Разведенцы - Лариса Теплякова

– Витя в отъезде по работе, – быстро соврала Аля.

– В командировке что ли?

– Да, на подмосковных объектах, – Аля продолжала бодро лгать, хотя сама понятия не имела, где в данный момент находится её муж.

– Так чего же он не вернулся на выходные? – недоумевала Эмма Васильевна.

– А он только сегодня уехал. Сегодня, да. Чтобы завтра с утра приступить к делам. Ну, и избежать пробок, вы же понимаете. С утра, да в понедельник – одни пробки на дорогах! – вдохновенно сочиняла Альбина, оправдывая загулявшего супруга перед его матерью.

– Ну, да-да. Правильно, конечно, предусмотрительно, – согласилась свекровь. – Ладно, успеется, узнает ещё! Даже и хорошо, что его нет дома! Мы с тобой одни поболтаем, посплетничаем по-женски! Представляешь, мне ведь на днях звонила его жена!

– Чья? – не поняла Аля.

– Да Андрея Семёновича! – слегка раздраженно выпалила Эмма Васильевна. – Неужели не понятно?!

– Зачем?

– Хотела пристыдить. Мол, разрушаю многолетний брак и всё такое. А чего там разрушать – у них всё давно шаталось! Она что, слепая, что ли была все эти годы? Раньше надо было хлопотать, теперь чего уж! И ещё она допытывалась, сколько мне лет. А какая разница – сколько! Женщина всегда женщина! – заявила свекровь. – Ну, я ей выдала! Пусть обдумает на досуге мои слова.

Альбина не сомневалась в способностях свекрови, та умела лидировать во всём, и понимала, что стыдить Эмму Васильевну бесполезно. Так же тщетно было напоминать ей о возрасте – Эммочка не считала, что бабий век короток, по крайней мере, её собственный. Если она вполне способна отбивать чужих мужей, какие ещё нужны доказательства? И цвет лица у неё прекрасный, и фигура статная, и голова соображает, и за словом в карман эта женщина не полезет. Не на ту напали.

Эмма Васильевна родилась в сентябре 1945, в год Победы, когда люди были полны энтузиазма и неуёмной жажды жизни. Мать её, бабушка Виктора, была безмерно счастлива тем, что муж вернулся с фронта живым. Василий Иванович слегка хромал после ранения ноги, но все конечности были целыми, не ампутированными. Случилось это за год до окончания войны, когда другим женщинам ещё предстояло ждать и ждать своих мужчин и проводить в тревоге дни и ночи. А она, счастливица, спала в обнимку с мужем и самозабвенно забеременела, не задумываясь, смогут ли они поднять ребёнка в такие трудные дни, хватит ли у них средств и здоровья. Тогда об этом не рассуждали – не то, что сейчас. Тогда женщины просто рожали, если было от кого. Послеродовые депрессии придумали гораздо позже.

Об отце Эммы Васильевны отдельный рассказ. Этот красивый, умнейший и способный человек уже в молодые годы считался специалистом по организации пищевых производств. Он входил в число ценных номенклатурных работников, которых могли командировать куда угодно. В конце 30-ых годов его направили в Пермь. Номенклатура всегда была на виду, и на руководителей часто писали доносы – такое время было. Так случилось и с Василием Ивановичем. Арестовали его в 1940-м году, а в 1941-м отправили на фронт в штрафной батальон.

С бесправными штрафниками не церемонились. Их бросали в самую бойню, как живой заслон, предоставляя одну возможность – кровью смыть вину перед государством, хоть доказана она, хоть нет. Дед Виктора многое пережил, но ему повезло больше остальных. В одном из боев он был контужен и ранен, остался беспомощным на поле битвы. Спасла его санитарная собака, овчарка. Умное животное вытащило полуживого бойца, и в память об этой псине Василий Иванович всегда держал овчарок в доме. А жена и не возражала, она не перечила мужу. Такие были времена: люди могли предать, а собака – спасти. Собаки не понимают двусмысленности и двойных стандартов. Они честны и верны до конца, даже перед угрозой смертельной опасности.

Впоследствии дед Виктора был назначен директором нового строящегося мясокомбината в ближнем Подмосковье, и в семье всегда неплохо питались благодаря его возможностям. Эмма Васильевна обожала вспоминать, какие у них устраивались застолья, как баловал их с сестрой отец. «Какой я только колбаски не едала!» – очень часто повторяла она. Или вот так: «Нет, таких колбас сейчас не делают! Вот раньше колбасы были! Всё натуральное, никаких добавок!» Её лучшие годы пришлись на ту пору, когда колбаса почиталась ценным продуктом, атрибутом престижной жизни, знаком благополучия и достатка в семье. Это сейчас колбасу не считают продуктом здорового питания, а в молодость Эммы Васильевны существовала одна диета – кушать сытнее и больше. Как-то Виктор шутливо сказал: «Ты, мам, у нас колбасная королева!» А она и не обиделась, ей даже понравилось. Чем не королева?

