первым подал голос родитель.

«За каким дьяволом вас сюда принесло?» — выговорил он заплетающимся языком.

«Мы пришли за тобой», — коротко ответила мама. Руки она засунула в карманы пальто и говорила обыкновенным голосом, почти как всегда.

Мне вдруг вспомнился ковбойский фильм. Не какой-то определенный, а просто, знаешь, стандартный ковбойский фильм, в котором шериф является в трактир, чтобы арестовать какого-нибудь парня. И этот шериф невозмутимо спокоен и хладнокровен, хотя знает, что сейчас начнется пальба или потасовка. А все зрители с нетерпением ждут, как развернутся события, хотя заранее уверены, что шериф обязательно победит.