Бастион: война уже началась - Сергей Зверев

– Товарищ лейтенант, – Туманов повернулся к Заруцкому. – Запишите координаты потерпевшего. Потом можете идти, – это уже наглецу.

– Ну спасибо, нача-альник! – схамил напоследок юнец и скороговоркой пробормотал что-то вроде «тыр-тыр-Сергей-Лежена-десять-восемнадцать».

Саня чего-то накорябал в блокноте. Отрок смерил подругу взглядом, но раздевать при ментах не решился, нырнул в соседнюю комнату и вскоре вынырнул в белой майке с надписью «Кисс ми» и портретом, надо полагать, вокалиста группы. Замок щелкнул дважды: отчалил юнец, за ним – Заруцкий, скалясь в предвкушении. Внизу ждал отделенческий «уазик».

– А теперь, Маргарита Петровна, давайте уточним список пропавших вещей…

Вот так и началась эта безумная эпопея. Всю дорогу до городского аэропорта Гулька бубнил под нос, что лучше он скончается от жадности, чем купит билет за свои кровные, но в итоге купил. Зато в самолете его пронзила новая идея. Ему с каких-то борщей пригрезилось, что, как верный друг и надежный секьюрити, он имеет полное авторское право на процент от моего гонорара.

– Посуди сама, – прокричал он под подозрительное дребезжание мотора. – Мои условия никакие не грабительские. Где ты найдешь второго дурака всего за двадцать пять процентов? А я иду тебе навстречу, Динка, цени – я согласен терпеть лишения даже за двадцать! Ну где это видано? Ни за что ни про что человек срывается с насиженного горшка и с низкого старта устремляется в самую клоаку сибирской недвижимости… Я похож на альтруиста? Или на идиота?

– Нет, на альтруиста ты не похож, – сказала я чистую правду. Терять мне было уже нечего. Вряд ли Гулька, имей он во владении даже десять берданок, осмелился бы развернуть самолет в воздухе.

Он насупился. А я сидела, глотая тошноту, смотрела в иллюминатор, где под крылом о чем-то пело зеленое, как моя физиономия, море, и никак не могла взять в толк, на чем мы летим – на самолете или на парашюте…

Кстати, насчет ружья. Гулька взял его на полном серьезе, разобрал на мелкие детальки и даже как-то (неужели лицо честное? или корочки помогли?) убедил работников аэропорта, что, находясь в упаковке, «расчлененке» и в багаже, это ружьишко, пожалуй, не выстрелит. Я не возражала. Пусть мужики тешатся. У них всего-то радостей в жизни – автомобили, оружие да мы…

Поэтому, когда мы сели в райцентре Октябрьское и получили на руки багаж, видок у нас был боевитый. Я напоминала бойца стройотряда, а Гулька – человека с футляром в брезентовой ветровке. Я тогда еще не думала, что ружье в наших одиссеях – штука уместная, и посему Гулькины чудачества восприняла не без иронии. Но сильно не увлекалась. Если человек приходит вам на подмогу, вовсе не обязательно на каждом шагу выпячивать его ущербность. Да и обстановка, окружившая нас по прибытии в Октябрьское, меньше всего располагала к перехвату инициативы. Не до феминизма. Примат суровой жизни звучал на каждом метре. Не женское это дело – борьба с природой. В этой связи я сделалась паинькой и целиком возложила принятие резолюций о наших перемещениях на плечи Сизикова.

Самолетик полетел дальше, в Зыряновск, а мы с Сизиковым, трое небритых парней с рюкзаками и тетка с каменным лицом, в которое прочно впечаталась тайга, остались вблизи дощатых строений аэропорта. Вдаль убегала узкая посадочная полоса. Два кольца лесного массива окружали поселок – одно густое, сочное, сияло на солнце; другое находилось выше – в горах, туманно-сизое и как бы тонущее в дымке. Пекло беспощадно. В траве без устали стрекотало, высоко в небе парил коршун. Я сняла пропахшую нафталином штормовку с памятным шевроном «НСО – Импульс». Под штормовкой у меня была белая тенниска без затей. Простой кусок ткани. Ее бы я тоже сняла. Парни еще в самолете, узнав, что мы летим в Октябрьское, сделали попытку отгородить меня флажками от Сизикова, но ничего у них не вышло, хотя Сизиков, хитро ухмыляясь, и давил из себя злостный нейтралитет. У двоих было высшее образование – один работал на кафедре промышленных технологий технического университета, второй – не помню где, но что-то про «гидролиз», а третий образования не имел, но был белоголов, по-доброму галантен и дважды в запале обозвал меня девушкой, что мне, в принципе, понравилось. Но не настолько, чтобы, выйдя из самолета, упасть ему на шею. У парней были свои дела, у нас свои. Девять месяцев в году они влачили ничтожное существование в почетном окружении жен и тещ, а летом выезжали в тайгу. Шлялись по горам, работали на стройках в Катанде и Нижнем Учхое, в перерывах пили водку, чай горячий, волочились за таежными красавицами. Если позволяло время, размышляли о бессмыслице жизни, и это, кстати, нормально, потому что не дома и стены не давят…

Мы простились как старые знакомые. Парни приняли по осьмушке и уже радовались жизни, дышали полной грудью и с ухмылками наблюдали, как я судорожно выкапываю из баула баллончик с «антикомарином».

