Защита никогда не успокаивается - Френсис Бейли

Эксперты внимательно изучили полиграммы, сделанные Чарли и Джоном. Все согласились, что Уиллард Пейдж не насиловал Жанет Саливен. Мы обсудили, кто какие показания будет давать. После этого я еще часа два просидел у себя, изучая материалы и обдумывая свое выступление.

На следующее утро суд был переполнен репортерами, фотографами и зрителями. Присяжных в зале заседания еще не было. Судья Хадсон отпустил их, объяснив, что ему необходимо решить «некоторые процессуальные вопросы». Слушание дела началось.

Первым был Ле Муэн Снайдер. Он дольше всех проработал экспертом и имел репутацию прекрасного свидетеля. Его подход к делу был прост. Полиграф — несложный прибор. С медицинской точки зрения принцип его действия надежен. Снайдер был знаком с требованиями надежности, предъявляемыми к тем видам научных доказательств, которые принимаются в суде — рентгенограммы, кардиограммы, баллистокардиограммы и так далее. Прибор измеряет что-то происходящее или находящееся в теле, и эксперты объясняют полученные результаты. Их достоверность зависит только от уровня квалификации эксперта. Точно так же обстоит дело с полиграфом. Когда доктор Снайдер закончил, у прокурора Джона Дрискола почти не было вопросов. Ле Муэн слишком хорошо знал свое дело.

Вторым давал показания Джост. Используя многочисленные примеры, он рассказал, как различные составляющие полиграфа могут указывать на обман. Кроме того, он объяснил физиологические причины этого явления. У него тоже не было сложностей с перекрестным допросом.

Следующим я собирался вызвать доктора Мезера, но, когда Джост закончил, я решил приберечь Мезера к концу и вызвал Линна Мэрси. Я был не вполне уверен в Мэрси, и если он дрогнет, Мезер потом исправит положение.

Во время прямого допроса Мэрси держался прекрасно. Он сообщил, что проводил полиграф-тесты примерно пяти тысячам человек. Он следил за дальнейшей судьбой тестируемых и выяснил, что большинство выдержавших проверку были оправданы, а те, кто не сумел этого сделать, в конце концов признавали свою вину или причастность к преступлению. Он не помнил ни одной точно установленной ошибки во всех пяти тысячах случаев.

Улыбаясь, Дрискол начал перекрестный допрос. Он задал один-два простых вопроса, затем взял в руки какую-то брошюру.

— Мистер Мэрси, — сказал он, — что такое «синапс»?

Я не знал ответа на этот вопрос и не представлял, сколько полиграф-экспертов могли на него ответить.

Мэрси, не моргнув глазом, пристально посмотрел на Дрискола сквозь очки в роговой оправе.

— Синапс, — произнес он — это точка соприкосновения двух нейронов, в которой импульс передается от одного нерва к другому.

Судья Хадсон взглянул на Дрискола.

— Это определение верно?

Прокурор кивнул.

— В таком случае, мистер Дрискол, вам лучше улыбнуться. Да-да, улыбнитесь, пожалуйста.

Надо отдать ему должное, Дрискол сумел улыбнуться.

Остальное прошло быстро. Когда я начал представлять доктора Мезера, судья остановил меня.

— Я знаю этого свидетеля, — сказал он. — Он выступал у меня по другим делам. Это прекрасный специалист. Продолжайте.

Я так и сделал. И Мезер опроверг ошибочные представления о том эффекте, которые различные психические состояния оказывают на результаты полиграф-тестов. Он сообщил, что бывают случаи, когда люди с психическими отклонениями могут оказаться непригодными для тестирования, особенно если они страдают маниями или галлюцинациями. Во всех других случаях полиграф весьма надежен. Кроме того, Пейдж не страдает психическими заболеваниями.

Джон Конрад расшифровал графики Пейджа, и мы рассказали о широком применении полиграфа правоохранительными органами.

Последним свидетелем я вызвал капитана Майка Куллинана. Ему не слишком нравилась роль свидетеля защиты, но он подтвердил, что полиция использует детектор лжи для проверки подозреваемых. Он сказал, что сделанный им тест Пейджа не показывает ни наличия вины, ни ее отсутствия.

