Возвращение со звезд - Станислав Лем

- Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться.

- Догола? - спросила она с внезапным интересом.

- Нет. Купальный костюм... Но в наши времена были такие люди, они назывались нудисты...

- Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все...

- Нет. Значит, этот брит, это... как платье? Такое же обязательное?

- Да. Когда вдвоем.

- Ну, а потом?

- Что потом?

- Во второй раз?

Идиотский это был разговор, и я себя отвратительно чувствовал, но должен же я был, наконец, узнать!

- Потом? По-разному бывает. Некоторым... всегда дают брит...

- Пустая похлебка, - вырвалось у меня.

- Что это значит?

- Нет. Ничего. А если девушка идет к кому-нибудь, тогда что?

- Тогда он пьет у себя.

Она смотрела на меня почти с жалостью. Но я упорствовал.

- А если у него нет?

- Брита? Как же может не быть?

- Ну, кончился. Или... он ведь может солгать. Она засмеялась.

- Но ведь это... неужели ты думаешь, что я все эти бутылки держу здесь, в комнате?

- Нет? А где же?

- Я даже не знаю, откуда они берутся. В твое время был водопровод?

- Был, - хмуро ответил я. Конечно, могло ведь и не быть; я мог прямо из пещеры влезть в ракету. На мгновение меня охватила ярость; потом я спохватился - в конце концов это была не ее вина.

- Ну вот, ты разве знал, откуда берется вода, прежде чем...

- Я понял, можешь не продолжать. Ладно. Значит, это такое средство предосторожности? Очень странно.

- Мне это совсем не кажется странным. Что у тебя там белое, под свитером?

- Рубашка.

- Что это?

- Ты что, рубашки не видела? Ну, такое - белье в общем. Из нейлона.

Я засучил рукав свитера и показал.

- Интересно, - сказала она.

- Такой обычай, - беспомощно ответил я.

Действительно, мне ведь говорили в Адапте, чтобы я перестал одеваться, как сто лет назад; а я заупрямился. Однако я не мог не признать ее правоты - брит был для меня тем же, чем для нее рубашка. В конце концов людей никто не заставлял носить рубашки, а все их носили. Видно, с бритом обстояло так же.

- Сколько времени действует брит? - спросил я.

Она слегка покраснела.

- Как тебе не терпится. Ничего еще не известно.

- Я не хотел сказать ничего плохого, - оправдывался я. - Мне только хотелось узнать... почему ты так смотришь! Что с тобой? Наис!

Она медленно поднялась. Отступила за кресло.

- Сколько ты сказал? Сто двадцать лет?

- Сто двадцать семь. Ну и что?

- А ты... был... бетризован?

- Что это значит?

- Не был?!

- Да я даже не знаю, что это значит. Наис... девочка, что с тобой?

- Нет... не был, - шептала она. - Если б был, ты бы, наверно, знал.

Я хотел подойти к ней. Она вскинула руки.

- Не подходи! Нет! Нет! Умоляю!

Она попятилась к стене.

- Ведь ты же сама говорила, что это брит... сажусь, сажусь. Ну, сижу, видишь, успокойся. Что это за история с этим бе... как это там?

- Не знаю подробно. Но... каждого бетризуют. При рождении.

- Что же это?

- Кажется, что-то вводят в кровь.

- Всем?

- Да. Потому что... брит... как раз не действует без этого. Не двигайся!

- Девочка, не будь смешной.

Я погасил папиросу.

- Я ведь все-таки не дикий зверь. Ты не сердись, но... мне кажется, что вы здесь все чуточку тронутые. Этот брит... это же все равно, что сковать всем до единого руки, а вдруг да кто-нибудь окажется вором. В конце концов... можно ведь и доверять немного.

- Ты великолепен, - она будто успокоилась немного, но продолжала стоять. Почему же ты так возмущался раньше, что я привожу к себе незнакомых?

- Это совсем другое.

- Не вижу разницы. Ты наверняка не был бетризован?

- Не был.

- А может, теперь? Когда вернулся?

- Не знаю. Делали мне разные уколы. Какое это имеет значение?

- Имеет. Тебе делали? Это хорошо. Она села.

- У меня есть к тебе просьба, - начал я как можно спокойней. - Ты должна мне это объяснить...

- Что?

- Твой страх. Ты боялась, что я на тебя наброшусь, да? Но ведь это же чушь.

- Нет. Если подумать, конечно, чушь, но все это слишком, понимаешь? Такой шок. Я никогда не видела человека, которого не...

- Но ведь этого же нельзя распознать!

- Можно. Еще как можно!

- Как?

Она помолчала.

- Наис...

- Да я...

- Что?

- Боюсь...

- Сказать?

- Да.

- Но почему?

- Ты понял бы, если б я сказала. Видишь ли, ведь это не из-за брита. Брит - это только так... побочное... Дело совсем в другом...

Она побледнела. Губы ее дрожали. "Что за мир, - подумал я, - что за мир!"

- Не могу. Ужасно боюсь.

- Меня?!

- Да.

- Клянусь тебе, то...

- Нет, нет... я тебе верю, только... нет. Этого ты не можешь понять.

- Ты мне не скажешь?

Видно, было в моем голосе нечто такое, что она переборола себя. Ее лицо стало суровым. Я видел по ее глазам, каких усилий ей это стоило.

- Это... для того... чтобы нельзя было... убивать.

- Не может быть! Человека?!

- Никого...

- И животных?

- Тоже. Никого...

Она сплетала и расплетала пальцы, не сводя с меня глаз, - будто этими словами спустила меня с невидимой цепи, будто вложила мне в руки нож, которым я могу ее пронзить.

- Наис, - сказал я совсем тихо. - Наис, не бойся. Правда... не надо меня бояться. Она пыталась улыбнуться.

- Слушай...

- Что?

- Когда я тебе это сказала...

- Ну?

- Ты ничего не почувствовал?

- А что я должен был почувствовать?

- Представь, что ты делаешь то, что я тебе сказала...

- Что, я убиваю? Я должен это себе представить? Она содрогнулась.

- Да...

- Ну и что?

- И ты ничего не чувствуешь?

- Ничего. Но ведь это же только мысль, я совсем не собираюсь...

- Но ты можешь? Да? Действительно, можешь? Нет, - шепнула она одними губами, словно самой себе, - ты не бетризован...

Только теперь до меня дошло значение этого, и я понял, что для нее это могло быть потрясением.

- Это великое дело, - пробормотал я. Немного погодя добавил: - Но, может, лучше было бы, если б люди отвыкли от этого... без искусственных средств...

- Не знаю. Может быть, - ответила она. Глубоко вздохнула. - Теперь ты понимаешь, почему я испугалась?

- По правде говоря, не совсем. Так, немножко. Ну, не думала же ты, что я тебя...

- Какой ты странный! Как будто ты совсем не... - она запнулась.

- Не человек?

У нее затрепетали веки.

- Я не хотела тебя обидеть, только, понимаешь, если известно, что никто не может, - понимаешь, даже подумать не может никогда, и вдруг появляется такой, как ты, и уже сама возможность... то, что есть такой...

- Но ведь это невозможно, чтобы все были - как это? - а, бетризованы?

- Почему же? Все, уверяю тебя!

- Нет, это невозможно, - упорствовал я. - А люди опасных профессий? Ведь они должны...

- Опасных профессий нет.

- Что ты говоришь, Наис? А пилоты? А разные спасатели? А те, что борются с огнем, с водой...