– Брось, – хмыкнул Гулька. – Комары на тебя руку не поднимут. Мы же днем, на солнышке, в культурном центре… Не та ты для них фигура, – и смачно раздавил здоровенного гнуса, собравшегося перекусить у него на лбу.

– Совершенно правильно, – улыбнулся аспирант промышленных технологий. – В поселке можете этих ребят не бояться. А если соберетесь далеко в тайгу, убедительно рекомендуем натереться уксусом. Эффект, как говорится, гарантируем. А эти ваши штучки, – он снисходительно ткнул пальцем в мой баул с репеллентом, – комаров не впечатляют. Оставьте для дачи.

– Точно, – поддержал его второй – не аспирант, но и не белокурый. – Это неправильные комары. Злющие, как пираньи. Если нет уксуса, намажьтесь гвоздичным маслом – какое-то время протянете. Хотя нет, – не вполне трезво улыбаясь, он махнул рукой. – Если под рукой нет уксуса, то гвоздичного масла и подавно не будет.

– Тогда соорудите дымовуху, – порекомендовал третий, без образования, но белокурый. – Набейте ведро сырой травой, подожгите и ходите, размахивайте, ничего не бойтесь. Комары, медведи, волки – все побегут. И беглые зэки тоже.

Ребята рассмеялись. Неплохие парни.

– До Карадыма далеко? – спросил Гулька.

– Это туда, на юго-восток, – показал пальцем белобрысый. – На Аваше. Надо ехать через Медвежью падь, вдоль болота Синих духов. От урочища Тесницкого повернете направо, и полчаса по камням – трюх, трюх. Шестьдесят американских миль.

– А с транспортом как? – спросила я. – На чем трюхать-то?

Ребята дружно пожали плечами:

– Поспрошайте в поселке, райцентр как-никак. Где деньги, там и колеса. У вас есть деньги?

– Нет, – сказал Гулька.

На том и поручкались. Ребята отправились на север – до грунтовки на Верхотурово, ловить попутку к заветным курятникам, а мы с Гулькой через бараки аэропорта и осиновое редколесье потащились в поселок. Не вижу смысла расписывать наши пешие скитания. Ничего необычного в них нет, а красоты родной природы можно пока и опустить. Скажу лишь, что поселок Октябрьское лежал в низине, был окружен лесистой возвышенностью, а кое-где даже вгрызался в нее. Посадочная полоса располагалась на северной окраине, занимая добрый участок ни на что не пригодной пустоши. Большую часть селения составляли пустыри и двухэтажные бревенчатые бараки, похожие на теплушки. Лишь где-то далеко, в центре, виднелись приличные сооружения, дымились трубы каких-то мастерских, колосились постриженные деревья. Но до них еще предстояло дойти, что в условиях безбожной разбросанности поселка казалось затянутой песней.

Дорога от аэропорта к средоточию местной цивилизации петляла горным серпантином. Из перелеска за нашими спинами вынырнул допотопный «ЗИЛ»-«сто тридцатый». Болтая разбитым кузовом, умчался в центр. В кузове лежал уголь и бились две лопаты. Я сделала респиратор из ладошки. Сизиков с откровенным скепсисом посмотрел ему вслед, оглянулся на «утраченное».

Снова настала тишина. Над окраиной поселка витал полуденный зной. Народу почти не было. Тетка с каменным лицом, вышедшая с нами «на этой остановке», уверенно ушла вперед. И пропала.

Гулька озадаченно потер подбородок. Потом, пробубнив «Патер ностер», взвалил на плечо мой баул, сверху добавил свой, а футляр с берданкой всучил мне.

– Потопали, старушка. Как там в песнопении… «А мы с тобой, брат, из пехоты»?..

– Нет, нам нужна машина, – запротестовала я.

– Конечно, – кивнул Гулька. – Спустимся к автобазе, там и найдем.

– Как? – изумилась я. – Ты веришь в наличие автобазы?

Гулька как-то стушевался. Разрази меня мигрень, если он не покраснел. Вернее, он начал краснеть, но потом передумал.

– В каждом городке должна быть автобаза, заруби на носу. Или, на крайственный случай, что-то на нее похожее. Иначе это не городок. Вспомни, о чем говорили парни в самолете. Память отшибло?

Не помню, чтобы в разговоре упоминалась автобаза. О поселке парни говорили скупо: мол, народ живет там разномастный – пришлые, местные, отхожие промысловики из глухих деревень, охотники, работяги с деревофабрики; калымщики-рудокопы с Верхотурово и Мазино – непьющие, негулящие, а в своих бараках только ночующие. А еще они рассказывали, что в здешних лесистых горах водятся дикие звери, бродяги и пропойцы, папайя с алычой здесь не растут, а из съедобного растет только клевер (редко). А ближайшее отделение милиции – в Улан-Баторе. Шутили, наверное.