Колбасу Эмма Васильевна уважала. Любительскую, докторскую, отдельную, московскую варено-копченую, таллиннскую. Даже ливерную, но только настоящую. Ту, прежнюю, можно было поджарить, с луком или с яйцом, и употребить со свежим хлебцем! А можно было и так съесть – отрезать толстое колечко и на булочку! Однако теперь такую ливерную не найти, её не делают по старым рецептурам, многие и вкуса настоящей ливерной колбаски не знают, так что зря рассуждать! Да и хлеб нынче не тот, с нынешним старый добрый аппетитный бутерброд не соорудить.

Родную старшую сестру Эммы Васильевны звали просто и незатейливо – Зинаида. А её имя – Эмма – было явно заимствованным, трофейным, европейским, особенным. Она и сама всегда была особенная, незаурядная. До преклонных лет. А отец её, Василий Иванович, прожил долго и со вкусом. Уж очень жизнь любил. И на курорты обожал ездить. И знавал толк в добром вине, и в женщинах. Мужчина был хоть куда – неважно, что хромой. Этот недостаток даже добавлял ему мужского очарования.

Постепенно Альбина оттаяла и активно включилась в беседу. Она так осмелела, что поведала свекрови о происшествии в кафе «Венеция», заметив вскользь, что забежала туда выпить чашечку кофе и угодила на самодеятельный спектакль.

– А меня этот скандал не удивляет! – заявила свекровь. – Знаешь сколько у меня приятельниц, которые именно так и думают о своих мужьях, но только не всем об этом говорят? А на днях по телевизору в каком-то новостном обзоре показывали сюжет. Такое же застолье в Америке. Люди так же в ресторане отмечали юбилей семейной жизни. Супруги повздорили, и муж расстрелял гостей и жену во время ссоры! Убил насмерть несколько человек! Вот происшествие так происшествие! Накал страстей! А тут – пощечина! Это мелочи жизни! Настоящий мужчина должен с достоинством сносить пощечины от женщины!

Эммочке невозможно было возражать. В её полнокровной жизни случались и драматические сцены, и пощечины. Она пережила и ревность, и вдовство, и теперь испытывала новый всполох зрелой страсти. Собственная судьба казалась ей увлекательной историей – на зависть всем типичным обывателям, живущим несмело, а потому – скучно.

Альбина проводила Эмму Васильевну до станции метро.

– Славно мы с тобой скоротали вечерок! – благодушно сказала свекровь на прощание.

Обе женщины и в самом деле остались довольны – каждая на свой лад. Свекровь гордилась, что её личная жизнь бурлива, и она ещё способна производить фурор, а невестка радовалась, что сумела выкрутиться и скрыть вероломное исчезновение Виктора из семьи. Аля даже подзарядилась оптимизмом Эммы Васильевны, и обратный путь преодолевала прогулочным шагом, бесхитростно наслаждаясь хорошей погодой.

На улицах царило весеннее оживление. Теплый майский вечер выманивал горожан из квартир, каждый придумывал себе повод, чтобы вырваться на свежий воздух. Кто-то с детскими колясками прохаживался, кто собак выгуливал, кто на роликах выписывал пируэты, и все лица выражали безмятежность, словно люди сговорились пару-тройку часов не придавать значения проблемам и думать только о хорошем.

Альбина шла неторопливо, легкой поступью. Дома её никто не ждал, и можно было посмотреть, что происходит на районе. «На районе» – это выражение как-то незаметно внедрилось в быт, старшие москвичи стали употреблять его вслед за молодежью, и московский лексикон пополнился ещё одним устойчивым оборотом речи. «Мам, я на районе!», – так говорил Вовка, если она осведомлялась по телефону, где обретается сын. «Я уже на районе», – сообщал ей Виктор, когда она ждала его с работы. Это означало «возле дома», «рядом», в шаговой доступности. Теперь на районе пребывала одна Аля, а домочадцы находились где-то вдали.

А вокруг происходило обыкновенное ежевечернее чудо – загорались фонари, включалась подсветка витрин и зданий, и окна квартир озарялись тёплым сиянием. Москва готовилась встретить иссиня-черную ночь во всём великолепии. Город украшался миллионами огней, Альбина видела это представление сотни раз, но всё же невольно залюбовалась. Ночная Москва настолько красива, что её очарование околдовывает даже тех, кто пролетает над столицей на самолетах. Аля не раз испытывала мощное притяжение родного города, находясь на большой высоте над ним. Это легко почувствовать, если сердце открыто. Казалось, что в таком блистательном мегаполисе все должны быть счастливыми и благополучными! Здесь сама земля заряжает, воздух питает, а стены нашептывают головокружительные пророчества. Москва издавна защищалась своей красотой от больших невзгод. А иначе к чему она, красота, если не во спасение?