Только ты (СИ) - Черногорская Ксения

— Значит, слушай сюда, Милана, — оборачивается вдруг ко мне Иваныч, и первая моя реакция — удивление, что он знает моё имя, а вторая — всё объясняющее воспоминание о прослушке. — Правил всего два. Ты ведёшь себя тихо и не пытаешься сбежать. Будешь их придерживаться — всё будет пучком. Нет — пеняй на себя. Всё поняла?

— Да… — тихо говорю я.

— Я не слышу! — рявкает Иваныч.

— Да, я же сказала, — немного громче говорю я.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворяется моим ответом он.

Затем снова поворачивается к водителю:

— У супермаркета тормозни.

Водитель молча кивает. И этот безмолвный кивок Иваныча вполне устраивает. Если бы я так сделала в ответ на его распоряжение, он бы, наверное, стал бы на меня орать. А тут вон — вполне всё окей.

Мы едем минут двадцать. Проезжаем мимо нескольких деревенек и какого-то несерьёзного перелеска. Затем заезжаем на гору и кружим по серпантину. Съезжаем вниз и оказываемся в небольшом посёлке с красивыми аутентичными домишками. Вдали светится вывеской супермаркет — какое-то незнакомое название на немецком, мне оно ни о чём не говорит. Мы подъезжаем к магазину и Иваныч берёт с собой парня, ехавшего со мной рядом. Водителю приказывает следить за мной, как за собой. Тот снова молча кивает. Болтать — у них тут точно не в тренде.

Минут двадцать, наверное, Иваныч с помощником отсутствуют. Затем выходят и направляются к машине. У парня — четыре набитых продуктами пакета. Иваныч — налегке. Видимо, не царское это дело — пакеты носить.

Парень, имени которого я не знаю, закидывает пакеты в открытый водителем багажник, затем легонько хлопает крышкой и садится в машину рядом со мной. Ни одного слова — водитель молча даёт по газам и, спустя несколько минут, мы снова выезжаем на шоссе.

Ещё минут через десять в полной тишине машина сворачивает в лес, а затем петляет по извилистой дороге и выезжает через очередной перелесок к двухэтажном синему с чёрными полосами домику у подножья большой горы. Рядом блестит водная гладь длинного, заросшего у берегов камышами, озера. Тут нет ни домов по соседству, ни забора вокруг. Просто дом с покатой крышей и тёмными окнами в траве на фоне огромного горного кряжа.

Машина останавливается и мы выходим. Иваныч достаёт из кармана ключи и снимает с двери тяжёлый амбарный замок. Затем опускает вниз широкую железную планку и отпирает дверь уже другим ключом. Открывает её и жестом зовёт меня. Я послушно выхожу из автомобиля. Здесь очень свежо. Над головой покрикивают летящие в сером небе птицы. Пожухлая серая трава позади машины примята двумя полосами — следами колёс.

Следом за мной идёт подчинённый Иваныча. Несёт пакеты со снедью. Видимо, это всё мне. Если так, они явно рассчитывают на то, что я проведу здесь не одни сутки. Грустно, но какие у меня варианты? Хорошо хоть голодной не оставляют.

— Иди за мной, — через плечо бросает мне Иваныч и исчезает в темноте прихожей. Судя по щелчкам, он поднимает вверх рубильники. Его помощник складывает пакеты у порога, достаёт из пачки сигарету, отворачивается, и закуривает, глядя вдаль. Я ему интересна примерно так же, как содержимое этих пакетов.

Захожу внутрь. Легонько тянет сыростью, но в целом пахнет скорее приятно, чем наоборот — влажным деревом и чем-то цитрусовым.

Небольшой коридорчик справа освещается из дверного проёма. Иваныч исчезает там и я иду следом. Передо мной открывается крохотная комнатка с белыми обоями без рисунка, раскладным серым диваном, небольшим письменным тоже серым столом у стены с какими-то фотками в рамках и серым же угловым шкафом. Шторы закрывают широкое окно и потому тут довольно сумрачно. Иваныч включает свет в торшере и становится более-менее уютно.

— Здесь будешь жить, — говорит Иваныч.

Я оторопело оглядываюсь. Дверь только одна — та, в которую мы вошли. Помощник Иваныча заносит в комнату пакеты и молча выходит.