Судья Хадсон объявил перерыв, во время которого он должен был решить, допускать ли тесты в качестве доказательства. Я ожидал его решения со смешанным чувством. Больше всего мне хотелось, чтобы Пейдж был оправдан. Я был уверен, что мы выиграем, если судья позволит присяжным выслушать результаты проверки Пейджа. Но судьи в Массачусетсе не отчитываются за свои решения, и постановление, вынесенное одним судьей, не является обязательным для другого. Положительное решение судьи Хадсона еще не означает создание прецедента. Единственное, что могло бы создать этот прецедент — если судья откажет, присяжные сочтут обвиняемого виновным, а верховный суд штата отменит это решение. Сами понимаете, что Уилларду Пейджу это было совсем не нужно.

Решения судьи пришлось ждать недолго. Он без всяких объяснений отказался принять показания полиграфа в качестве доказательства. Но при этом дал понять, что свидетельские показания экспертов произвели на него впечатление: это оставило проблеск надежды для полиграфа на будущее. И, кроме того, у нас оставалось право на апелляцию. Впрочем, в тот момент она ничем не могла нам помочь. Я должен был добиться оправдания Уилларда Пейджа и сделать это без тестов, подтверждающих его невиновность.

Поскольку научных доказательств у нас теперь не было, мы сосредоточились на старомодных свидетельских показаниях. Я вызвал парикмахера Пейджа, который показал, что у того никогда не было темных волос или короткой стрижки. Семейный священник заявил, что знает Уилларда почти всю его жизнь, и у него всегда были длинные белокурые волосы. Сестра Пейджа рассказала, что в то время, когда было совершено преступление, он проживал с ее семьей и у него никогда не было пистолета. Кроме того, она заявила, что у него никогда не было такой кожаной куртки, которую описывают потерпевшие.

Потом показания давал Пейдж. Он полностью и категорически отрицал свою причастность к преступлению и твердо стоял на своем во время перекрестного допроса. Но когда он возвращался на свое место, я заметил озадаченное выражение на лицах некоторых присяжных. Мне показалось, они пытались понять, почему Жанет и Роджер готовы были подтвердить под присягой, что именно Уиллард Пейдж напал на них, если не были в этом полностью уверены.

Мне было пора начинать свое выступление. Я изложил собранные нами факты, стараясь быть убедительным, но не поддаваться эмоциям. Мне никогда не приходилось раньше встречаться с Джоном Дрисколом в судебном процессе, но местный адвокат предупредил, что в своей заключительной речи он может воспользоваться любыми средствами. Поэтому я сказал присяжным, что эмоции адвоката неуместны в судебном заседании. Более того, подчеркнул я, нередко это показатель его неуверенности в своих силах.

Дрискол начал вполне по-деловому, и я уже подумал, что моя маленькая хитрость была напрасна. Но к концу манера речи взяла верх над содержанием. Он раскраснелся, повысил голос, стал стучать тростью об пол и был вне себя от негодования при мысли о жестоком и злобном насилии, совершенном над Жанет Саливен. Когда, пылая гневом и возмущением, Дрискол заканчивал свою речь, один из присяжных, сидевший в первом ряду, неожиданно подмигнул мне.

Напутствование судьи Хадсона присяжным было честным и беспристрастным: на Роджера было совершено нападение, Жанет изнасиловали. Совершил это преступление Уиллард Пейдж или кто-то другой?

Присяжные удалились на совещание вскоре после обеда. В Новой Англии уже наступила весна, день стоял теплый и ясный. Была пятница, впереди нас ждали выходные дни. У судьи Хадсона была дача на мысе Код, и ничего удивительного, если в тот момент его мысли были заняты ею. Я сидел рядом с Уиллардом и его семьей и грыз ногти.

Присяжные не выходили. В 17.00 судья Хадсон решил отправиться домой. Он распорядился, чтобы присяжные продолжали обсуждение. Если вердикт будет вынесен, его надо в запечатанном конверте сохранить до понедельника.

Я вернулся в Бостон и провел там весь уикенд, волнуясь и гадая, что нас ждет. Если Пейджа осудят, что я ему скажу? Как составить апелляцию? Надо ли еще привлекать экспертов? Были ли ошибки в нашей защите? Откажет ли нам верховный суд потому, что считает полиграф (как считали апелляционные суды в прошлом) угрозой существованию института присяжных? Вопросов было много, ответов мало.

Понедельник наступил, вопросы остались. Чиновник суда сказал мне, что присяжные запечатали в конверт свой вердикт поздно вечером в пятницу после восьмичасового обсуждения. Это означало, что были серьезные аргументы и для оправдания, и для обвинения. Я пытался вспомнить, как выглядели присяжные, когда они выходили из зала, но не мог.

Потом был торжественно внесен запечатанный конверт, и состоялся короткий театрализованный диалог между судебным чиновником и старшиной присяжных.