Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Денно? Нощно? Делами?.. – Бокал от смеха даже смахнулся со стола вдребезги.

– К счастью, братья разлюбезные!

– К счастьицу вашему… господынюшка, – по какому-то своему праву, без всяких чинов ответствовал старший.

– До счастья вашего императорского величества… моей Государыни вечный раб! – без робости, но с полным этикетом вторил младший.

Обед долгий, уединенный, всего на три куверта, да на братниной укромной половине. Кажется, уставать стала Государыня. Кирилл понял это, поднялся из-за стола:

– Если позволите, ваше императорское величество, я откланяюсь, устал с дороги…

Елизавета душевно переглянулась с Алексеем:

– Устал… ах, наш бедненький камергер… и президент Академии наук. Вон сколько всего свалилось на тебя. Ступай, отдохни в предвкушении трудов великих. А мы тут, ничтоже сумняшеся, и напишем два указа – и о камергерстве, и об Академии. Так, Алешенька?

Тот молча склонил голову, припадая к ручке. Что отвечать?

Кирилл с заученными в Париже придворными поклонами вышел с братниной половины в свой боковой придел. До дальнейших распоряжений ему уже были приготовлены апартаменты, соответствующие камергерскому званию. Брат как-то нашептал: «Когда-то в молодости, еще при дружестве с пиитом Кантемиром, она самостойно писала вирши. Вот образец, слухай…»

Кирилл напевал:

Отчего не веселиться?Бог весть, где нам завтра быть!…

На этом и застал его без доклада, по-свойски заглянувший на огонек граф Чернышев.

– О, Кирилл Григорьевич, в песнопенья ударились? И то резон! Слышал, слышал о милостях царских…

Может, и была некая доля иронии, но не обидная. Русский посланник незадолго перед тем тоже вернулся из Парижа, рад был встрече. Граф Иван Григорьевич, как и другие Чернышевы, несколько лет жил за границей, справляя различные поручения своего правительства, частенько и не очень дипломатические, оказался «человеком быстрым, увертливым и проворным», – так по крайней мере говорил Кирилл на возражения старшего брата. Характеристика, далекая от порицания, ибо по тем временам людям, вращающимся при европейских дворах, нельзя было слыть «неувертливыми». Война грозно и неотвратимо надвигалась на Европу – какой уж там «политикес!» Будучи постарше Кирилла, – тот вернулся в свои края о двадцати годах, – граф Чернышев, безусловно, способствовал светскому воспитанию недавнего пастушонка. Благо для молодого человека, делающего карьеру. И вот такой светский лев и заявился в то самое время, как Кирилл распевал любимую песенку Елизаветы. Брат Алексей недалек был от истины, когда и авторство приписывал ей самой…

– Пожалуй, запоешь… – немного смутился Кирилл. – Коль без меня меня женили.

– Так радуйся. Что зависит в этой жизни от нас, смертных?

– Пожалуй, что ничего…

– Вот я и говорю: собирайся.

– Куда, любезный граф Иван Григорьевич?

– Как куда? На бал к Великой Княгине. Состоится изрядная кадриль о тридцати четырех персонах. О нас с тобой позаботились. Тебе выпала честь танцевать с женой генерал-прокурора Трубецкого. Сергею Салтыкову предстоит услаждать фрейлину Екатерину Нарышкину, ну а мне…

– Великую Княгиню, разумеется?

– Разумеется. Но имейте в виду, граф Кирилла: именно она и погнала меня за вами. Зело интересуется российской наукой и резонно надеется на ваше споспешествование. Только что стало известно о вашем приезде, пригласительный билет неповоротливые слуги не успеют доставить, а я скор на ногу. Великая Княгиня жаждет пообщаться с новоявленным президентом. Не удивляйтесь: слухи прошибают все дворцовые стены.

– Насколько мне известно, указ еще не подписан.

– Ну-у, у нашей Государыни это дело скорое! Собирайтесь.

– Да я еще и экипажем не обзавелся.

– А мой на что? Кони бьют копытами у крыльца.

– Что поделаешь, раз бьют…

Собираться было недолго. Он только что вернулся от Государыни – не в шлафроке же ходил. Десяти минут не прошло, как друзья уже пылили к Малому двору.

Кадриль как раз разбивалась на пары. Недостающее число их вызывало некоторую тревогу среди мундиров, камзолов и входивших в моду английских фраков, а особливо среди блестящих дамских «адриен».

И надо же, сразу пришлось столкнуться с Великой Княгиней, которая на правах хозяйки распоряжалась всем этим хозяйством.

– Как, граф Кирила, вы манкируете?..

