Последний гетман - Аркадий Савеличев

Фрейлина остановилась у порога, ничего не понимая. Государыня не отдавала никакого приказания, просто пристально смотрела. Еще меньше понимал что-нибудь Алексей, хотя за пятнадцать лет интимной жизни с этой непредсказуемой женщиной ко всему вроде бы привык. Елизавета кивнула:

– Налей, граф Алексей, Он исполнил ее желание, налив, разумеется, только два бокала. Фрейлинам такая честь не предоставлялась. Ну, там рауты, торжественные обеды – иное дело – маленько, хоть и в третью очередь, после статс-дам перепадало. Здесь же повечерье с самым приближенным, первым, камергером. Но Елизавета вопреки всяким придворным правилам даже с каким-то попреком подсказала:

– Третью!

Исполнить недолго и ждать, что дальше будет?..

– Садись, – приказ уже фрейлине.

Та робко подошла, не видя третьего стула за малым домашним столом. Алексей вскочил, смущенно выхватил запасной. Тоже не по чину ему прислуживать. Да ведь от Елизаветушки всего можно было ожидать.

Так оно и вышло. Елизавета подняла бокал со словами:

– Выпьем за наше желание… о коем я погодя скажу. Сама первой, Алексей вторым, а там и фрейлина, давясь от смущения, свой бокалец высосала.

Убей бог, все еще ничего не понимал Алексей! А Елизавета все тем же жгуче-воробьиным взглядом уставилась на фрейлину и еще долгих десяток минут молчала, у фрейлины глазенки уже не по-воробьиному – поистине по-вороньему заслезились, а что поделать? Елизавета, видимо, решила: довольно мытарить девку!

– Вот что, Екатеринушка, замуж тебе пора. Годков-то сколько? – и сама ответила: – Чаю, пятнадцать. Самое время. Жених тоже подрос. О восемнадцати годах, эва! И ему пора. Да, да, милая, граф Кирила Разумовский. Чего разревелась? Пореви по позднему времени у себя в комнате, а завтра дома посиди. С батюшкой Иваном Львовичем я сама переговорю. Ступай.

Когда фрейлина бросилась к дверям, Елизавета ее остановила:

– Погоди. Подойди ближе.

Фрейлина подошла, шагов двух не доступая, да и не видя из-за слез ничего.

– Ближе! Еще ближе!

Когда фрейлина наткнулась сослепу на крепкие колени Елизаветы, та притянула ее и трижды расцеловала в мокрые щеки.

– Вот теперь вовсе ступай… умойся да спать ложись. Дежурства твои теперь надо-олго закончились!…

Фрейлина тем же слепым, шатающимся шагом побрела уже окончательно прочь. А Елизавета – Алексею:

– Не видишь, что ли? Проводи. Не то расшибет лоб о косяк… от счастьица! Сдай на руки горничной. Само собой, ничего не говори.

Граф Алексей все исполнил в точности, лакейские обязанности не осудил, а когда вернулся, только и сказал:

– Ну, господынюшка, в очередной раз удивила!… Да и было чему удивляться! Фрейлина Екатерина, мало что дочь адмирала Ивана Львовича Нарышкина – из рода царственных Нарышкиных, – так еще и двоюродная племянница самой Елизаветы! Казацкая ли это честь?!

Правда, среди Нарышкиных, рода широкого и ветвистого, всякие бывали, да и теперь… один; вот заместошута пробавляется, поскольку ни к чему не способен… но ведь родовой-то знак не отринешь. Что взбрело на ум господынюшке сумасбродной?

Но он распрекрасно знал Елизавету, которую по-свойски, на малороссийский лад, в уединении звал господынюшкой, – мог ли оскорблять ее излишней болтовней при всяком нешуточном решении?.. Ведь не зря же недоросль Кирилл мало что был осыпан почестями, так еще и к царскому роду приобщался! Уму непостижимо…

Но истинное непостижение началось день спустя, когда он с камердинером вытащил Кирилку из его холостяцкой норы, заставил умыться и прихорошиться, усадил рядом, высказал ему все, а когда тот, с похмельной, видно, головы и после холодной воды ничего не понял и отмолчался при столь важном известии, то по своей привычке ткнул в шею:

– В ноги!

А когда тот приспустил было колени, уже помягче:

– Да не мне, дурень. Государыне! Сейчас узнаю, не при делах ли да при людях.

Чтоб ни наделал чего непотребного, самолично пошел и уговорился о приеме.

– Ее величество даст аудиенцию. Только развяжется с канцлером Бестужевым… Надоел он ей хуже горькой редьки! Посиди перед дверями, вызовет барон Черкасов.

