Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пишу Вам об этом лишь потому, что Елена известила меня, будто Вас затрудняет выбор литераторов, — если она ввела меня в заблуждение — извините. И поверьте — охоты вторгаться со своими советами в Вашу работу — нет.
Может быть, мне удастся достать перевод одноактной пьесы одного молодого итальянца — здесь ею восторгаются, тема ее очень жива, а как она сделана — не знаю.
Я пришлю Вам, в свое время, все эти переводы, а если они не понравятся Вам или покажутся неуместными в сборнике — Вы их возвратите мне, — только и всего.
Елена не сообщила мне своего адреса — будьте добры послать ей прилагаемую записку, очень обяжете.
Мой же адрес — всегда Капри.
Жду ответа Вашего. Крепко жму руку и кланяюсь знакомым.
Да, Вы просите — говорит Елена — указать кого-либо из иностранных авторов.
В Италии сейчас на первом месте недавно умерший Кардуччи, — посылаю Вам книгу его лучших стихов. Затем: Джиованни Чена, редактор Новой антологии, — посылаю его книги «Человек» и «Мать». И Моничелли — молодой автор, только что выпустивший книгу «Бродяга» — маленькие новеллы, говорят — великолепные. Марио Раписарди — тоже вышлю.
Итальянцы жалуются, что по части прозы — у них вообще плохо, но — есть очень талантливые поэты. Кажется — везде так?
Вот что еще: я знаком с Уго Ойэтти, — это художественный критик, он считает себя социалистом, а его считают здесь первым — по таланту и эрудиции — критиком.
Хотите, я попрошу его написать статью о современной итальянской литературе?
Судя по всему, что говорят о нем — а также и по тому, каков он сам, — это не должно быть плохо написано.
На мой взгляд, в его пользу говорит уже одно то, что, например, «Мать» мою он изругал несравнимо талантливее наших критиков и более всесторонне.
Отвечайте, если можно, скорее, чтоб я тотчас же мог все это наладить.
Еще раз — до свидания! Всего, всего доброго. Не зная Вашего адреса точно — посылаю письмо на «Знание».
А. Пешков
429
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
13 [26] декабря 1907, Рим.
Дорогой друг —
вероятно, в близком будущем к Вам обратится Вересаев с предложением издать благотворительный сборник.
Считаю нужным заранее предупредить Вас об этом и о своей роли в сборнике.
Сборник — литературно-публицистический.
Редактор по литературе — Вересаев, по публицистике — И. И. Скворцов-Степанов.
Сотрудники: Ленин, Богданов, Луначарский, Рожков, Покровский, Вересаев, я.
Кого пригласят еще — не знаю. Сам же я предложил пока Ковальского, Городецкого, Тарасова и Рославлева.
А также предлагаю в этот сборник статью лучшего итальянского критика Уго Ойэтти и польского публициста Бржозовского, — обе статьи — о современной литературе Италии и Польши.
Даю свой рассказ.
Весь доход со сборника должен идти, как я уже сказал, на благотворительные цели.
Ввиду моего участия в нем, а также и потому, что я решительно не хотел бы издаваться где-нибудь, кроме «Знания», я очень просил бы Вас принять издание этого сборника в «Знание», возложив хлопоты по изданию на Семена Павловича, — за вознаграждение, конечно, — ведь так, кажется, издавался «Нижегородский сборник»?
Участвовать в этом деле мне необходимо, но затруднять Вас им я бы не хотел.
В то же время думаю, что для «Знания» такой сборник был бы полезен: он будет иметь успех, о чем я позабочусь, он должен привлечь внимание к нам.
Вообще нам, «Знанию», необходимо занять боевую позицию, необходимо определенно встать против всей этой сволочи, которая с таким шумом ныне поднимается на первые позиции.
Отвратительное впечатление произвел на меня роман Сологуба в 3-м «Шиповнике». И — рядом с ним Андреев, — странно и позорно совпадающий в своем парадоксе с блевотиной гнусного старичишки.
Вчера, по объявлению в «Товарище», я увидал, сколько сделано Вами за это время, и — удивился.
Знаю, что на Капри пришло еще два пакета книг, — спасибо.
Очень прошу С[емена] П[авловича] выслать мне сборник «Земля» с новой пьесой Леонида «Любовь студента», а также подписаться на журнал «Зритель».
Уезжаю на Капри 2-го января, — сегодня — 26-е.
Был я здесь на вечере у некоей т-те Гельбик, урожденной княгини Шаховской, — это удивительно интересная старуха и великолепная музыкантша.
Была разная публика, между прочим, на несколько минут явился Хомяков, брат председателя Думы. И, говорят, именно в результате его визита посол нашей мудрой империи созвал всех служащих посольства и строго опросил их, были ли они на вечере, где присутствовал политический преступник Горький, место жительства которого до сей поры российскому правительству было неизвестно?
Каков идиот?
А у Хомякова лицо сыщика по уголовным делам.
Дорогой К[онстантин] П[етрович] — старший Моргано требует долг, а и в Америки — ни цента! И даже писем не пишут оттуда, — совсем как из Питера!
Но — я не теряю надежды получить от Вас письмо!
Иду завтракать, кончаю письмо, жму руку. Вам кланяются все Боткины и Энрико. Очень.
А. Пешков
430
А. В. ЛУНАЧАРСКОМУ
Не ранее 13 [26] декабря 1907, Рим.
Дорогой Анатолий Васильевич!
Как дела? Что говорит наследник, нравится ли ему бытие? И как чувствует себя Анна Александровна? Обо всем этом Вы — по совести говоря — должны бы черкнуть нам несколько слов — как Вы думаете?
Посылаю статью Кусковой о «Тьме», — м. б., Вам интересно.
Знаете — эта гнилая, лысая сволочь, Сологубом именуемая, печатает в альманахе «Шиповника» роман — «Творимая легенда». В романе есть — герой его — несомненный садист, — а некая женщина, с.-д., пропагандистка, приходит к нему, раздевается донага и — предложив сначала фотографировать ее — затем отдается этой скотине, — отдается, как кусок холодного мяса.
Анатолий Васильевич — за это же надо по роже бить!
Возьмите книгу, прочитайте, ей-богу, — Вы должны!
Не пишу, ибо бегу на форум, и потому еще, что страшно хочется говорить грубости.
Жму руку. Кланяюсь.
Ваш А. Пеш[ков]
431
А. В. ЛУНАЧАРСКОМУ
Не ранее 13 [26] декабря 1907, Рим.
Утром послал письмо Вам, а сейчас получил Ваше, и — оба мы немножко взволновались, хотя думаем, что Вы — тоже немножко — преувеличиваете.
Анна Александровна — здоровый человек; мне кажется — у нее прекрасная воля и она не даст себя в обиду болезни. А все-таки Вы — время от времени и почаще присылайте пару строчек — хорошо?
Разумеется, с огромным, искренним удовольствием буду Вашим кумом — ибо душевно ценю все, что сближает меня и Вас, коего и уважаю, и люблю.
Ужасно хочется послать