– Помилуйте, ваше высочество, – отвесил он соответствующий поклон, после чего и был запросто допущен к ручке. – Понятия не имел о такой чести!

– Зато теперь имейте. Чувствуйте себя как дома.

Кирилл не был знаком с Великой Княгиней, которая, собственно, лишь недавно стала хозяйкой Малого двора, да и Екатериной-то, изреченной так при крещении православном, была без году неделю. При всех уроках и трудах русских учителей говорила еще с приметным акцентом; до этого всего лишь – дочь захудалого немецкого герцога, который и не мог претендовать на большее, нежели командовать полком у короля Фридриха. Слышал, слышал Кирилл, как она, срочно вызванная Елизаветой, по зимней стуже тряслась в своей куцей беличьей щубке, да в промерзшем дормезе[1], к задку которого были привязаны сани, на случай немалых российских снегов: Кое-что знал Кирилл по берлинским сплетням, а кое-что и брат Алексей успел рассказать. Какие уж там соболя, если у немецкого нищего герцога на ужин и не бывало ничего, кроме картофеля с какой-нибудь куцей рыбкой из местной озерной лужи.

Сейчас это была уже не немецкая четырнадцатилетняя Фике, а вполне респектабельная русская княгиня. Разумеется, и платья, и бриллианты были от тароватой Елизаветы, у которой государственная мысль бежала впереди здравого смысла. А может, и здравый смысл кое-где преобладал. Во всяком случае, и берлинские сплетни, и хохлацкие ухмылки старшего брата сводились к одному: в жены к замухрышке голштинцу Петру, племяннику Елизаветы, и выбирали именно распоследнюю герцогиню, – с титулом, но без всякой значимости, – чтоб не слишком-то кичилась. Королевские дочери были ни к чему… хотя и тут поговаривали, что рождение герцогини Фике произошло не без вмешательства короля Фридриха, который ухлестывал за ее матерью, Иоганной-Елизаветой, пока сам герцог трясся в седле по полям сражений. Но чего не наговорят завистники! Но ведь Фике-Екатерина была умна, рассудительна, пригожа, чтила свалившееся на нее благо – чего же более?

По придворному этикету Кирилл был неизмеримо ниже, но она сама сделала несколько шагов навстречу, мило перевирая расхожие русские слова:

– Ах, графф, вы тольки што из наша краев? Как это любезно с ваша сторона!

Кирилл кое-чему уже научился в этой жизни. Ответил со всей придворной любезностью:

– Ваше высочество! Я рад такой чести – познакомиться с наследницей российского престола!

Присутствовавший при сем граф Чернышев пребольно толкнул его в бок – говори, мол, да не заговаривайся! – но она и сама сурово поправила:

– С жен-ной наследника. Не ставьте меня в неловкий положение, графф.

Разумеется, к разговору прислушивались. Да и сам наследник маячил среди мундиров и камзолов. Кирилл впервые увидел его и ужаснулся: «Боже… этот плюгавый паяц?..» Суетился и кривлялся среди придворной публики, строил дамам глазки, думая, что ужасно любезен, и даже одну из них – да кого же – Нарышкину! – дернул сзади за роскошную «адриену», так что отец ее, адмирал Иван Львович, с такой свирепостью глянул в его сторону, что тут и до дуэли недалеко. Как с гуся вода. Мало что не гоготал!… Но ужасаться было некогда: кадриль началась. А тут уж не дай маху – засмеют. Не зря же такие огромные деньжищи они с Тепловым ухлопали на учителей танцев!

Жена генерал-прокурора, дама в известном возрасте, но все еще считавшая себя юной красоткой, тоже не хотела дать маху – прямо ночной бабочкой летала по паркету. Судя по взглядам придворных сплетниц, которые уже давно не летали, а лишь шуршали, как мышки, своими атласными и парчовыми подолами, получалось у них с генеральшей весьма неплохо. Единственно – взгляд Кирилла непроизвольно следовал за Великой Княгиней, что не делало кавалеру чести. Но ведь и он кое-что замечал: «Ба, да ведь и она поглядывает на своего юного камергера Салтыкова!» Да и он ответно – встречным взглядом!

Если бы он взял еще несколько уроков у графа Чернышева, то без труда определил бы: у того тоже была какая-то подставная роль. Кого-то играл при Великой Княгине?..

Уже после кадрили, когда золоченая публика потянулась в столовую, граф Чернышев шепнул:

– Меня не заподозрят… от Сережки Салтыкова самое время отвести подозрения. Впрочем, рогатый супруг большего и не заслуживает.

Нет, все-таки маловато еще Кирилл пошаркал по паркетам, поглядывая то на фрейлину Нарышкину, то на Великую Княгиню. Что-то не укладывалось в голове…