Барон – кабинет-секретарь Государыни, человек вышколенный. Вызвав, конечно, тотчас же удалился. Так что Алексей и не знал, как там вел себя Кирилка. А Елизавета не распространялась особо, на расспросы односложно ответила:

– Суро-ов ты, граф Алексей Григорьевич! Но вышло-то – посуровее следовало быть… Когда приспело время засылать сватов, Кирилл запропал.

Вот запропал, да и все, как полушка на петербургской улице! Алексей уж и за Григорием Тепловым посылал – не делами ли академическими утруждает себя господин президент? Какие дела, ответствовал Теплов, возглавивший канцелярию Академии. Дел, а особливо склок всяких, накопилось столько, что незнамо, как их и решать. Личное присутствие господина президента требуется или хотя бы его подпись. Ведь задыхается Академия от дрязг! Один Михаиле Ломоносов чего стоит – ломит с плеча на немцев. Ну как опять в тюрьму за дебош попадет? Ведь сраму и президенту не обобраться…

Не добившись толку ни от Теплова, ни от слуг Кирилкиных, камергер Алексей Разумовский самолично пустился в розыски. К одному, другому столичному ловеласу – незнамо где, не видели. Сами удивляемся – не случилось ли что?

Тут-то и набежала слагая мысль: а пошерстить-ка графа Чернышева!

Но ведь граф Чернышев – не сын истопника Теплов, на ковер к себе не вызовешь.

Пришлось надевать наилучший парик и тащиться на светский раут, где, по слухам, должен быть Чернышев. Ласковенько взял там лощеного графа за столь же лощеный лацкан камзола:

– Милейший Иван Иванович, войдите в мое положение… по дружбе, по дружбе… – Он и по плечу его придворным жестом погладил. – Потерялся наш Кирила Григорьевич… мы с вами не сыщики Тайной канцелярии… но озабоченность общая. Шепну на ушко – ведь вам скоро шафером предстоит быть! – Потряс на его плече роскошнейшим париком. – Найдем ли моего подгулявшего братишку? Бьюсь об заклад: именно такая гулевая оказия и случилась!

Умен, находчив и дипломатичен был граф Чернышев. Он выждал некоторое время, пока раскланивались разные званые и не слишком званые приятели, потом таким же шепотком отозвался:

– Дайте мне сутки, милейший и уважаемый Алексей Григорьевич, и я вам самолично привезу его сиятельство Кирилла Григорьевича.

Хоть Алексей и недолюбливал графа Чернышева, но в его слове не сомневался. А потому поспешил откланяться, сославшись на то, что не любит всех этих новомодных танцеплясов. Добро бы гопаки!… Ну, тут он первое место не уступил бы. Да кто на петербургских паркетах отплясывает гопака?

Оставалось ждать.

И верно, на следующий вечер граф Чернышев привез графа Кирилла Разумовского. И тоже сразу откланялся:

– Дела! Уж не обессудьте, Алексей Григорьевич…

Он-то знал, что после недельного загула у прибрежных цыган встреча братьев не обещает ничего доброго. К чему дружеский свидетель? Тут, как говорится, дай Бог ноги!

Бог дал ноги и вполне приличное сватовство. Синяки зажили, граф Кирила до лучших времен был заперт в своих прежних камергерских покоях, невеста успела высушить слезы, гордец Нарышкин примирился с неизбежным решением Государыни – чего же лучше?

А лучше могла быть только свадебка, которую уговорились сыграть месяца через три… этак около Покрова. Самое время для православных.

IV

Но три месяца? Взаперти?

Уже через три дня прибежал Григорий Теплов. На беду ли, на счастье ли, был у младшего и старший брат.

– Ваши сиятельства, помилуйте, режут! – вскричал он, едва отвесив приветственные поклоны.

– Кого? – оторвался старший брат от насущного дела, то есть от раскупорки французского вина новой партии.

– Ломоносова, – сразу понял младший, к тому же почуяв лазейку для выхода на улицу.

– Не Ломоносова, Кирилл Григорьевич, – Ломоносов режет Шумахера!

– Немца? Так и слава богу, – хохотнул старший, управившись наконец со слишком тугой пробкой, которая не по русской привычке хлобыстнула в потолок вместе с пеной. – Ну вот, испортил все ты, Григорий…

Теплов без приглашения плюхнулся в кресло.

– Тогда увольте меня, Кирилл Григорьевич! – со смелостью загнанного зайца ощерился он на свое непосредственное начальство. – На мне вся канцелярия, все бумаготворчество… профессора опять же, которые на кулаках науку усвояют…

– Кулаки – это хорошо, – не дал разговориться старший, успев тем временем и в бокалы подлить. – Выпьем за хорошие кулаки.

Похмыкал младший, но уже почувствовал в лице Григория Теплова своего спасителя. На старшего глянул:

– И я Государыне скажу: увольте меня от президентства! Ибо мне надлежит быть в Академии, а не подушки на диванах отирать.