— Значит, здесь всякая жрачка, — кивнув на пакеты, говорит Иваныч. — Чё-то надо готовить, чё-то нет. Туалет и кухня на этом же этаже. Плита рабочая, вода есть. С голоду не помрёшь. Выходить на улицу запрещено. Входную дверь закроют и тебя будут охранять. Что-то понадобится — нажимай вот эту кнопку, — Иваныч показывает на тёмно-серую круглую кнопку у дверного проёма на высоте моего лица. — Всё поняла?

— Да, — говорю я.

Иваныч молча кивает и тяжело шагая, выходит из комнаты. Подхожу к окну и отодвигаю в сторону серую штору. Иваныч даёт распоряжения своему помощнику. До меня доносятся фразы: "Без повода не общаться" и "Ставить в известность". Затем помощник уходит в сторону и скрывается из виду, а Иваныч садится в машину. Тихонько хлопает дверь и, спустя несколько секунд, автомобиль уезжает и скрывается вдали за деревьями.

Если не считать куда-то девшегося охранника, я остаюсь в доме одна.

Растерянно оглядываюсь по сторонам и понимаю, что моя жизнь целиком и полностью во власти этого сурового, молчаливого человека. Что меня запросто могут грохнуть прямо в этом доме и никто посторонний даже не узнает об этом — по документам меня в этой стране просто нет.

Но страх будто приглушён. Состояние скорее апатично-усталое. Слабость во всём теле, вот что я чувствую. И, пожалуй, больше ничего.

Я скидываю обувь и ложусь на диван. Сворачиваюсь на боку калачиком, укрываюсь пледом до подбородка, и закрываю глаза. Спать мне не хочется, но бодрствовать сейчас слишком тяжело.

Перед глазами рисуются картинки произошедших событий — падение Данилы в окно, мой побег, моё похищение, лица подчинённых Ковалевского, он сам — непонятный, загадочный миллиардер, задумчиво курящий у камина, его внимательный, проникновенный взгляд.

Мне некуда бежать. В моём побеге сейчас нет никакого смысла: прямой угрозы моему здоровью и моей жизни нет, я под охраной и что немаловажно — в чужой стране. По-немецки я говорю свободно, английский, уверена, тут тоже многие понимают, но даже если я сбегу из этого дома — скажем тихонько выберусь через окно и как-нибудь выломаю кованные металлические решётки на нём, что я буду делать дальше? Ну, поймаю машину у дороги. Ну подвезут меня в аэропорт. А дальше-то что? Ни документов, ни денег. Если я подойду к полицейскому и скажу, что меня похитили и я гражданка другой страны, то меня депортируют. И прямо в аэропорту передадут в руки российской полиции.

Я сбежала после самоубийства Данилы, которое для полиции сейчас не обязательно является именно суицидом, мой телефон был выключен. Ковалевский наверняка отмажется, подкупит следователей, задействует крутых адвокатов. Я незаконно пересекла границу по поддельным документам и камеры слежения из Домодедово покажут, что я при регистрации подала паспорт сама, собственными руками. Для того, чтобы быстро закрыть уголовное дело, проще всего будет обвинить меня в убийстве Данилы и попытке скрыться от правосудия путём нелегального пересечения границы в другую страну.

А если не подходить к полицейскому? Если как-нибудь сделать здесь новые документы, устроиться на работу в какой-нибудь ресторанчик официанткой и остаться здесь? Тогда, если меня поймают, я влечу ещё больше.

Гоню от себя любые мысли, заставляю себя заснуть. Это трудно, но я действительно очень устала. Прежде всего вымоталась нервно. Стресс за стрессом — а теперь тишина в пустой комнате одиноко стоящего дома.

Наверное, в какой-то момент я всё-таки вырубаюсь, потому что я вдруг открываю глаза и понимаю, что слышу за окном какой-то шум. После сна немного зябко и я встаю, кутаясь в плед. Подхожу к окну и вижу тёмный автомобиль. На улице уже смеркается и у машины ярко горят фары. Глохнет мотор и фары тухнут. Вышедший наружу водитель тихонько хлопает дверцей. Судя по всему это тот же самый парень, что привёз меня сюда и потом увёз Иваныча.

Откуда-то сбоку — мне не видно откуда именно — навстречу водителю выходит мой сторож. Они пожимают друг другу руки и синхронно глянув в моё окно, проходят мимо, влево — туда, откуда только что вышел этот парень.